| ||
Драма в четырех действиях СОДЕРЖАНИЕДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕЛИЦА: Х а р и т а И г н а т ь е в н а О г у д а л о в а, вдова, средних лет; одета изящно, но смело и не по летам.
Городской бульвар на высоком берегу Волги, с площадкой перед кофейной; направо от актеров вход в кофейную, налево — деревья; в глубине низкая чугунная решетка, за ней вид на Волгу, на большое пространство: леса, села и проч.; на площадке столы и стулья: один стол на правой стороне, подле кофейной, другой — на левой.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Гаврило стоит в дверях кофейной, Иван приводит в порядок мебель на площадке.
И в а н. Никого народу-то нет на бульваре. Г а в р и л о. По праздникам всегда так. По старине живем: от поздней обедни все к пирогу да ко щам, а потом, после хлеба-соли, семь часов отдых. И в а н. Уж и семь! Часика три-четыре. Хорошее это заведение. Г а в р и л о. А вот около вечерен проснутся, попьют чайку до третьей тоски... И в а н. До тоски! Об чем тосковать-то? Г а в р и л о. Посиди за самоваром поплотнее, поглотай часа два кипятку, так узнаешь. После шестого пота она, первая-то тоска, подступает... Расстанутся с чаем и выползут на бульвар раздышаться да разгуляться. Теперь чистая публика гуляет: вон Мокий Парменыч Кнуров проминает себя. И в а н. Он каждое утро бульвар-то меряет взад и вперед, точно по обещанию. И для чего это он себя так утруждает? Г а в р и л о. Для моциону. И в а н. А моцион-то для чего? Г а в р и л о. Для аппетиту. А аппетит нужен ему для обеду. Какие обеды-то у него! Разве без моциону такой обед съешь? И в а н. Отчего это он все молчит? Г а в р и л о. «Молчит»! Чудак ты. Как же ты хочешь, чтоб он разговаривал, коли у него миллионы! С кем ему разговаривать? Есть человека два-три в городе, с ними он разговаривает, а больше не с кем; ну, он и молчит. Он и живет здесь не подолгу от этого от самого; да и не жил бы, кабы не дела. А разговаривать он ездит в Москву, в Петербург да за границу, там ему просторнее. И в а н. А вот Василий Данилыч из-под горы идет. Вот тоже богатый человек, а разговорчив. Г а в р и л о. Василий Данилыч еще молод; малодушеством занимается; еще мало себя понимает; а в лета войдет, такой же идол будет.
Слева выходит Кнуров и, не обращая внимания на поклоны Гаврилы и Ивана, садится к столу, вынимает из кармана французскую газету и читает. Справа входит Вожеватов.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Кнуров, Вожеватов, Гаврило, Иван.
В о ж е в а т о в (почтительно кланяясь). Мокий Парменыч, честь имею кланяться! К н у р о в. А! Василий Данилыч! (Подает руку.) Откуда? В о ж е в а т о в. С пристани. (Садится.)
Гаврило подходит ближе.
К н у р о в. Встречали кого-нибудь? В о ж е в а т о в. Встречал, да не встретил. Я вчера от Сергея Сергеича Паратова телеграмму получил. Я у него пароход покупаю. Г а в р и л о. Не «Ласточку» ли, Василий Данилыч? В о ж е в а т о в. Да, «Ласточку». А что? Г а в р и л о. Резво бегает, сильный пароход. В о ж е в а т о в. Да вот обманул Сергей Сергеич, не приехал. Г а в р и л о. Вы их с «Самолетом» ждали, а они, может, на своем приедут, на «Ласточке». И в а н. Василий Данилыч, да вон еще пароход бежит сверху. В о ж е в а т о в. Мало ль их по Волге бегает. И в а н. Это Сергей Сергеич едут. В о ж е в а т о в. Ты думаешь? И в а н. Да, похоже, что они-с... Кожухи-то на «Ласточке» больно приметны. В о ж е в а т о в. Разберешь ты кожухи за семь верст! И в а н. За десять разобрать можно-с... Да и ходко идет, сейчас видно, что с хозяином. В о ж е в а т о в. А далеко? И в а н. Из-за острова вышел. Так и выстилает, так и выстилает. Г а в р и л о. Ты говоришь, выстилает? И в а н. Выстилает. Страсть! Шибче «Самолета» бежит, так и меряет. Г а в р и л о. Они едут-с. В о ж е в а т о в (Ивану). Так ты скажи, как приставать станут. И в а н. Слушаю-с... Чай, из пушки выпалят. Г а в р и л о. Беспременно. В о ж е в а т о в. Из какой пушки? Г а в р и л о. У них тут свои баржи серёд Волги на якоре. В о ж е в а т о в. Знаю. Г а в р и л о. Так на барже пушка есть. Когда Сергея Сергеича встречают или провожают, так всегда палят. (Взглянув в сторону за кофейную.) Вон и коляска за ними едет-с, извозчицкая, Чиркова-с! Видно, дали знать Чиркову, что приедут. Сам хозяин, Чирков, на козлах. — Это за ними-с. В о ж е в а т о в. Да почем ты знаешь, что за ними? Г а в р и л о. Четыре иноходца в ряд, помилуйте, за ними. Для кого же Чирков такую четверню сберет! Ведь это ужасти смотреть... как львы... все четыре на трензелях! А сбруя-то, сбруя-то! — За ними-с. И в а н. И цыган с Чирковым на козлах сидит, в парадном казакине, ремнем перетянут так, что, того и гляди, переломится. Г а в р и л о. Это за ними-с. Некому больше на такой четверке ездить. Они-с. К н у р о в. С шиком живет Паратов. В о ж е в а т о в. Уж чего другого, а шику довольно. К н у р о в. Дешево пароход-то покупаете? В о ж е в а т о в. Дешево, Мокий Парменыч. К н у р о в. Да, разумеется; а то что за расчет покупать. Зачем он продает? В о ж е в а т о в. Знать, выгоды не находит. К н у р о в. Конечно, где ж ему! Не барское это дело. Вот вы выгоду найдете, особенно коли дешево-то купите. В о ж е в а т о в. Нам кстати: у нас на низу грузу много. К н у р о в. Не деньги ль понадобились? Он ведь мотоват. В о ж е в а т о в. Его дело. Деньги у нас готовы. К н у р о в. Да, с деньгами можно дела делать, можно. (С улыбкой.) Хорошо тому, Василий Данилыч, у кого денег-то много. В о ж е в а т о в. Дурное ли дело! Вы сами, Мокий Парменыч, это лучше всякого знаете. К н у р о в. Знаю, Василий Данилыч, знаю. В о ж е в а т о в. Не выпьем ли холодненького, Мокий Парменыч? К н у р о в. Что вы, утром-то! Я еще не завтракал. В о ж е в а т о в. Ничего-с. Мне один англичанин— он директор на фабрике— говорил, что от насморка хорошо шампанское натощак пить. А я вчера простудился немного. К н у р о в. Каким образом? Такое тепло стоит. В о ж е в а т о в. Да все им же и простудился-то: холодное очень подали. К н у р о в. Нет, что хорошего; люди посмотрят, скажут: ни свет ни заря— шампанское пьют. В о ж е в а т о в. А чтоб люди чего дурного не сказали, так мы станем чай пить. К н у р о в. Ну, чай — другое дело. В о ж е в а т о в (Гавриле). Гаврило, дай-ка нам чайку моего, понимаешь?.. Моего! Г а в р и л о. Слушаю-с. (Уходит.) К н у р о в. Вы разве особенный какой пьете? В о ж е в а т о в. Да все то же шампанское, только в чайники он разольет и стаканы с блюдечками подаст. К н у р о в. Остроумно. В о ж е в а т о в. Нужда-то всему научит, Мокий Парменыч. К н у р о в. Едете в Париж-то на выставку? В о ж е в а т о в. Вот куплю пароход да отправлю его вниз за грузом и поеду. К н у р о в. Ия на днях, уж меня ждут.
Гаврило приносит на подносе два чайника с шампанским и два стакана.
В о ж е в а т о в (наливая). Слышали новость, Мокий Парменыч? Лариса Дмитриевна замуж выходит. К н у р о в. Как замуж? Что вы! За кого? В о ж е в а т о в. За Карандышева. К н у р о в. Что за вздор такой! Вот фантазия! Ну что такое Карандышев! Не пара ведь он ей, Василий Данилыч. В о ж е в а т о в. Какая уж пара! Да что ж делать-то, где взять женихов-то? Ведь она бесприданница. К н у р о в. Бесприданницы-то и находят женихов хороших. В о ж е в а т о в. Не то время. Прежде женихов-то много было, так и на бесприданниц хватало; а теперь женихов-то в самый обрез: сколько приданых, столько и женихов, лишних нет— бесприданницам-то и недостает. Разве бы Харита Игнатьевна отдала за Карандышева, кабы лучше были? К н у р о в. Бойкая женщина. В о ж е в а т о в. Она, должно быть, не русская. К н у р о в. Отчего? В о ж е в а т о в. Уж очень проворна. К н у р о в. Как это она оплошала? Огудаловы все-таки фамилия порядочная; и вдруг за какого-то Карандышева!.. Да с ее-то ловкостью... всегда полон дом холостых!.. В о ж е в а т о в. Ездить-то к ней все ездят, потому что весело очень: барышня хорошенькая, играет на разных инструментах, поет, обращение свободное, оно и тянет. Ну, а жениться-то надо подумавши. К н у р о в. Ведь выдала же она двух. В о ж е в а т о в. Выдать-то выдала, да надо их спросить, сладко ли им жить-то. Старшую увез какой-то горец, кавказский князек. Вот потеха-то была! Как увидал, затрясся, заплакал даже— так две недели и стоял подле нее, за кинжал держался да глазами сверкал, чтоб не подходил никто. Женился и уехал, да, говорят, не довез до Кавказа-то, зарезал на дороге от ревности. Другая тоже за какого-то иностранца вышла, а он после оказался совсем не иностранец, а шулер. К н у р о в. Огудалова разочла не глупо: состояние небольшое, давать приданое не из чего, так она живет открыто, всех принимает. В о ж е в а т о в. Любит и сама пожить весело. А средства у нее так невелики, что даже и на такую жизнь недостает... К н у р о в. Где ж она берет? В о ж е в а т о в. Женихи платятся. Как кому понравилась дочка, так и раскошеливайся. Потом на приданое возьмет с жениха, а приданого не спрашивай. К н у р о в. Ну, думаю, не одни женихи платятся, а и вам, например, частое посещение этого семейства недешево обходится. В о ж е в а т о в. Не разорюсь, Мокий Парменыч. Что ж делать! За удовольствия платить надо, они даром не достаются, а бывать у них в доме— большое удовольствие. К н у р о в. Действительно удовольствие— это вы правду говорите. В о ж е в а т о в. А сами почти никогда не бываете. К н у р о в. Да неловко; много у них всякого сброду бывает; потом встречаются, кланяются, разговаривать лезут. Вот, например, Карандышев,— ну что за знакомство для меня! В о ж е в а т о в. Да, у них в доме на базар похоже. К н у р о в. Ну, что хорошего! Тот лезет к Ларисе Дмитриевне с комплиментами, другой с нежностями, так и жужжат, не дают с ней слово сказать. Приятно с ней одной почаще видеться, без помехи. В о ж е в а т о в. Жениться надо. К н у р о в. Жениться! Не всякому можно, да не всякий и захочет; вот я, например, женатый. В о ж е в а т о в. Так уж нечего делать. Хорош виноград, да зелен, Мокий Парменыч. К н у р о в. Вы думаете? В о ж е в а т о в. Видимое дело. Не таких правил люди: мало ль случаев-то было, да вот не польстились, хоть за Карандышева, да замуж. К н у р о в. А хорошо бы с такой барышней в Париж прокатиться на выставку. В о ж е в а т о в. Да, не скучно будет, прогулка приятная. Какие у вас планы-то, Мокий Парменыч! К н у р о в. Да и у вас этих планов-то не было ли тоже? В о ж е в а т о в. Где мне! Я простоват на такие дела. Смелости у меня с женщинами нет: воспитание, знаете, такое, уж очень нравственное, патриархальное получил. К н у р о в. Ну да, толкуйте! У вас шансов больше моего: молодость — великое дело. Да и денег не пожалеете: дешево пароход покупаете, так из барышей-то можно. А ведь, чай, не дешевле «Ласточки» обошлось бы? В о ж е в а т о в. Всякому товару цена есть, Мокий Парменыч. Я хоть молод, а не зарвусь, лишнего не передам. К н у р о в. Не ручайтесь! Долго ли с вашими летами влюбиться; а уж тогда какие расчеты! В о ж е в а т о в. Нет, как-то я, Мокий Парменыч, в себе этого совсем не