| ||
|
На городской площади спорили ученые о качествах звука: математическим ножом хотели они открыть его сокровенное таинство, вопросы сыпались за вопросами: один спрашивал: где скрывается звук? другой: откуда является он? третий: отчего так различны звуки? четвертый: отчего звуки трепещут и отзываются один другому? Всякий предлагал наставления своей опытности, но к несчастию, опытность одного не походила на опытность другого, и вычисления следовали за вычислениями, недоумения за догадками, досада за недоумением. Никому не внимая, старец на террасе ближнего дома наигрывал на лютне, и стройные звуки ее разносились по окрестностям; иногда повевал ветер; блестящие власы старца переплетались с златыми струнами, и на них волновались лучи солнечные. Это необыкновенное зрелище поразило спорящих: они избрали старца своим судиею, и каждый, показывая ему неизмеримые ряды букв и чисел, старался и уверен был согласить его с собою. Но старец не верил вычислениям ложной опытности; знал, как часто она сама себе противоречит, как часто спотыкается ее ничтожная гордость; в душе старца горело чувство высшее, святейшее, чувство, которого обширность может измериться лишь вселенною, чувство, которое видит там, где близорукий опыт лишь подозревает, чувство пламенное, так же отличное от хладной опытности, как светлая мысль от животного побуждения. "Вы хотите осязать то руками, — сказал старец с улыбкою, — что понимается духом; вы хотите определить неопределенное, вычислить неисчислимое, духовное рассечь, как грубое вещество. Тщетное, смешное усилие! Уловите прежде солнечный луч в хрустальную чашу и взвесьте его". "Внимайте же, гордые простолюдины, вот что древние жрецы поведали мне о таинствах звука: Далеко, далеко от нашего низменного мира есть мир отличный от всех известных, мир, который непостижим напряженному зрению астронома и не подчиняется искусственным кругам и углам геометра; ибо в сем мире нет ни образов, ни очертаний, ни пространства, ни цвета, ничего определенного, ничего видимого или осязаемого; здесь муки сливаются с наслаждениями, буйные страсти с спокойствием духа; обитатели сего мира — звуки; вечная любовь соединяет их неразрывным союзом, как чад одного семейства; они непрестанно волнуются, переливаются один в другого, исчезают и снова появляются; жизнь их — вечная, живая гармония, неисчерпаемая, как пламя солнца. Есть на земле люди, которых ударом по очарованным струнам вызываются звуки на землю; звуки повинуются мощному волшебнику; духовные, чистые, привыкшие один к другому, оставляют родное обиталище, стремятся к низменному шару; здесь встречает их грубое вещество, безжалостно разлучает их, и родные звуки разносятся в разные стороны. Слыхали ли вы вздох, излетевший из груди любезной? Поэты называют его небесною гармониею! Слыхали ли вы грозный свист бури, трепетное завывание ветра? Слыхали ли стон осиротевшей горлицы? — Все это не иное что, как звук, тоскующий о разлуке с родным ему звуком; он переменяет все образы и жалобно стонет, и грозно завывает, и дробится по горам, и теряется в глуши леса; нет ему спокойствия, пока он не соединится с соотечественником; когда же родные звуки встречаются на земле, они узнают друг друга, трепещут, отзываются — еще мгновение, и они уже слились в одно очаровательное созвучие". Впервые опубликовано: Московский вестник. 1827. Ч. 4. № 13.
Владимир Фёдорович Одоевский, князь (1803-1869) — русский писатель, философ, музыковед и музыкальный критик, общественный деятель. Член-учредитель Русского географического общества. | ||
|