Я бы желал здесь спросить автора, на каких началах основал он сие умствование, которое впоследствии так смело применяет к художественным произведениям? Позволим себе здесь сделать довольно пространное замечание: сие умствование, может быть, и справедливо, но неполно; я не вижу в нем объема идеи искусства, но представление одного частного проявления оной. Французы и их последователи научили нас строить целые системы на началах, взятых от частного; таковые начала на первый раз кажутся справедливыми (справедливыми потому, что составляют часть целого — идеи), но впоследствии, по причине своей неполноты — необходимо влекут за собою противоречие, неясность, сбивчивость. И вот причина, почему часто остроумный, но почти всегда неосновательный Аруэт сравнивал системы с мышью, которая, свободно пройдя сквозь двадцать отверстий, встречает еще двадцать таких, которые ее пропустить никак не могут. Подлинно, подобные, ни на чем не основанные системы достойны такого сравнения: они в царстве наук производят расколы, влекут за собой бесполезные споры, которые могут разрешиться тогда только, когда все уверятся, что для наук и искусств существует точно такое же единое общее мерило, — каков нуль для математики, что мир изящный — создание человека, основан на тех же единых непременных законах, по которым движется и мир вещественный — создание Всемогущего; и что, наконец, точно так же, как в физике опыт, не освещенный умозрением, может вести к одним заблуждениям, так точно и в словесности система, взятая от мысли условной, ведет к сбивчивостям. Много есть еще людей, которые сомневаются в сих истинах; так, например, в "Кратком начертании теории словесности" профессора Мерзлякова мы читаем в § 2: "Произведения изящных искусств, как предмет чувствования и вкуса, не подвержены строгим правилам и не могут, кажется, иметь постоянной системы, или науки изящного. Само понятие о прекрасном чуждо всяких законов". Любопытно, что после сего тотчас следует: "только критика вкуса имеет здесь свой голос, более или менее определенный". Теперь спрашивается, на чем же должна основываться эта критика вкуса, если изящное не может иметь постоянных строгих законов? Не пора ли уже нам отвыкнуть от подобных умствований, ни к чему не ведущих! В путешествии еще может быть позволена мысль поверхностная, сказанная мимоходом, но что сказать об учебных книгах, сплоченных из таких мыслей? Так, например, в одной из новейших же риторик, попавшейся мне в руки, меня поразило начало, из которого выводятся все прочие правила; вот оно: "Под словом речи вообще разумеется всякое словесное выражение наших мыслей и чувствований, расположенное в некотором определенном порядке и связи. Порядок и связь отличают искусственную речь от языка. Под словом языка в пространном смысле понимать надобно все правила речи, составляющие теперь (?) три особенные науки: логику, или диалектику, которая учит думать, рассуждать (как будто можно рассуждать не думая, и наоборот!!) и выводить заключение правильно, связно и основательно; грамматику и риторику, которая подает правила к последовательному и точному изложению мыслей и проч.". — Прежде всего я спросил бы г-на сочинителя: откуда явилась его мысль о порядке? Из чего она выведена? Wie und warum, как говорят немцы. В целом сочинении о том ни слова. Потом, оставя этот неопределенный некоторый определенный порядок, я бы еще спросил г-на сочинителя: 1) Может ли существовать порядок без связи? Если нет, то для чего же сии слова "порядок" и "связь" так часто употреблены в книге? Слова лишние нигде не простительны, а особливо в учебнике. 2) Если порядок и связь отличают искусственную речь от языка, то из сего неминуемо должно заключить, что порядка и связи нет в языке. Но язык есть мысль, переходящая в явление; что же значит мысль, не имеющая ни порядка, ни связи? Мысль без мысли! — Gallimathias! 3) Далее: отличена ли ясно логика от риторики? Поставьте в вышеприведенной фразе вместо логики риторику и наоборот, и смысл от того не переменится, ибо, что есть точное изложение мыслей, если не ряд правильных умозаключений, подчиненных одному высшему. Так зыблется основание — каково же должно быть целое здание? Здесь не пристрастие, ни какие-либо другие причины водили пером моим, но единственно польза наук; потому я смело подписываю свое имя, подвергая себя, может быть, жестокому, неумолимому журнальному мщению, но мое намерение чисто, и я благодарен буду, если кто покажет мне, что я заблуждаюсь. Счастливым себя почту, когда мое замечание заставит кого-нибудь подумать, что могут существовать и другие основания для теории изящного, кроме тех, о которых доныне толкуется в наших кратких и пространных Риториках и Пиитиках, коих сочинители как будто спали сном Эпименида и, проснувшись, начали снова толковать о том, что говорил учитель их учителя.
Впервые опубликовано в альманахе "Мнемозина" 1824. Ч. 1,
в качестве примечания к статье Кюхельбекера: "Письмо XIX. Дрезден 14/2 ноября 1820. (Отрывок из путешествия)".
Владимир Фёдорович Одоевский, князь (1803-1869) — русский писатель, философ, музыковед и музыкальный критик, общественный деятель. Член-учредитель Русского географического общества.
|