замечаю. К н у р о в. Чего? В о ж е в а т о в. А вот, что любовью-то называют. К н у р о в. Похвально, хорошим купцом будете. А все-таки вы с ней гораздо ближе, чем другие. В о ж е в а т о в. Да в чем моя близость? Лишний стаканчик шампанского потихоньку от матери иногда налью, песенку выучу, романы вожу, которых девушкам читать не дают. К н у р о в. Развращаете, значит, понемножку. В о ж е в а т о в. Да мне что! Я ведь насильно не навязываю. Что ж мне об ее нравственности заботиться: я ей не опекун. К н у р о в. Я все удивляюсь, неужели у Ларисы Дмитриевны, кроме Карандышева, совсем женихов не было? В о ж е в а т о в. Были, да ведь она простовата. К н у р о в. Как простовата? То есть глупа? В о ж е в а т о в. Не глупа, а хитрости нет, не в матушку. У той все хитрость да лесть, а эта вдруг, ни с того ни с сего, и скажет, что не надо. К н у р о в. То есть правду? В о ж е в а т о в. Да, правду; а бесприданницам так нельзя. К кому расположена, нисколько этого не скрывает. Вот Сергей Сергеич Паратов в прошлом году появился, наглядеться на него не могла; а он месяца два поездил, женихов всех отбил, да и след его простыл, исчез, неизвестно куда. К н у р о в. Что ж с ним сделалось? В о ж е в а т о в. Кто его знает; ведь он мудреный какой-то. А уж как она его любила, чуть не умерла с горя. Какая чувствительная! (Смеется.) Бросилась за ним догонять, уж мать со второй станции воротила. К н у р о в. А после Паратова были женихи? В о ж е в а т о в. Набегали двое: старик какой-то с подагрой да разбогатевший управляющий какого-то князя, вечно пьяный. Уж Ларисе и не до них, а любезничать надо было, маменька приказывает. К н у р о в. Однако положение ее незавидное. В о ж е в а т о в. Да, смешно даже. У ней иногда слезёнки на глазах, видно, поплакать задумала, а маменька улыбаться велит. Потом вдруг проявился этот кассир... Вот бросал деньгами-то, так и засыпал Хариту Игнатьевну. Отбил всех, да недолго покуражился: у них в доме его и арестовали. Скандалище здоровый! (Смеется.) С месяц Огудаловым никуда глаз показать было нельзя. Тут уж Лариса наотрез матери объявила: «Довольно, — говорит, — с нас сраму-то: за первого пойду, кто посватается, богат ли, беден ли— разбирать не буду». А Карандышев и тут как тут с предложением. К н у р о в. Откуда взялся этот Карандышев? В о ж е в а т о в. Он давно у них в доме вертится, года три. Гнать не гнали, а и почету большого не было. Когда перемежка случалась, никого Аз богатых женихов в виду не было, так и его придерживали, слегка приглашивали, чтоб не совсем пусто было в доме. А как, бывало, набежит какой-нибудь богатенький, так просто жалость было смотреть на Карандышева: и не говорят с ним, и не смотрят на него. А он-то, в углу сидя, разные роли разыгрывает, дикие взгляды бросает, отчаянным прикидывается. Раз застрелиться хотел, да не вышло ничего, только насмешил всех. А то вот потеха-то: был у них как-то, еще при Паратове, костюмированный вечер; так Карандышев оделся разбойником, взял в руки топор и бросал на всех зверские взгляды, особенно на Сергея Сергеича. К н у р о в. И что же? В о ж е в а т о в. Топор отняли и переодеться велели; а то, мол, пошел вон! К н у р о в. Значит, он за постоянство награжден. Рад, я думаю. В о ж е в а т о в. Еще как рад-то, сияет, как апельсин. Что смеху-то! Ведь он у нас чудак. Ему бы жениться поскорей да уехать в свое именьишко, пока разговоры утихнут, — так и Огудаловым хотелось, — а он таскает Ларису на бульвар, ходит с ней под руку, голову так высоко поднял, что, того и гляди, наткнется на кого-нибудь. Да еще очки надел зачем-то, а никогда их не носил. Кланяется— едва кивает; тон какой взял: прежде и не слыхать его было, а теперь все «я да я, я хочу, я желаю». К н у р о в. Как мужик русский: мало радости, что пьян, надо поломаться, чтоб все видели; поломается, поколотят его раза два, ну, он и доволен, и идет спать. В о ж е в а т о в. Да, кажется, и Карандышеву не миновать. К н у р о в. Бедная девушка! как она страдает, на него глядя, я думаю. В о ж е в а т о в. Квартиру свою вздумал отделывать, — вот чудит-то. В кабинете ковер грошевый на стену прибил, кинжалов, пистолетов тульских навешал: уж диви бы охотник, а то и ружья-то никогда в руки не брал. Тащит к себе, показывает; надо хвалить, а то обидишь: человек самолюбивый, завистливый. Лошадь из деревни выписал, клячу какую-то разношерстную, кучер маленький, а кафтан на нем с большого. И возит на этом верблюде-то Ларису Дмитриевну; сидит так гордо, будто на тысячных рысаках едет. С бульвару выходит, так кричит городовому: «Прикажи подавать мой экипаж!» Ну, и подъезжает этот экипаж с музыкой: все винты, все гайки дребезжат на разные голоса, а рессоры-то трепещутся, как живые. К н у р о в. Жаль бедную Ларису Дмитриевну! Жаль. В о ж е в а т о в. Что вы очень жалостливы стали? К н у р о в. Да разве вы не видите, что эта женщина создана для роскоши? Дорогой бриллиант дорогой и оправы требует. В о ж е в а т о в. И хорошего ювелира. К н у р о в. Совершенную правду вы сказали. Ювелир — не простой мастеровой: он должен быть художником. В нищенской обстановке, да еще за дураком мужем, она или погибнет, или опошлится. В о ж е в а т о в. А я так думаю, что бросит она его скорехонько. Теперь еще она как убитая; а вот оправится да поглядит на мужа попристальнее, каков он... (Тихо.) Вот они, легки на помине-то.
Входят Карандышев, Огудалова, Лариса. Вожеватов встает и кланяется. Кнуров вынимает газету.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Кнуров, Вожеватов, Карандышев, Огудалова; Лариса в глубине садится на скамейку у решетки и смотрит в бинокль за Волгу; Гаврило, Иван.
О г у д а л о в а (подходя к столу). Здравствуйте, господа!
Карандышев подходит за ней. Вожеватов подает руку Огудаловой и Карандышеву. Кнуров, молча и не вставая с мета, подает руку Огудаловой, слегка кивает Карандышеву и погружается в чтение газеты.
В о ж е в а т о в. Харита Игнатьевна, присядьте, милости просим! (Подвигает стул.)
Огудалова садится.
Чайку не прикажете ли?
Карандышев садится поодаль.
О г у д а л о в а. Пожалуй, чашку выпью. В о ж е в а т о в. Иван, подай чашку да прибавь кипяточку!
Иван берет чайник и уходит.
К а р а н д ы ш е в. Что за странная фантазия пить чай в это время? Удивляюсь. В о ж е в а т о в. Жажда, Юлий Капитоныч, а что пить не знаю. Посоветуйте— буду очень благодарен. К а р а н д ы ш е в (смотрит на часы). Теперь полдень, можно выпить рюмочку водки, съесть котлетку, выпить стаканчик вина хорошего. Я всегда так завтракаю. В о ж е в а т о в (Огудаловой). Вот жизнь-то, Харита Игнатьевна, позавидуешь. (Карандышеву.) Пожил бы, кажется, хоть денек на вашем месте. Водочки да винца! Нам так нельзя-с, пожалуй, разум потеряешь. Вам можно все: вы капиталу не проживете, потому его нет, а уж мы такие горькие зародились на свете, у нас дела очень велики; так нам разума-то терять и нельзя.
Иван подает чайник и чашку.
Пожалуйте, Харита Игнатьевна! (Наливает и подает чашку.) Я и чай-то холодный пью, чтобы люди не сказали, что я горячие напитки употребляю. О г у д а л о в а. Чай-то холодный, только, Вася, ты мне крепко налил. В о ж е в а т о в. Ничего-с. Выкушайте, сделайте одолжение! На воздухе не вредно. К а р а н д ы ш е в (Ивану). Приходи ко мне сегодня служить за обедом! И в а н. Слушаю-с, Юлий Капитоныч. К а р а н д ы ш е в. Ты, братец, почище оденься! И в а н. Известное дело— фрак; нетто не понимаем-с! К а р а н д ы ш е в. Василий Данилыч, вот что: приезжайте-ка вы ко мне обедать сегодня! В о ж е в а т о в. Покорно благодарю. Мне тоже во фраке прикажете? К а р а н д ы ш е в. Как вам угодно: не стесняйтесь. Однако дамы будут. В о ж е в а т о в (кланяясь). Слушаю-с. Надеюсь не уронить себя. К а р а н д ы ш е в (переходит к Кнурову). Мокий Парменыч, не угодно ли вам будет сегодня отобедать у меня? К н у р о в (с удивлением оглядывает его). У вас? О г у д а л о в а. Мокий Парменыч, это все равно, что у нас, — этот обед для Ларисы. К н у р о в. Да, так это вы приглашаете? Хорошо, я приеду. К а р а н д ы ш е в. Так уж я буду надеяться. К н у р о в. Уж я сказал, что приеду. (Читает газету.) О г у д а л о в а. Юлий Капитоныч — мой будущий зять: я выдаю за него Ларису. К н у р о в (продолжая читать). Это ваше дело. К а р а н д ы ш е в. Да-с, Мокий Парменыч, я рискнул. Я и вообще всегда был выше предрассудков.
Кнуров закрывается газетой.
В о ж е в а т о в (Огудаловой). Мокий Парменыч строг. К а р а н д ы ш е в (отходя от Кнурова к Вожеватову). Я желаю, чтоб Ларису Дмитриевну окружали только избранные люди. В о ж е в а т о в. Значит, и я к избранному обществу принадлежу? Благодарю, не ожидал. (Гавриле.) Гаврило, сколько с меня за чай? Г а в р и л о. Две порции изволили спрашивать? В о ж е в а т о в. Да, две порции. Г а в р и л о. Так уж сами знаете, Василий Данилыч, не в первый раз... Тринадцать рублей-с. В о ж е в а т о в. То-то, я думал, что подешевле стало. Г а в р и л о. С чего дешевле-то быть! Курсы, пошлина, помилуйте! В о ж е в а т о в. Да ведь я не спорю с тобой: что ты пристаешь! Получай деньги и отстань! (Отдает деньги.) К а р а н д ы ш е в. За что же так дорого? Я не понимаю. Г а в р и л о. Кому дорого, а кому нет. Вы такого чая не кушаете. О г у д а л о в а (Карандышеву). Перестаньте вы, не мешайтесь не в свое дело! И в а н. Василий Данилыч, «Ласточка» подходит. В о ж е в а т о в. Мокий Парменыч, «Ласточка» подходит; не угодно ли взглянуть? Мы вниз не пойдем, с горы посмотрим. К н у р о в. Пойдемте. Любопытно. (Встает.) О г у д а л о в а. Вася, я поеду на твоей лошади. В о ж е в а т о в. Поезжайте, только пришлите поскорей! (Подходит к Ларисе и говорит с ней тихо.) О г у д а л о в а (подходит к Кнурову). Мокий Парменыч, затеяли мы свадьбу, так не поверите, сколько хлопот. К н у р о в. Да. О г у д а л о в а. И вдруг такие расходы, которых никак нельзя было ожидать... Вот завтра рожденье Ларисы, хотелось бы что-нибудь подарить. К н у р о в. Хорошо; я к вам заеду.
Огудалова уходит.
Л а р и с а (Вожеватову). До свиданья, Вася!
Вожеватов и Кнуров уходят. Лариса подходит к Карандышеву.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Карандышев и Лариса.
Л а р и с а. Я сейчас все за Волгу смотрела: как там хорошо, на той стороне! Поедемте поскорей в деревню! К а р а н д ы ш е в. Вы за Волгу смотрели? А что с вами Вожеватов говорил? Л а р и с а. Ничего, так, — пустяки какие-то. Меня так и манит за Волгу, в лес... (Задумчиво.) Уедемте, уедемте отсюда! К а р а н д ы ш е в. Однако это странно! Об чем он мог с вами разговаривать? Л а р и с а. Ах, да об чем бы он ни говорил, — что вам за дело! К а р а н д ы ш е в. Называете его Васей. Что за фамильярность с молодым человеком! Л а р и с а. Мы с малолетства знакомы; еще маленькие играли вместе— ну, я и привыкла. К а р а н д ы ш е в. Вам надо старые привычки бросить. Что за короткость с пустым, глупым мальчиком! Нельзя же терпеть того, что у вас до сих пор было. Л а р и с а (обидясь). У нас ничего дурного не было. К а р а н д ы ш е в. Был цыганский табор-с— вот что было.
Лариса утирает слезы.
Чем же вы обиделись, помилуйте! Л а р и с а. Что ж, может быть, и цыганский табор; только в нем было, по крайней мере, весело. Сумеете ли вы дать мне что-нибудь лучше этого табора? К а р а н д ы ш е в. Уж конечно. Л а р и с а. Зачем вы постоянно попрекаете меня этим табором? Разве мне самой такая жизнь нравилась? Мне было приказано, так нужно было маменьке; значит, волей или неволей, я должна была вести такую жизнь. Колоть беспрестанно мне глаза цыганской жизнью или глупо, или безжалостно. Если б я не искала тишины, уединения, не захотела бежать от людей— разве бы я пошла за вас? Так умейте это понять и не приписывайте моего выбора своим достоинствам, я их еще не вижу. Я еще только хочу полюбить вас; меня манит скромная семейная жизнь, она мне кажется каким-то раем. Вы видите, я стою на распутье; поддержите меня, мне нужно ободрение, сочувствие; отнеситесь ко мне нежно, с лаской! Ловите эти минуты, не пропустите их! К а р а н д ы ш е в. Лариса Дмитриевна, я совсем на хотел вас обидеть, это я сказал так... Л а р и с а. Что значит «так»? То есть не подумавши? Бы не понимаете, что в ваших словах обида, так, что ли? К а р а н д ы ш е в. Конечно, я без умыслу. Л а р и с а. Так это еще хуже. Надо думать, о чем говоришь. Болтайте с другими, если вам нравится, а со мной говорите осторожнее! Разве вы не видите, что положение мое очень серьезно! Каждое слово, которое я сама говорю и которое я слышу, я чувствую. Я сделалась очень чутка и впечатлительна. К а р а н д ы ш е в. В таком случае я прошу извинить меня. Л а р и с а. Да Бог с вами, только вперед будьте осторожнее! (Задумчиво.) Цыганский табор... Да, это, пожалуй, правда... но в это таборе были и хорошие, и благородные люди. К а р а н д ы ш е в. Кто же эти благородные люди? Уж не Сергей ли Сергеич Паратов? Л а р и с а. Нет, я прошу вас, вы не говорите о нем! К а р а н д ы ш е в. Да почему же-с? Л а р и с а. Вы его не знаете, да хоть бы и знали, так... извините, не вам о нем судить. К а р а н д ы ш е в. Об людях судят по поступкам. Разве он хорошо поступил с вами? Л а р и с а. Это уж мое дело. Если я боюсь и не смею осуждать его, так не позволю и вам. К а р а н д ы ш е в. Лариса Дмитриевна, скажите мне, только, прошу вас, говорите откровенно! Л а р и с а. Что вам угодно? К а р а н д ы ш е в. Ну чем я хуже Паратова? Л а р и с а. Ах, нет, оставьте! К а р а н д ы ш е в. Позвольте, отчего же? Л а р и с а. Не надо! не надо! Что за сравнения! К а р а н д ы ш е в. А мне бы интересно было слышать от вас. Л а р и с а. Не спрашивайте, не нужно! К а р а н д ы ш е в. Да почему же? Л а р и с а. Потому что сравнение не будет в вашу пользу. Сами по себе вы что-нибудь значите, вы хороший, честный человек; но от сравнения с Сергеем Сергеичем вы теряете все. К а р а н д ы ш е в. Ведь это только слова: нужны доказательства. Вы разберите нас хорошенько! Л а р и с а. С кем вы равняетесь! Возможно ли такое ослепление! Сергей Сергеич... это идеал мужчины. Вы понимаете, что такое идеал? Быть может, я ошибаюсь, я еще молода, не знаю людей; но это мнение изменить во мне нельзя, оно умрет со мной. К а р а н д ы ш е в. Не понимаю-с, не понимаю, что в нем особенного; ничего, ничего не вижу. Смелость какая-то, дерзость... Да это всякий может, если захочет. Л а р и с а. Да вы знаете, какая это смелость? К а р а н д ы ш е в. Да какая ж такая, что тут необыкновенного? Стоит только напустить на себя. Л а р и с а. А вот какая, я вам расскажу один случай. Проезжал здесь один кавказский офицер, знакомый Сергея Сергеича, отличный стрелок; были они у нас. Сергей Сергеич и говорит: «Я слышал, вы хорошо стреляете».— «Да, недурно»,— говорит офицер. Сергей Сергеич дает ему пистолет, ставит себе стакан на голову и отходит в другую комнату, шагов на двенадцать. «Стреляйте»,— говорит. К а р а н д ы ш е в. И он стрелял? Л а р и с а. Стрелял и, разумеется, сшиб стакан, но только побледнел немного. Сергей Сергеич говорит: «Вы прекрасно стреляете, но вы побледнели, стреляя в мужчину и человека вам не близкого. Смотрите, я буду стрелять в девушку, которая для меня дороже всего на свете, и не побледнею». Дает мне держать какую-то монету, равнодушно, с улыбкой, стреляет на такой же расстоянии и выбивает ее. К а р а н д ы ш е в. И вы послушали его? Л а р и с а. Да разве можно его не послушать? К а р а н д ы ш е в. Разве уж вы были так уверены в нем? Л а р и с а. Что вы! Да разве можно быть в нем неуверенной? К а р а н д ы ш е в. Сердца нет, оттого он так и смел. Л а р и с а. Нет, и сердце есть. Я сама видела, как он помогал бедным, как отдавал все деньги, которые были с ним. К а р а н д ы ш е в. Ну, положим, Паратов имеет какие-нибудь достоинства, по крайней мере, в глазах ваших; а что такое этот купчик Вожеватов, этот ваш Вася? Л а р и с а. Вы не ревновать ли? Нет, уж вы эти глупости оставьте! Это пошло, я не переношу этого, я вам заранее говорю. Не бойтесь, я не люблю и не полюблю никого. К а р а н д ы ш е в. А если б явился Паратов? Л а р и с а. Разумеется, если б явился Сергей Сергеич и был свободен, так довольно одного его взгляда... Успокойтесь, он не явился, а теперь хоть и явится, так уж поздно... Вероятно, мы никогда и не увидимся более.
На Волге пушечный выстрел.
Что это? К а р а н д ы ш е в. Какой-нибудь купец-самодур слезает с своей баржи, так в честь его салютуют. Л а р и с а. Ах, как я испугалась! К а р а н д ы ш е в. Чего, помилуйте? Л а р и с а. У меня нервы расстроены. Я сейчас с этой скамейки вниз смотрела, и у меня закружилась голова. Тут можно очень ушибиться? К а р а н д ы ш е в. Ушибиться! Тут верная смерть: внизу мощено камнем. Да, впрочем, тут так высоко, что умрешь прежде, чем долетишь до земли. Л а р и с а. Пойдемте домой, пора! К а р а н д ы ш е в. Да и мне нужно, у меня ведь обед. Л а р и с а (подойдя к решетке). Подождите немного. (Смотрит вниз.) Ай, ай! держите меня! К а р а н д ы ш е в (берет Ларису за руку). Пойдемте, что за ребячество! (Уходят.)
Гаврило и Иван выходят из кофейной.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Гаврило и Иван.
И в а н. Пушка! Барин приехал, барин приехал, Сергей Сергеич. Г а в р и л о. Я говорил, что он. Уж я знаю: видно сокола по полету. И в а н. Коляска пустая в гору едет, значит, господа пешком идут. Да вот они! (Убегает в кофейную.) Г а в р и л о. Милости просим. Чем только их попотчевать-то, не сообразишь.
Входят Паратов (черный однобортный сюртук в обтяжку, высокие лаковые сапоги, белая фуражка, через плечо дорожная сумка), Робинзон (в плаще, правая пола закинута на левое плечо, мягкая высокая шляпа надета набок), Кнуров, Вожеватов; Иван выбегает из кофейной с веничком и бросается обметать Паратова.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Паратов, Робинзон, Кнуров, Вожеватов, Гаврило и Иван.
П а р а т о в (Ивану). Да что ты! Я с воды, на Волге-то не пыльно. И в а н. Все-таки, сударь, нельзя же... порядок требует. Целый год-то вас не видали, да чтобы... с приездом, сударь. П а р а т о в. Ну, хорошо, спасибо! На! (Дает ему рублевую бумажку.) И в а н. Покорнейше благодарим-с. (Отходит.) П а р а т о в. Так вы меня, Василий Данилыч, с «Самолетом» ждали? В о ж е в а т о в. Да ведь я не знал, что вы на своей «Ласточке» прилетите; я думал, что она с баржами идет. П а р а т о в. Нет, я баржи продал. Я думал нынче рано утром приехать, мне хотелось обогнать «Самолет»; да трус машинист. Кричу кочегарам: «Шуруй!», а он у них дрова отнимает. Вылез из своей мурьи: «Если вы, — говорит, — хоть полено еще подкинете, я за борт выброшусь». Боялся, что котел не выдержит, цифры мне какие-то на бумажке выводил, давление рассчитывал. Иностранец, голландец он, душа коротка; у них арифметика вместо души-то. А я, господа, и позабыл познакомить вас с моим другом. Мокий Парменыч, Василий Данилыч! Рекомендую: Робинзон.
Робинзон важно раскланивается и подает руку Кнурову и Вожеватову.
В о ж е в а т о в. А как их по имени и отчеству? П а р а т о в. Так, просто Робинзон, без имени и отчества. Р о б и н з о н (Паратову). Серж! П а р а т о в. Что тебе? Р о б и н з о н. Полдень, мой друг, я стражду. П а р а т о в. А вот погоди, в гостиницу приедем. Р о б и н з о н (показывая на кофейную). Voila! [Вот!] П а р а т о в. Ну, ступай, черт с тобой!
Робинзон идет в кофейную.
Г а в р и л о, ты этому барину больше одной рюмки не давай; он характера непокойного. Р о б и н з о н (пожимая плечами). Серж! (Уходит в кофейную. Гаврило за ним.) П а р а т о в. Это, господа, провинциальный актер, Счастливцев Аркадий. В о ж е в а т о в. Почему же он Робинзон? П а р а т о в. А вот почему: ехал он на каком-то пароходе, уж не знаю, с другом своим, с купеческим сыном Непутевым; разумеется, оба пьяные до последней возможности. Творили они, что только им в голову придет, публика все терпела. Наконец, в довершение безобразия, придумали драматическое представление: разделись, разрезали подушку, вывалялись в пуху и начали изображать диких; тут уж капитан, по требованию пассажиров, и высадил их на пустой остров. Бежим мы мимо этого острова, гляжу, кто-то взывает, поднявши руки кверху. Я сейчас «стоп», сажусь сам в шлюпку и обретаю артиста Счастливцева. Взял его на пароход, одел с ног до головы в свое платье, благо у меня много лишнего. Господа, я имею слабость к артистам... Вот почему он Робинзон. В о ж е в а т о в. А Непутевый на острове остался? П а р а т о в. Да на что он мне; пусть проветрится. Сами посудите, господа, ведь в дороге скука смертная, всякому товарищу рад. К н у р о в. Еще бы, конечно. В о ж е в а т о в. Это такое счастье, такое счастье! Вот находка-то золотая! К н у р о в. Одно только неприятно, пьянством одолеет. П а р а т о в. Нет, со мной, господа, нельзя: я строг на этот счет. Денег у него нет, без моего разрешения давать не велено, а у меня как попросит, так я ему в руки французские разговоры— на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить, без того не дам. Ну, и учит, сидит. Как старается! В о ж е в а т о в. Эко вам счастье, Сергей Сергеич! Кажется, ничего б не пожалел за такого человека, а нет как нет. Он хороший актер? П а р а т о в. Ну, нет, какой хороший! Он все амплуа прошел и в суфлерах был; а теперь в оперетках играет. Ничего, так себе, смешит. В о ж е в а т о в. Значит, веселый? П а р а т о в. Потешный господин. В о ж е в а т о в. И пошутить с ним можно? П а р а т о в. Ничего, он не обидчив. Вот отводите свою душу, могу его вам дня на два, на три предоставить. В о ж е в а т о в. Очень благодарен. Коли придет по нраву, так не останется в накладе. К н у р о в. Как это вам, Сергей Сергеич, не жаль «Ласточку» продавать? П а р а т о в. Что такое «жаль», этого я не знаю. У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно. А теперь, господа, у меня другие дела и другие расчеты. Я женюсь на девушке очень богатой, беру в приданое золотые прииски. В о ж е в а т о в. Приданое хорошее. П а р а т о в. Но достается оно мне мне не дешево: я должен проститься с моей свободой, с моей веселой жизнью; поэтому надо постараться как можно повеселей провести последние дни. В о ж е в а т о в. Будем стараться, Сергей Сергеич, будем стараться. П а р а т о в. Отец моей невесты важный чиновный господин; старик строгий: он слышать не может о цыганах, о кутежах и о прочем; даже не любит, кто много курит табаку. Тут уж надевай фрак и parlez francais! [Говорите по-французски!] Вот я теперь и практикуюсь с Робинзоном. Только он, для важности, что ли, уж не знаю, зовет меня «ля-Серж», а не просто «Серж». Умора!
На крыльце кофейной показывается Робинзон, что-то жует, за ним Гаврило.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Гаврило и Иван.
П а р а т о в (Робинзону). Que faites-vous la? Venez! [Что вы там делаете? Идите сюда!] Р о б и н з о н (с важностью). Comment? [Как?] П а р а т о в. Что за прелесть! Каков тон, господа! (Робинзону.) Оставь ты эту вашу скверную привычку бросать порядочное общество для трактира! В о ж е в а т о в. Да, это за ними водится. Р о б и н з о н. Ля-Серж, ты уж успел... Очень нужно было. П а р а т о в. Да, извините, я твой псевдоним раскрыл. В о ж е в а т о в. Мы, Робинзон, тебя не выдадим, ты у нас так за англичанина и пойдешь. Р о б и н з о н. Как, сразу на «ты»? Мы с вами брудершафт не пили. В о ж е в а т о в. Это все равно... Что за церемонии! Р о б и н з о н. Но я фамильярности не терплю и не позволю всякому... В о ж е в а т о в. Да я не всякий. Р о б и н з о н. А кто же вы? В о ж е в а т о в. Купец. Р о б и н з о н. Богатый? В о ж е в а т о в. Богатый. Р о б и н з о н. И тароватый? В о ж е в а т о в. И тароватый. Р о б и н з о н. Вот это в моем вкусе. (Подает руку Вожеватову.) Очень приятно! Вот теперь я могу тебе позволить обращаться со мной запросто. В о ж е в а т о в. Значит, приятели: два тела— одна душа. Р о б и н з о н. И один карман. Имя-отчество? То есть одно имя, отчество не надо. В о ж е в а т о в. Василий Данилыч. Р о б и н з о н. Так вот, Вася, для первого знакомства заплати за меня! В о ж е в а т о в. Гаврило, запиши! Сергей Сергеич, мы нынче вечером прогулочку сочиним за Волгу. На одном катере цыгане, на другом мы; приедем, усядемся на коврике, жженочку сварим. Г а в р и л о. А у меня, Сергей Сергеич, два ананасика давно вас дожидаются; надо их нарушить для вашего приезда. П а р а т о в (Гавриле). Хорошо, срежь! (Вожеватову.) Делайте, господа, со мной, что хотите! Г а в р и л о. Да уж я, Василий Данилыч, все заготовлю, что требуется; у меня и кастрюлечка серебряная водится для таких оказий; уж я и своих людей с вами отпущу. В о ж е в а т о в. Ну, ладно. Чтобы к шести часам все было готово; коли что лишнее припасешь, взыску не будет; а за недостачу ответишь. Г а в р и л о. Понимаем-с. В о ж е в а т о в. А назад поедем, на катерах разноцветные фонарики зажжем. Р о б и н з о н. Давно ли я его знаю, а уж полюбил, господа. Вот чудо-то! П а р а т о в. Главное, чтоб весело. Я прощаюсь с холостой жизнью, так чтоб было чем ее вспомнить. А откушать сегодня, господа, прошу ко мне. В о ж е в а т о в. Эка досада! Ведь нельзя, Сергей Сергеич. К н у р о в. Отозваны мы. П а р а т о в. Откажитесь, господа. В о ж е в а т о в. Отказаться-то нельзя: Лариса Дмитриевна выходит замуж, так мы у жениха обедаем. П а р а т о в. Лариса выходит замуж! (Задумывается.) Что ж... Бог с ней! Это даже лучше... Я немножко виноват перед ней, то есть так виноват, что не должен бы и носу к ним показывать; ну, а теперь она выходит замуж, значит, старые счеты покончены, и я могу опять явиться поцеловать ручки у ней и у тетеньки. Я Хариту Игнатьевну для краткости тетенькой зову. Ведь я было чуть не женился на Ларисе,— вот бы людей-то насмешил! Да, разыграл было дурака. Замуж выходит... Это очень мило с ее стороны; все-таки на душе у меня немного полегче... и дай ей Бог здоровья и всякого благополучия! Заеду я к ним, заеду; любопытно, очень любопытно поглядеть на нее. В о ж е в а т о в. Уж наверное и вас пригласят. П а р а т о в. Само собой, как же можно без меня! К н у р о в. Я очень рад, все-таки будет с кем хоть слово за обедом перемолвить. В о ж е в а т о в. Там и потолкуем, как нам веселее время провести, может, и еще что придумаем. П а р а т о в. Да, господа, жизнь коротка, говорят философы, так надо уметь ею пользоваться. N’est се pas [Неправда ли?], Робинзон? Р о б и н з о н. Вуй, ля-Серж. В о ж е в а т о в. Постараемся; скучать не будете: на том стоим. Мы третий катер прихватим, полковую музыку посадим. П а р а т о в. До свидания, господа! Я в гостиницу. Марш, Робинзон! Р о б и н з о н (поднимая шляпу). Да здравствует веселье!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕЛИЦА: О г у д а л о в а.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Огудалова одна. Подходит к двери налево, с коробочкой в руках.
О г у д а л о в а. Лариса, Лариса!
Лариса за сценой: «Я, мама, одеваюсь».
Погляди-ка, какой тебе подарок Вася привез!
Лариса за сценой: «После погляжу!»
Какие вещи— рублей 500 стоят. «Положите,— говорит, — завтра поутру в ее комнату и не говорите, от кого». А ведь знает, плутишка, что я не утерплю, скажу. Я его просила посидеть, не остался, с каким-то иностранцем ездит, город ему показывает. Да ведь шут он, у него не разберешь, нарочно он или вправду. «Надо, — говорит, — этому иностранцу все замечательные трактирные заведения показать». Хотел к нам привезти этого иностранца. (Взглянув в окно.) А вот и Мокий Парменыч! Не выходи, я лучше одна с ним потолкую.
Входит Кнуров.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Огудалова и Кнуров.
К н у р о в (в дверях). У вас никого нет? О г у д а л о в а. Никого, Мокий Парменыч. К н у р о в (входит). Ну, и прекрасно. О г у д а л о в а. На чем записать такое счастье! Благодарна, Мокий Парменыч, очень благодарна, что удостоили. Я так рада, растерялась, право... не знаю, где и посадить вас. К н у р о в. Все равно, сяду где-нибудь. (Садится.) О г у д а л о в а. А Ларису извините, она переодевается. Да ведь можно ее поторопить. К н у р о в. Нет, зачем беспокоить! О г у д а л о в а. Как это вы вздумали? К н у р о в. Брожу ведь я много пешком перед обедом-то, ну, вот и зашел. О г у д а л о в а. Будьте уверены, Мокий Парменыч, что мы за особенное счастье поставляем ваш визит; ни с чем этого сравнить нельзя. К н у р о в. Так выдаете замуж Ларису Дмитриевну? О г у д а л о в а. Да, замуж, Мокий Парменыч. К н у р о в. Нашелся жених, который берет без денег? О г у д а л о в а. Без денег, Мокий Парменыч, где ж нам взять денег-то. К н у р о в. Что ж он, средства имеет большие, жених-то ваш? О г у д а л о в а. Какие средства! Самые ограниченные. К н у р о в. Да... А как вы полагаете, хорошо вы поступили, что отдаете Ларису Дмитриевну за человека бедного? О г у д а л о в а. Не знаю, Мокий Парменыч. Я тут ни при чем, ее воля была. К н у р о в. Ну, а этот молодой человек, по-вашему: хорошо поступает? О г у д а л о в а. Что ж, я нахожу, что это похвально с его стороны. К н у р о в. Ничего тут нет похвального, напротив, это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он не глуп. Что он такое, кто его знал, кто на него обращал внимание! А теперь весь город заговорит про него, он влезает в лучшее общество, он позволяет себе приглашать меня на обед, например... Но вот что глупо: он не подумал или не захотел подумать, как и чем ему жить с такой женой. Вот об чем поговорить нам с вами следует. О г у д а л о в а. Сделайте одолжение, Мокий Парменыч! К н у р о в. Как вы думаете о вашей дочери, что она такое? О г у д а л о в а. Да уж я не знаю, что и говорить; мне одно осталось: слушать вас. К н у р о в. Ведь в Ларисе Дмитриевне земного, этого житейского, нет. Ну, понимаете, тривиального, что нужно для бедной семейной жизни. О г у д а л о в а. Ничего нет, ничего. К н у р о в. Ведь это эфир. О г у д а л о в а. Эфир, Мокий Парменыч. К н у р о в. Она создана для блеску. О г у д а л о в а. Для блеску, Мокий Парменыч. К н у р о в. Ну, а может ли ваш Карандышев доставить ей этот блеск? О г у д а л о в а. Нет, где же! К н у р о в. Бедной полумещанской жизни она не вынесет. Что ж остается ей? Зачахнуть, а потом, как водится, — чахотка. О г у д а л о в а. Ах, что вы, что вы! Сохрани Бог! К н у р о в. Хорошо, если она догадается поскорее бросить мужа и вернуться к вам. О г у д а л о в а. Опять беда, Мокий Парменыч: чем нам жить с дочерью! К н у р о в. Ну, эта беда поправимая. Теплое участие сильного, богатого человека... О г у д а л о в а. Хорошо, как найдется это участие. К н у р о в. Надо постараться приобресть. В таких случаях доброго друга, солидного, прочного иметь необходимо. О г у д а л о в а. Уж как необходимо-то. К н у р о в. Вы можете мне сказать, что она еще и замуж-то не вышла, что еще очень далеко то время, когда она может разойтись с мужем. Да, пожалуй, может быть, что и очень далеко, а ведь может быть, что и очень близко. Так лучше предупредить вас, чтобы вы еще не сделали какой-нибудь ошибки, чтоб знали, что я для Ларисы Дмитриевны ничего не пожалею. Что вы улыбаетесь? О г у д а л о в а. Я очень рада, Мокий Парменыч, что вы так расположены к нам. К н у р о в. Вы, может быть, думаете, что такие предложения не бывают бескорыстны? О г у д а л о в а. Ах, Мокий Парменыч! К н у р о в. Обижайтесь, если угодно, прогоните меня. О г у д а л о в а (конфузясь). Ах, Мокий Парменыч! К н у р о в. Найдите таких людей, которые посулят вам десятки тысяч даром, да тогда и браните меня. Не трудитесь напрасно искать, не найдете. Но я увлекся в сторону, я пришел не для этих разговоров. Что это у вас за коробочка? О г у д а л о в а. Это я, Мокий Парменыч, хотела дочери подарок сделать. К н у р о в (рассматривая вещи). Да... О г у д а л о в а. Да дорого, не по карману. К н у р о в (отдает коробочку). Ну, это пустяки; есть дело поважнее. Вам нужно сделать для Ларисы Дмитриевны хороший гардероб, то есть мало сказать хороший — очень хороший. Подвенечное платье, ну, и все там, что следует. О г у д а л о в а. Да, да, Мокий Парменыч. К н у р о в. Обидно будет видеть, если ее оденут кой-как. Так вы закажите все это в лучшем магазине, да не рассчитывайте, не копейничайте! А счеты пришлите ко мне, я заплачу. О г у д а л о в а. Право, даже уж и слов-то не подберешь, как благодарить вас! К н у р о в. Вот зачем собственно я зашел к вам. (Встает.) О г у д а л о в а. А все-таки мне завтра хотелось бы дочери сюрприз сделать. Сердце матери, знаете... К н у р о в (берет коробочку). Ну, что там такое? Что это стоит? О г у д а л о в а. Оцените, Мокий Парменыч! К н у р о в. Что тут ценить! Пустое дело! Триста рублей это стоит. (Достает из бумажника деньги и отдает Огудаловой.) До свиданья! Я пойду еще побродить, я нынче на хороший обед рассчитываю. За обедом увидимся. (Идет к двери.) О г у д а л о в а. Очень, очень вам благодарна за все, Мокий Парменыч, за все!
Кнуров уходит. Входит Лариса с корзинкой в руках.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Огудалова и Лариса.
Л а р и с а (ставит корзинку на столик и рассматривает вещи в коробочке). Это Вася-то подарил? Недурно. Какой милый! О г у д а л о в а. «Недурно». Это очень дорогие вещи. Будто ты и не рада? Л а р и с а. Никакой особенной радости не чувствую. О г у д а л о в а. Ты поблагодари Васю, так шепни ему на ухо: «Благодарю, мол». И Кнурову тоже. Л а р и с а. А Кнурову за что? О г у д а л о в а. Уж так надо, я знаю, за что. Л а р и с а. Ах, мама, все-то у тебя секреты да хитрости. О г у д а л о в а. Ну, ну, хитрости! Без хитрости на свете не проживешь. Л а р и с а (берет гитару, садится к окну и запевает). Матушка, голубушка, солнышко мое,
Юлий Капитоныч хочет в мировые судьи баллотироваться. О г у д а л о в а. Ну, вот и прекрасно. В какой уезд? Л а р и с а. В Заболотье! О г у д а л о в а. Ай, в лес ведь это. Что ему вздумалось такую даль? Л а р и с а. Там кандидатов меньше: наверное выберут. О г у д а л о в а. Что ж, ничего, и там люди живут. Л а р и с а. Мне хоть бы в лес, да только поскорей отсюда вырваться. О г у д а л о в а. Да оно и хорошо в захолустье пожить, там и твой Карандышев мил покажется; пожалуй, первым человеком в уезде будет; вот помаленьку и привыкнешь к нему. Л а р и с а. Да он и здесь хорош, я в нем ничего не замечено дурного. О г у д а л о в а. Ну, что уж! Такие ль хорошие-то бывают! Л а р и с а. Конечно, есть и лучше, я сама это очень хорошо знаю. О г у д а л о в а. Есть, да не про нашу честь. Л а р и с а. Теперь для меня и этот хорош. Да что толковать, дело решенное. О г у д а л о в а. Я ведь только радуюсь, что он тебе нравится. Слава Богу. Осуждать его перед тобой я не стану; а и притворяться-то нам друг перед другом нечего — ты сама не слепая. Л а р и с а. Я ослепла, я все чувства потеряла, да и рада. Давно уж точно во сне все вижу, что кругом меня происходит. Нет, уехать надо, вырваться отсюда. Я стану приставать к Юлию Капитонычу. Скоро и лето пройдет, а я хочу гулять по лесам, собирать ягоды, грибы... О г у д а л о в а. Вот для чего ты корзиночку-то приготовила! Понимаю теперь. Ты уж и шляпу соломенную с широкими полями заведи, вот и будешь пастушкой. Л а р и с а. И шляпу заведу. (Запевает.) Не искушай меня без нужды. Там спокойствие, тишина. О г у д а л о в а. А вот сентябрь настанет, так не очень тихо будет, ветер-то загудит в окна. Л а р и с а. Ну, что ж такое. О г у д а л о в а. Волки завоют на разные голоса. Л а р и с а. Все-таки лучше, чем здесь. Я по крайней мере душой отдохну. О г у д а л о в а. Да разве я тебя отговариваю? Поезжай, сделай милость, отдыхай душой! Только знай, что Заболотье не Италия. Это я обязана тебе сказать; а то, как ты разочаруешься, так меня же будешь винить, что я тебя не предупредила. Л а р и с а. Благодарю тебя. Но пусть там и дико, и глухо, и холодно; для меня после той жизни, которую я здесь испытала, всякий тихий уголок покажется раем. Что это Юлий Капитоныч медлит, я не понимаю. О г у д а л о в а. До деревни ль ему! Ему покрасоваться хочется. Да и не удивительно: из ничего, да в люди попал. Л а р и с а (напевает). Не искушай меня без нужды. Экая досада, не налажу никак... (Взглянув в окно.) Илья, Илья! Зайди на минутку. Наберу с собой в деревню романсов и буду играть да петь от скуки.
Входит Илья.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Огудалова, Лариса и Илья.
И л ь я. С праздником! Дай Бог здорово да счастливо! (Кладет фуражку на стул у двери.) Л а р и с а. Илья, наладь мне: «Не искушай меня без нужды!» Все сбиваюсь. (Подает гитару.) И л ь я. Сейчас, барышня. (Берет гитару и подстраивает.) Хороша песня; она в три голоса хороша, тенор надо; второе колено делает... Больно хорошо. А у нас беда, ах, беда! О г у д а л о в а. Какая беда? И л ь я. Антон у нас есть, тенором поет. О г у д а л о в а. Знаю, знаю. И л ь я. Один тенор и есть, а то все басы. Какие басы, какие басы! А тенор один Антон. О г у д а л о в а. Так что ж? И л ь я. Не годится в хор, — хоть брось. О г у д а л о в а. Нездоров? И л ь я. Нет, здоров, совсем невредимый. О г у д а л о в а. Что же с ним? И л ь я. Пополам перегнуло набок, совсем углом; так глаголем и ходит, другая неделя. Ах, беда! Теперь в хоре всякий лишний человек дорого стоит; а без тенора как быть! К дохтору ходил, дохтор и говорит: «Через неделю, через две отпустит, опять прямой будешь». А нам теперь его надо. Л а р и с а. Да ты пой. И л ь я. Сейчас, барышня. Секунда фальшивит. Вот беда, вот беда! В хоре надо браво стоять, а его набок перегнуло. О г у д а л о в а. Отчего это с ним? И л ь я. От глупости. О г у д а л о в а. От какой глупости? И л ь я. Такая есть глупость в нас. Говорил: «Наблюдай, Антон, эту осторожность!» А он не понимает. О г у д а л о в а. Да и мы не понимаем. И л ь я. Ну, не вам будь сказано, гулял, так гулял, так гулял. Я говорю: «Антон, наблюдай эту осторожность!» А он не понимает. Ах, беда, ах, беда! Теперь сто рублей человек стоит, вот какое дело у нас; такого барина ждем. А Антона набок свело. Какой прямой цыган был, а теперь кривой. (Запевает басом.) «Не искушай...»
Голос в окно: «Илья, Илья, ча адарйк! ча сегер!»*
Палсо? Со туке требе?**
Голос с улицы: «Иди, барин приехал!»
Хохавеса!*** ______________________ * Поди сюда! Иди скорей!
______________________
Голос с улицы: «Верно приехал!»
Некогда, барышня, барин приехал. (Кладет гитару и берет фуражку.) О г у д а л о в а. Какой барин? И л ь я. Такой барин, ждем не дождемся: год ждали — вот какой барин! (Уходит.) ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Огудалова и Лариса.
О г у д а л о в а. Кто же бы это приехал? Должно быть, богатый и, вероятно, Лариса, холостой, коли цыгане так ему обрадовались. Видно, уж так у цыган и живет. Ах, Лариса, не прозевали ли мы жениха? Куда торопиться-то было? Л а р и с а. Ах, мама, мало, что ли, я страдала? Нет, довольно унижаться. О г у д а л о в а. Экое страшное слово сказала: «унижаться»! Испугать, что ли, меня вздумала? Мы люди бедные, нам унижаться-то всю жизнь. Так уж лучше унижаться смолоду, чтоб потом пожить по-человечески. Л а р и с а. Нет, не могу; тяжело, невыносимо тяжело. О г у д а л о в а. А легко-то ничего не добудешь, всю жизнь и останешься ничем. Л а р и с а. Опять притворяться, опять лгать! О г у д а л о в а. И притворяйся, и лги! Счастье не пойдет за тобой, если сама от него бегаешь.
Входит Карандышев.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Огудалова, Лариса и Карандышев.
О г у д а л о в а. Юлий Капитоныч, Лариса у нас в деревню собралась, вон и корзинку для грибов приготовила! Л а р и с а. Да, сделайте для меня эту милость, поедемте поскорей! К а р а н д ы ш е в. Я вас не понимаю; куда вы торопитесь, зачем? Л а р и с а. Мне так хочется бежать отсюда. К а р а н д ы ш е в (запальчиво). От кого бежать? Кто вас гонит? Или вы стыдитесь за меня, что ли? Л а р и с а (холодно). Нет, я за вас не стыжусь. Не знаю, что дальше будет, а пока вы мне еще повода не подали. К а р а н д ы ш е в. Так зачем бежать, зачем скрываться от людей! Дайте мне время устроиться, опомниться, прийти в себя! Я рад, я счастлив... дайте мне возможность почувствовать всю приятность моего положения! О г у д а л о в а. Повеличаться. К а р а н д ы ш е в. Да, повеличаться, я не скрываю. Я много, очень много перенес уколов для своего самолюбия, моя гордость не раз была оскорблена; теперь я хочу и вправе погордиться и повеличаться. Л а р и с а. Вы когда же думаете ехать в деревню? К а р а н д ы ш е в. После свадьбы, когда вам угодно, хоть на другой день. Только венчаться— непременно здесь; чтоб не сказали, что мы прячемся, потому что я не жених вам, не пара, а только та соломинка, за которую хватается утопающий. Л а р и с а. Да ведь последнее-то почти так, Юлий Капитоныч, вот это правда. К а р а н д ы ш е в (с сердцем). Так правду эту вы и знайте про себя! (Сквозь слезы.) Пожалейте вы меня хоть сколько-нибудь! Пусть хоть посторонние-то думают, что вы любите меня, что выбор ваш был свободен. Л а р и с а. Зачем это? К а р а н д ы ш е в. Как зачем? Разве вы уж совсем не допускаете в человеке самолюбия? Л а р и с а. Самолюбие! Вы только о себе. Все себя любят! Когда же меня-то будет любить кто-нибудь? Доведете вы меня до погибели. О г у д а л о в а. Полно, Лариса, что ты? Л а р и с а. Мама, я боюсь, я чего-то боюсь. Ну, послушайте: если уж свадьба будет здесь, так, пожалуйста, чтобы поменьше было народу, чтобы как можно тише, скромнее! О г у д а л о в а. Нет, ты не фантазируй! Свадьба— так свадьба; я Огудалова, я нищенства не допущу. Ты у меня заблестишь так, что здесь и не видывали. К а р а н д ы ш е в. Да и я ничего не пожалею. Л а р и с а. Ну, я молчу. Я вижу, что я для вас кукла; поиграете вы мной, изломаете и бросите. К а р а н д ы ш е в. Вот и обед сегодня для меня обойдется недешево. О г у д а л о в а. А этот обед ваш я считаю уж совсем лишним— напрасная трата. К а р а н д ы ш е в. Да если б он стоил мне вдвое, втрое, я б не пожалел денег. О г у д а л о в а. Никому он не нужен. К а р а н д ы ш е в. Мне нужен. Л а р и с а. Да зачем, Юлий Капитоныч? К а р а н д ы ш е в. Лариса Дмитриевна, три года я терпел унижения, три года я сносил насмешки прямо в лицо от ваших знакомых; надо же и мне, в свою очередь, посмеяться над ними. О г у д а л о в а. Что вы еще придумываете! Ссору, что ли, затеять хотите? Так мы с Ларисой и не поедем. Л а р и с а. Ах, пожалуйста, не обижайте никого! К а р а н д ы ш е в. Не обижайте! А меня обижать можно? Да успокойтесь, никакой ссоры не будет, все будет очень мирно. Я предложу за вас тост и поблагодарю вас публично за счастье, которые вы делаете мне своим выбором, за то, что вы отнеслись ко мне не так, как другие, что вы оценили меня и поверили в искренность моих чувств. Вот и все, вот и вся моя месть! О г у д а л о в а. И все это совсем не нужно. К а р а н д ы ш е в. Нет, уж эти фаты одолели меня своим фанфаронством. Ведь не сами они нажили богатство; что ж они им хвастаются! По пятнадцати рублей за порцию чаю бросать! О г у д а л о в а. Все это вы на бедного Васю нападаете. К а р а н д ы ш е в. Да не один Вася, все хороши. Вон посмотрите, что в городе делается, какая радость на лицах! Извозчики все повеселели, скачут по улицам, кричат друг другу: «Барин приехал, барин приехал». Половые в трактирах тоже сияют, выбегают на улицу, из трактира в трактир перекликаются: «Барин приехал, барин приехал». Цыгане с ума сошли, все вдруг галдят, машут руками. У гостиницы съезд, толпа народу. Сейчас к гостинице четыре цыганки разряженные в коляске подъехали, поздравить с приездом. Чудо, что за картина! А барин-то, я слышал, промотался совсем, последний пароходишко продал. Кто приехал? Промотавшийся кутила, развратный человек, и весь город рад. Хороши нравы! О г у д а л о в а. Да кто приехал-то? К а р а н д ы ш е в. Ваш Сергей Сергеич Паратов.
Лариса в испуге встает.
О г у д а л о в а. А, так вот кто! Л а р и с а. Поедемте в деревню, сейчас поедемте! К а р а н д ы ш е в. Теперь-то и не нужно ехать. О г у д а л о в а. Что ты, Лариса, зачем от него прятаться! Он не разбойник. Л а р и с а. Что вы меня не слушаете! Топите вы меня, толкаете в пропасть! О г у д а л о в а. Ты сумасшедшая. К а р а н д ы ш е в. Чего вы боитесь? Л а р и с а. Я не за себя боюсь. К а р а н д ы ш е в. За кого же? Л а р и с а. За вас. К а р а н д ы ш е в. О, за меня не бойтесь! Я в обиду не дамся. Попробуй он только задеть меня, так увидит. О г у д а л о в а. Нет, что вы! Сохрани вас Бог! Это ведь не Вася. Вы поосторожнее с ним, а то жизни не рады будете. К а р а н д ы ш е в (у окна). Вот, изволите видеть, к вам подъехал; четыре иноходца в ряд и цыган на козлах с кучером. Какую пыль в глаза пускает! Оно, конечно, никому вреда нет, пусть тешится; а в сущности-то и гнусно, и глупо. Л а р и с а (Карандышеву). Пойдемте, пойдемте ко мне в комнату. Мама, прими сюда, пожалуйста, отделайся от его визитов!
Лариса и Карандышев уходят. Входит Паратов.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Огудалова и Паратов.
П а р а т о в (всю сцену ведет в шутливо-серьезном тоне). Тетенька, ручку! О г у д а л о в а (простирая руки). Ах, Сергей Сергеич! Ах, родной мой! П а р а т о в. В объятия желаете заключить? Можно. (Обнимаются и целуются.) О г у д а л о в а. Каким ветром занесло? Проездом, вероятно? П а р а т о в. Нарочно сюда, и первый визит к вам, тетенька. О г у д а л о в а. Благодарю. Как поживаете, как дела ваши? П а р а т о в. Гневить Бога нечего, тетенька, живу весело, а дела не важны. О г у д а л о в а (поглядев на Паратова). Сергей Сергеич, скажите, мой родной, что это вы тогда так вдруг исчезли? П а р а т о в. Неприятную телеграмму получил, тетенька. О г у д а л о в а. Какую? П а р а т о в. Управители мои и управляющие свели без меня домок мой в ореховую скорлупку-с. Своими операциями довели было до аукционной продажи мои пароходики и все движимое и недвижимое имение. Так я полетел тогда спасать свои животишки-с. О г у д а л о в а. И, разумеется, все спасли и все устроили. П а р а т о в Никак нет-с; устроил, да не совсем, брешь порядочная осталась. Впрочем, тетенька, духу не теряю и веселого расположения не утратил. О г у д а л о в а. Вижу, что не утратил. П а р а т о в. На одном потеряем, на другом выиграем, тетенька; вот наше дело какое. О г у д а л о в а. На чем же вы выиграть хотите? Новые обороты завели? П а р а т о в. Не нам, легкомысленным джентльменам, новые обороты заводить! За это в долговое отделение, тетенька. Хочу продать свою волюшку. О г у д а л о в а. Понимаю: выгодно жениться хотите. А во сколько вы цените свою волюшку? П а р а т о в. В полмиллиона-с. О г у д а л о в а. Порядочно. П а р а т о в. Дешевле, тетенька, нельзя-с, расчету нет, себе дороже, сами знаете. О г у д а л о в а. Молодец мужчина. П а р а т о в. С тем возьмите. О г у д а л о в а. Экой сокол! Глядеть на тебя да радоваться. П а р а т о в. Очень лестно слышать от вас. Ручку пожалуйте! (Целует руку.) О г у д а л о в а. А покупатели, то есть покупательницы-то, есть? П а р а т о в. Поискать, так найдутся. О г у д а л о в а. Извините за нескромный вопрос! П а р а т о в. Коли очень нескромный, так не спрашивайте: я стыдлив. О г у д а л о в а. Да полно тебе шутить-то! Есть невеста или нет? Коли есть, так кто она? П а р а т о в. Хоть зарежьте, не скажу. О г у д а л о в а. Ну, как знаешь. П а р а т о в. Я бы желал засвидетельствовать свое почтение Ларисе Дмитриевне. Могу я ее видеть? О г у д а л о в а. Отчего же. Я ее сейчас пришлю к вам. (Берет футляр с вещами.) Да вот, Сергей Сергеич, завтра Ларисы рождение, хотелось бы подарить ей эти вещи, да денег много не хватает. П а р а т о в. Тетенька, тетенька! ведь уж человек с трех взяла! Я тактику-то вашу помню. О г у д а л о в а (берет Паратова за ухо). Ах ты, проказник! П а р а т о в. Я завтра сам привезу подарок, получше этого. О г у д а л о в а. Я позову к вам Ларису. (Уходит.)
Входит Лариса.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Паратов и Лариса.
П а р а т о в. Не ожидали? Л а р и с а. Нет, теперь не ожидала. Я ждала вас долго, но уж давно перестала ждать. П а р а т о в. Отчего же перестали ждать? Л а р и с а. Не надеялась дождаться. Вы скрылись так неожиданно, и ни одного письма... П а р а т о в. Я не писал потому, что не мог сообщить вам ничего приятного. Л а р и с а. Я так и думала. П а р а т о в. И замуж выходите? Л а р и с а. Да, замуж. П а р а т о в. А позвольте вас спросить: долго вы меня ждали? Л а р и с а. Зачем вам знать это? П а р а т о в. Мне не для любопытства, Лариса Дмитриевна; меня интересуют чисто теоретические соображения. Мне хочется знать, скоро ли женщина забывает страстно любимого человека: на другой день после разлуки с ним, через неделю или через месяц... имел ли право Гамлет сказать матери, что она «башмаков еще не износила» и так далее. Л а р и с а. На ваш вопрос я вам не отвечу, Сергей Сергеич; можете думать обо мне, что вам угодно. П а р а т о в. Об вас я всегда буду думать с уважением; но женщины вообще, после вашего поступка, много теряют в глазах моих. Л а р и с а. Да какой мой поступок? Вы ничего не знаете. П а р а т о в. Эти «кроткие, нежные взгляды», этот сладкий любовный шепот,— когда каждое слово чередуется с глубоким вздохом,— эти клятвы... И все это через месяц повторяется другому, как выученный урок. О, женщины! Л а р и с а. Что «женщины»? П а р а т о в. Ничтожество вам имя! Л а р и с а. Ах, как вы смеете так обижать меня? Разве вы знаете, что я после вас полюбила кого-нибудь? Вы уверены в этом? П а р а т о в. Я не уверен, но полагаю. Л а р и с а. Чтобы так жестоко упрекать, надо знать, а не полагать. П а р а т о в. Вы выходите замуж? Л а р и с а. Но что меня заставило... Если дома жить нельзя, если во время страшной, смертельной тоски заставляют любезничать, улыбаться, навязывают женихов, на которых без отвращения нельзя смотреть, если в доме скандалы, если надо бежать и из дому и даже из городу? П а р а т о в. Лариса, так вы?.. Л а р и с а. Что «я»? Ну, что вы хотели сказать? П а р а т о в. Извините! Я виноват перед вами. Так вы не забыли меня, вы еще... меня любите?
Лариса молчит.
Ну, скажите, будьте откровенны! Л а р и с а. Конечно, да. Нечего и спрашивать. П а р а т о в (нежно целует руку Ларисы). Благодарю вас, благодарю. Л а р и с а. Вам только и нужно было: вы— человек гордый. П а р а т о в. Уступить вас я могу, я должен по обстоятельствам; но любовь вашу уступить было бы тяжело. Л а р и с а. Неужели? П а р а т о в. Если бы вы предпочли мне кого-нибудь, вы оскорбили бы меня глубоко, и я нелегко бы простил вам это. Л а р и с а. А теперь? П а р а т о в. А теперь я во всю жизнь сохраню самое приятное воспоминание о вас, и мы расстанемся, как лучшие друзья. Л а р и с а. Значит, пусть женщина плачет, страдает, только бы любила вас? П а р а т о в. Что делать, Лариса Дмитриевна! В любви равенства нет, это уж не мной заведено. В любви приходится иногда и плакать. Л а р и с а. И непременно женщине? П а р а т о в. Уж, разумеется, не мужчине. Л а р и с а. Да почему? П а р а т о в. Очень просто; потому что если мужчина заплачет, так его бабой назовут; а это кличка для мужчины хуже всего, что только может изобресть ум человеческий. Л а р и с а. Кабы любовь-то была равная с обеих сторон, так слез-то бы не было. Бывает это когда-нибудь? П а р а т о в. Изредка случается. Только уж это какое-то кондитерское пирожное выходит, какое-то безэ. Л а р и с а. Сергей Сергеич, я сказала вам то, чего не должна была говорить; я надеюсь, что вы не употребите во зло моей откровенности. П а р а т о в. Помилуйте, за кого же вы меня принимаете! Если женщина свободна, ну, тогда другой разговор... Я, Лариса Дмитриевна, человек с правилами, брак для меня дело священное. Я этого вольнодумства терпеть не могу. Позвольте узнать: ваш будущий супруг, конечно, обладает многими достоинствами? Л а р и с а. Нет, только одним. П а р а т о в. Немного. Л а р и с а. Зато дорогим. П а р а т о в. А именно? Л а р и с а. Он любит меня. П а р а т о в. Действительно дорогим; это для домашнего обихода очень хорошо.
Входят Огудалова и Карандышев.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Паратов, Лариса, Огудалова, Карандышев, потом лакей.
О г у д а л о в а. Позвольте вас познакомить, господа! (Паратову.) Юлий Капитоныч Карандышев. (Карандышеву.) Сергей Сергеич Паратов. П а р а т о в (подавая руку Карандышеву). Мы уже знакомы. (Кланяясь.) Человек с большими усами и малыми способностями. Прошу любить и жаловать. Старый друг Хариты Игнатьевны и Ларисы Дмитриевны. К а р а н д ы ш е в (сдержанно). Очень приятно. О г у д а л о в а. Сергей Сергеич у нас в доме как родной. К а р а н д ы ш е в. Очень приятно. П а р а т о в (Карандышеву). Вы не ревнивы? К а р а н д ы ш е в. Я надеюсь, что Лариса Дмитриевна не подаст мне никакого повода быть ревнивым. П а р а т о в. Да ведь ревнивые люди ревнуют без всякого повода. Л а р и с а. Я ручаюсь, что Юлий Капитоныч меня ревновать не будет. К а р а н д ы ш е в. Да, конечно; но если бы... П а р а т о в. О да, да. Вероятно, это было бы что-нибудь очень ужасное. О г у д а л о в а. Что вы, господа, затеяли! Разве нет других разговоров, кроме ревности! Л а р и с а. Мы, Сергей Сергеич, скоро едем в деревню. П а р а т о в. От прекрасных здешних мест? К а р а н д ы ш е в. Что же вы находите здесь прекрасного? П а р а т о в. Ведь это как кому; на вкус, на цвет образца нет. О г у д а л о в а. Правда, правда. Кому город нравится, а кому деревня. П а р а т о в. Тетенька, у всякого свой вкус: один любит арбуз, а другой — свиной хрящик. О г у д а л о в а. Ах, проказник! Откуда вы столько пословиц знаете? П а р а т о в. С бурлаками водился, тетенька, так русскому языку выучишься. К а р а н д ы ш е в. У бурлаков учиться русскому языку? П а р а т о в. А почему ж у них не учиться? К а р а н д ы ш е в. Да потому, что мы считаем их... П а р а т о в. Кто это: мы? К а р а н д ы ш е в (разгорячись). Мы, то есть образованные люди, а не бурлаки. П а р а т о в. Ну-с, чем же вы считаете бурлаков? Я судохозяин и вступаюсь за них; я сам такой же бурлак. К а р а н д ы ш е в. Мы считаем их образцом грубости и невежества. П а р а т о в. Ну, далее, господин Карандышев! К а р а н д ы ш е в. Все, больше ничего. П а р а т о в. Нет, не все, главного недостает: вам нужно просить извинения. К а р а н д ы ш е в. Мне— извиняться! П а р а т о в. Да, уж нечего делать, надо. К а р а н д ы ш е в. Да с какой стати? Это мое убеждение. П а р а т о в. Но-но-но-но! Отвилять нельзя. О г у д а л о в а. Господа, господа, что вы! П а р а т о в. Не беспокойтесь, я за это на дуэль не вызову: ваш жених цел останется; я только поучу его. У меня правило: никому ничего не прощать; а то страх забудут, забываться станут. Л а р и с а (Карандышеву). Что вы делаете? Просите извинения сейчас, я вам приказываю. П а р а т о в (Огудаловой). Кажется, пора меня знать. Если я кого хочу поучить, так на неделю дома запираюсь да казнь придумываю. К а р а н д ы ш е в (Паратову). Я не понимаю. П а р а т о в. Так выучитесь прежде понимать, да потом и разговаривайте! О г у д а л о в а. Сергей Сергеич, я на колени брошусь перед вами; ну, ради меня, извините его! П а р а т о в (Карандышеву). Благодарите Хариту Игнатьевну. Я вас прощаю. Только мой родной, разбирайте людей! Я еду-еду, не свищу, а наеду— не спущу. К а р а н д ы ш е в хочет отвечать. О г у д а л о в а. Не возражайте, не возражайте! А то я с вами поссорюсь. Лариса! Вели шампанского подать да налей им по стаканчику— пусть выпьют мировую.
Лариса уходит.
И уж, господа, пожалуйста, не ссорьтесь больше. Я женщина мирного характера; я люблю, чтоб все дружно было, согласно. П а р а т о в. Я сам мирного характера, курицы не обижу, я никогда первый не начну; за себя я вам ручаюсь. О г у д а л о в а. Юлий Капитоныч, вы— еще молодой человек, вам надо быть поскромнее, горячиться не следует. Извольте-ка вот пригласить Сергея Сергеича на обед, извольте непременно! Нам очень приятно быть с ним вместе. К а р а н д ы ш е в. Я и сам хотел. Сергей Сергеич, угодно вам откушать у меня сегодня? П а р а т о в (холодно). С удовольствием.
Входит Лариса, за ней человек с бутылкой шампанского в руках и стаканами на подносе.
Л а р и с а (наливает). Господа, прошу покорно.
Паратов и Карандышев берут стаканы.
Прошу вас быть друзьями. П а р а т о в. Ваша просьба для меня равняется приказу. О г у д а л о в а (Карандышеву). Вот и вы берите пример с Сергея Сергеича! К а р а н д ы ш е в. Про меня нечего и говорить: для меня каждое слово Ларисы Дмитриевны— закон.
Входит Вожеватов.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Огудалова, Лариса, Паратов, Карандышев, Вожеватов, потом Робинзон.
В о ж е в а т о в. Где шампанское, там и мы. Каково чутье! Харита Игнатьевна, Лариса Дмитриевна, позвольте белокурому в комнату войти! О г у д а л о в а. Какому белокурому? В о ж е в а т о в. Сейчас увидите. Войди, белокур?
Робинзон входит.
Честь имею представить вам нового друга моего: лорд Робинзон. О г у д а л о в а. Очень приятно. В о ж е в а т о в (Робинзону). Целуй ручки!
Робинзон целует руки у Огудаловой и Ларисы.
Ну, милорд, теперь поди сюда! О г у д а л о в а. Что это вы как командуете вашим другом? В о ж е в а т о в. Он почти не бывал в дамском обществе, так застенчив. Все больше путешествовал, и пс воде, и по суше, а вот недавно совсем было одичал на необитаемом острове. (Карандышеву.) Позвольте вас познакомить! Лорд Робинзон, Юлий Капитоныч Карандышев! К а р а н д ы ш е в (подавая руку Робинзону). Вы уж давно выехали из Англии? Р о б и н з о н. Yes. (Йес). В о ж е в а т о в (Паратову). Я его слова три по-английски выучил да, признаться, и сам-то не много больше знаю. (Робинзону.) Что ты на вино-то поглядываешь? Харита Игнатьевна, можно? О г у д а л о в а. Сделайте одолжение. В о ж е в а т о в. Англичане ведь целый день пьют вино, с утра. О г у д а л о в а. Неужели вы целый день пьете? Р о б и н з о н. Yes. В о ж е в а т о в. Они три раза завтракают да потом обедают с шести часов до двенадцати. О г у д а л о в а. Возможно ли? Р о б и н з о н. Yes. В о ж е в а т о в (Робинзону). Ну, наливай! Р о б и н з о н (налив стаканы). If you please (Иф ю плиз)! (Пьют.) П а р а т о в (Карандышеву). Пригласите и его обедать! Мы с ним везде вместе, я без него не могу. К а р а н д ы ш е в. Как его зовут? П а р а т о в. Да кто ж их по имени зовет! Лорд, милорд... К а р а н д ы ш е в. Разве он лорд? П а р а т о в. Конечно, не лорд; да они так любят. А то просто: сэр Робинзон. К а р а н д ы ш е в (Робинзону). Сэр Робинзон, прошу покорно сегодня откушать у меня. Р о б и н з о н. I thank you (Ай сенк ю). К а р а н д ы ш е в (Огудаловой). Харита Игнатьевна, я отправлюсь домой, мне нужно похлопотать кой о чем. (Кланяясь всем.) Я вас жду, господа. Честь имею кланяться! (Уходит.) П а р а т о в (берет шляпу). Да и нам пора, надо отдохнуть с дороги. В о ж е в а т о в. К обеду приготовиться. О г у д а л о в а. Погодите, господа, не все вдруг.
Огудалова и Лариса уходят за Карандышевым в переднюю.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Паратов, Вожеватов и Робинзон.
В о ж е в а т о в. Понравился вам жених? П а р а т о в. Чему тут нравиться! Кому он может нравиться! А еще разговаривает, гусь лапчатый. В о ж е в а т о в. Разве было что? П а р а т о в. Был разговор небольшой. Топорщился тоже, как и человек, петушиться тоже вздумал. Да погоди, дружок, я над тобой, дружок, потешусь. (Ударив себя по лбу.) Ах, какая мысль блестящая! Ну, Робинзон, тебе предстоит работа трудная, старайся... В о ж е в а т о в. Что такое? П а р а т о в. А вот что... (Прислушиваясь.) Идут. После скажу, господа.
Входят Огудалова и Лариса.
Честь имею кланяться. В о ж е в а т о в. До свидания! (Раскланиваются.) ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕЛИЦА: Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а, тетка Карандышева.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Евфросинья Потаповна и Иван (выходят из двери налево).
И в а н. Лимонов пожалуйте! Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. Каких лимонов, аспид? И в а н. Мессинских-с. Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. На что они тебе понадобились? И в а н. После обеда которые господа кофей кушают, а которые чай, так к чаю требуется. Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. Вымотали вы из меня всю душеньку нынче. Подай клюковного морсу, разве не все равно. Возьми там у меня графинчик; ты поосторожнее, графинчик-то старенький, пробочка и так еле держится, сургучиком подклеена. Пойдем, я сама выдам. (Уходит в среднюю дверь, Иван за ней.)
Входят Огудалова и Лариса слева.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Огудалова и Лариса.
Л а р и с а. Ах, мама, я не знала, куда деться. О г у д а л о в а. Я так и ожидала от него. Л а р и с а. Что за обед, что за обед! А еще зовет Мокия Парменыча! Что он делает? О г у д а л о в а. Да, угостил, нечего сказать. Л а р и с а. Ах, как нехорошо! Нет хуже этого стыда, когда приходится за других стыдиться. Вот мы ни в чем не виноваты, а стыдно, стыдно, так бы убежала куда-нибудь. А он как будто не замечает ничего, он даже весел. О г у д а л о в а. Да ему и заметить нельзя: он ничего не знает, он никогда и не видывал, как порядочные люди обедают. Он еще думает, что удивил всех своей роскошью, вот он и весел. Да разве ты не замечаешь? Его нарочно подпаивают. Л а р и с а. Ах, ах! Останови его, останови его! О г у д а л о в а. Как остановить! Он— не малолетний, пора без няньки жить. Л а р и с а. Да ведь он не глуп, как же он не видит этого! О г у д а л о в а. Не глуп, да самолюбив. Над ним подтрунивают, вина похваливают, он и рад; сами-то только вид делают, что пьют, а ему поливают. Л а р и с а. Ах! Я боюсь, всего боюсь. Зачем они это делают? О г у д а л о в а. Да так просто, позабавиться хотят. Л а р и с а. Да ведь они меня терзают-то? О г у д а л о в а. А кому нужно, что ты терзаешься. Вот, Лариса, еще ничего не видя, а уж терзание; что дальше-то будет? Л а р и с а. Ах, дело сделано; можно только жалеть, а поправить нельзя.
Входит Евфросикья Потаповна.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Огудалова, Лариса и Евфросинья Потаповна.
Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. Уж откушали? А чаю не угодно? О г у д а л о в а. Нет, увольте. Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. А мужчины-то что? О г у д а л о в а. Они там сидят, разговаривают. Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. Ну, покушали и вставали бы; чего еще дожидаются? Уж достался мне этот обед; что хлопот, что изъяну! Поваришки разбойники, в кухню-то точно какой победитель придет, слова ему сказать не смей! О г у д а л о в а. Да об чем с ним разговаривать? Коли он хороший повар, так учить его не надо. Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. Да не об ученье речь, а много очень добра изводят. Кабы свой материал, домашний, деревенский, так я бы слова не сказала; а то купленный, дорогой, так его и жалко. Помилуйте, требует сахару, ванилю, рыбьего клею; а ваниль этот дорогой, а рыбий клей еще дороже. Ну и положил бы чуточку для духу, а он валит зря; сердце-то и мрет, на него глядя. О г у д а л о в а. Да, для расчетливых людей, конечно... Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. Какие тут расчеты, коли человек с ума сошел. Возьмем стерлядь: разве вкус-то в ней не один, что большая, что маленькая? А в цене-то разница, ох, велика! Полтинничек десяток и за глаза бы, а он по полтиннику штуку платил. О г у д а л о в а. Ну, этим, что были за обедом, еще погулять по Волге да подрасти бы не мешало. Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. Ах, да ведь, пожалуй, есть и в рубль, и в два; плати, у кого деньги бешеные. Кабы для начальника какого высокого али для владыки, ну, уж это так и полагается, а то для кого! Опять вино хотел было дорогое покупать в рубль и больше, да купец честный человек попался; берите, говорит, кругом по шести гривен за бутылку, а ерлыки наклеим какие прикажете! Уж и вино отпустил! Можно сказать, что на чести. Попробовала я рюмочку, так и гвоздикой-то пахнет, и розаном пахнет, и еще чем-то. Как ему быть дешевым, когда в него столько дорогих духов кладется! И деньги немалые: шесть гривен за бутылку; а уж и стоит дать, А дороже платить не из чего, жалованьем живем. Вот у нас сосед женился, так к нему этого одного пуху: перин да подушек, возили-возили, возили-возили, да все чистого; потом пушного: лисица, и куница, и соболь! Все это в дом, так есть из чего ему тратиться. А вот рядом чиновник женился, так всего приданого привезли фортепьяны старые. Не разживешься. Все равно и нам форсить некстати. Л а р и с а (Огудаловой). Бежала б я отсюда, куда глаза глядят. О г у д а л о в а. Невозможно, к несчастью. Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. Да коли вам что не по себе, так пожалуйте ко мне в комнату; а то придут мужчины, накурят так, что не продохнешь. Что я стою-то! Бежать мне серебро сосчитать да запереть, нынче народ без креста.
Огудалова и Лариса уходят в дверь направо, Евфросинья Потаповна — в среднюю. Из двери налево выходят Паратов, Кнуров, Вожеватов.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Паратов, Кнуров и Вожеватов.
К н у р о в. Я, господа, в клуб обедать поеду, я не ел ничего. П а р а т о в. Подождите, Мокий Парменыч! К н у р о в. Со мной в первый раз в жизни такой случай. Приглашают обедать известных людей, а есть нечего... Он человек глупый, господа. П а р а т о в. Мы не спорим. Надо ему отдать справедливость: он действительно глуп. К н у р о в. И сам прежде всех напился. В о ж е в а т о в. Мы его порядочно подстроили. П а р а т о в. Да, я свою мысль привел в исполнение. Мне еще давеча в голову пришло: накатить его хорошенько и посмотреть, что выйдет. К н у р о в. Так у вас было это задумано? П а р а т о в. Мы прежде условились. Вот, господа, для таких случаев Робинзоны-то и дороги. В о ж е в а т о в. Золото, а не человек. П а р а т о в. Чтобы напоить хозяина, надо самому пить с ним вместе; а есть ли возможность глотать эту микстуру, которую он вином величает. А Робинзон— натура выдержанная на заграничных винах ярославского производства, ему нипочем. Он пьет да похваливает, пробует то одно, то другое, сравнивает, смакует с видом знатока, но без хозяина пить не соглашается; тот и попался. Человек непривычный, много ль ему надо, скорехонько и дошел до восторга. К н у р о в. Это забавно; только мне, господа, не шутя есть хочется. П а р а т о в. Еще успеете. Погодите немного, мы попросим Ларису Дмитриевну спеть что-нибудь. К н у р о в. Это другое дело. А где ж Робинзон? В о ж е в а т о в. Они там еще допивают.
Входит Робинзон.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Паратов, Кнуров, Вожеватов и Робинзон.
Р о б и н з о н (падая на диван). Батюшки, помогите! Ну, Серж, будешь ты за меня Богу отвечать! П а р а т о в. Что ж ты, пьян, что ли? Р о б и н з о н. Пьян! Разве я на это жалуюсь когда-нибудь? Кабы пьян, это бы прелесть что такое— лучше бы и желать ничего нельзя. Я с этим добрым намерением ехал сюда, да с этим добрым намерением и на свете живу. Это цель моей жизни. П а р а т о в. Что ж с тобой? Р о б и н з о н. Я отравлен, я сейчас караул закричу. П а р а т о в. Да ты что пил-то больше, какое вино? Р о б и н з о н. Кто ж его знает? Химик я, что ли! Ни один аптекарь не разберет. П а р а т о в. Да что на бутылке-то, какой этикет? Р о б и н з о н. На бутылке-то «бургонское», а в бутылке-то «киндер-бальзам» какой-то. Не пройдет мне даром эта специя, уж я чувствую. В о ж е в а т о в. Это случается: как делают вино, так переложат лишнее что-нибудь против пропорции, Ошибиться долго ли? человек — не машина. Мухоморов не переложили ли? Р о б и н з о н. Что тебе весело! Человек погибает, а ты рад. В о ж е в а т о в. Шабаш! Помирать тебе, Робинзон. Р о б и н з о н. Ну, это вздор, помирать я не согласен... Ах! хоть бы знать, какое увечье-то от этого вина бывает. В о ж е в а т о в. Один глаз лопнет непременно, ты так и жди.
За сценой голос Карандышева: «Эй, дайте нам бургонского!»
Р о б и н з о н. Ну, вот, изволите слышать, опять бургонского! Спасите, погибаю! Серж, пожалей хоть ты меня. Ведь я в цвете лет, господа, я подаю большие надежды. За что ж искусство должно лишиться... П а р а т о в. Да не плачь, я тебя вылечу; я знаю, чем помочь тебе; как рукой снимет.
Входит Карандышев с ящиком сигар.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон и Карандышев.
Р о б и н з о н (взглянув на ковер). Что это у вас такое? К а р а н д ы ш е в. Сигары. Р о б и н з о н. Нет, что развешано-то? Бутафорские вещи? К а р а н д ы ш е в. Какие бутафорские вещи! Это турецкое оружие. П а р а т о в. Так вот кто виноват, что австрийцы турок одолеть не могут. К а р а н д ы ш е в. Как? Что за шутки! Помилуйте, что это за вздор! Чем я виноват? П а р а т о в. Вы забрали у них все дрянное, негодное оружие; вот они с горя хорошим английским и запаслись. В о ж е в а т о в. Да, да, вот кто виноват! теперь нашлось. Ну, вам австрийцы спасибо не скажут. К а р а н д ы ш е в. Да чем оно негодное? Вот этот пистолет, например. (Снимает со стены пистолет.) П а р а т о в (берет у него пистолет). Этот пистолет? К а р а н д ы ш е в. Ах, осторожнее, он заряжен. П а р а т о в. Не бойтесь! Заряжен ли он, не заряжен ли, опасность от него одинакова: он все равно не выстрелит. Стреляйте в меня в пяти шагах, я позволяю. К а р а н д ы ш е в. Ну, нет-с, и этот пистолет пригодиться может. П а р а т о в. Да, в стену гвозди вколачивать. (Бросает пистолет на стол.) В о ж е в а т о в. Ну, нет, не скажите! По русской пословице: «На грех и из палки выстрелишь». К а р а н д ы ш е в (Паратову). Не угодно ли сигар? П а р а т о в. Да ведь, чай, дорогие! Рублей семь сотня, я думаю. К а р а н д ы ш е в. Да-с, около того: сорт высокий, очень высокий сорт. П а р а т о в. Я этот сорт знаю: Регалия капустиссима dos amigos, я его держу для приятелей, а сам не курю. К а р а н д ы ш е в (Кнурову). Не прикажете ли? К н у р о в. Не хочу я ваших сигар— свои курю. К а р а н д ы ш е в. Хорошенькие сигары, хорошенькие-с. К н у р о в. Ну, а хорошие, так и курите сами. К а р а н д ы ш е в (Вожеватову). Вам не угодно ли? В о ж е в а т о в. Для меня эти очень дороги; пожалуй, избалуешься. Не нашему носу рябину клевать: рябина— ягода нежная. К а р а н д ы ш е в. А вы, сэр Робинзон, курите? Р о б и н з о н. Я-то? Странный вопрос! Пожалуйте пяточек! (Выбирает пять штук, вынимает из кармана бумажку и тщательно завертывает.) К а р а н д ы ш е в. Что же вы не закуриваете? Р о б и н з о н. Нет, как можно! Эти сигары надо курить в природе, в хорошем местоположении. К а р а н д ы ш е в. Да почему же? Р о б и н з о н. А потому, что если их закурить в порядочном доме, так, пожалуй, прибьют, чего я терпеть не могу. В о ж е в а т о в. Не любишь, когда бьют? Р о б и н з о н. Нет, с детства отвращение имею. К а р а н д ы ш е в. Какой он оригинал! А, господа, каков оригинал! Сейчас видно, что англичанин. (Громко.) А где наши дамы? (Еще громче.) Где дамы?
Входит Огудалова.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев и Огудалова.
О г у д а л о в а. Дамы здесь, не беспокойтесь. (Карандышеву тихо.) Что вы делаете? Посмотрите вы на себя! К а р а н д ы ш е в. Я, помилуйте, я себя знаю. Посмотрите: все пьяны, а я только весел. Я счастлив сегодня, я торжествую. О г у д а л о в а. Торжествуйте, только не так громко! (Подходит к Паратову.) Сергей Сергеич, перестаньте издеваться над Юлием Капитонычем! Нам больно видеть: вы обижаете меня и Ларису. П а р а т о в. Ах, тетенька, смею ли я! О г у д а л о в а. Неужели вы еще не забыли давешнюю ссору? Как не стыдно! П а р а т о в. Что вы! Я, тетенька, не злопамятен. Да извольте, я для вашего удовольствия все это покончу одним разом. Юлий Капитоныч! К а р а н д ы ш е в. Что вам угодно? П а р а т о в. Хотите брудершафт со мной выпить? О г у д а л о в а. Вот это хорошо. Благодарю вас! К а р а н д ы ш е в. Брудершафт, вы говорите? Извольте, с удовольствием. П а р а т о в (Огудаловой). Да попросите сюда Ларису Дмитриевну! Что она прячется от нас! О г у д а л о в а. Хорошо, я приведу ее. (Уходит.) К а р а н д ы ш е в. Что же мы выпьем? Бургонского? П а р а т о в. Нет, уж от бургонского увольте! Я человек простой. К а р а н д ы ш е в. Так чего же? П а р а т о в. Знаете что: любопытно теперь нам с вами коньячку выпить. Коньяк есть? К а р а н д ы ш е в. Как не быть! У меня все есть. Эй, Иван, коньяку! П а р а т о в. Зачем сюда, мы там выпьем; только велите стаканчиков дать, я рюмок не признаю. Р о б и н з о н. Что ж вы прежде не сказали, что у вас коньяк есть? Сколько дорогого времени-то потеряно! В о ж е в а т о в. Как он ожил! Р о б и н з о н. С этим напитком и я обращаться умею, я к нему применился.
Паратов и Карандышев уходят и дверь налево.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Кнуров, Вожеватов и Робинзон.
Р о б и н з о н (глядит в дверь налево). Погиб Карандышев. Я начал, а Серж его докончит. Наливают, устанавливаются в позу; живая картина. Посмотрите, какая у Сержа улыбка! Совсем Бертрам. (Поет из «Роберта».) «Ты мой спаситель.— Я твой спаситель!— И покровитель.— И покровитель». Ну, проглотил. Целуются. (Поет.) «Как счастлив я!— Жертва моя!» Ай, уносит Иван коньяк, уносит! (Громко.) Что ты, что ты, оставь! Я его давно дожидаюсь. (Убегает.)
Из средней двери выходит Илья.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Кнуров, Вожеватов, Илья, потом Паратов.
В о ж е в а т о в. Что тебе, Илья? И л ь я. Да наши готовы, собрались совсем, на бульваре дожидаются. Когда ехать прикажете? В о ж е в а т о в. Сейчас все вместе поедем, подождите немного! И л ь я. Хорошо. Как прикажете так и будет.
Входит Паратов.
П а р а т о в. А, Илья, готовы? И л ь я. Готовы, Сергей Сергеич? П а р а т о в. Гитара с тобой? И л ь я. Не захватил, Сергей Сергеич. П а р а т о в. Гитару нужно, слышишь? И л ь я. Сейчас сбегаю, Сергей Сергеич! (Уходит.) П а р а т о в. Я хочу попросить Ларису Дмитриевну спеть нам что-нибудь, да и поедемте за Волгу. К н у р о в. Не весела наша прогулка будет без Ларисы Дмитриевны. Вот если бы... Дорого можно заплатить за такое удовольствие. В о ж е в а т о в. Если бы Лариса Дмитриевна поехала, я бы, с радости, всех гребцов по рублю серебром оделил. П а р а т о в. Представьте, господа, я и сам о том же думаю; вот как мы сошлись. К н у р о в. Да есть ли возможность? П а р а т о в. На свете нет ничего невозможного, говорят философы. К н у р о в. А Робинзон, господа, лишний. Потешились, и будет. Напьется он там до звериного образа— что хорошего! Эта прогулка дело серьезное, он нам совсем не компания. (Указывая в дверь.) Вон он как к коньяку-то прильнул. В о ж е в а т о в. Так не брать его. П а р а т о в. Увяжется как-нибудь! В о ж е в а т о в. Погодите, господа, я от него отделаюсь. (В дверь.) Робинзон!
Входит Робинзон.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Паратов, Кнуров, Вожеватов и Робинзон.
Р о б и н з о н. Что тебе? В о ж е в а т о в (тихо). Хочешь ехать в Париж? Р о б и н з о н. Как в Париж, когда? В о ж е в а т о в. Сегодня вечером. Р о б и н з о н. А мы за Волгу сбирались. В о ж е в а т о в. Как хочешь; поезжай за Волгу, а я в Париж. Р о б и н з о н. Да ведь у меня паспорта нет. В о ж е в а т о в. Это уж мое дело. Р о б и н з о н. Я пожалуй. В о ж е в а т о в. Так отсюда мы поедем вместе; я тебя завезу домой к себе; там и жди меня, отдохни, усни. Мне нужно заехать по делам места в два. Р о б и н з о н. А интересно бы и цыган послушать. В о ж е в а т о в. А еще артист! Стыдись! Цыганские песни — ведь это невежество. То ли дело итальянская опера или оперетка веселенькая! Вот что тебе надо слушать. Чай, сам играл. Р о б и н з о н. Еще бы! я в «Птичках певчих» играл. В о ж е в а т о в. Кого? Р о б и н з о н. Нотариуса. В о ж е в а т о в. Ну, как же такому артисту да в Париже не побывать. После Парижа тебе какая цена-то будет! Р о б и н з о н. Руку! В о ж е в а т о в. Едешь? Р о б и н з о н. Еду. В о ж е в а т о в (Паратову). Как он тут пел из «Роберта»! Что за голос! П а р а т о в. А вот мы с ним в Нижнем на ярмарке дел наделаем. Р о б и н з о н. Еще поеду ли я, спросить надо. П а р а т о в. Что так? Р о б и н з о н. Невежества я и без ярмарки довольно вижу. П а р а т о в. Ого, как он поговаривать начал! Р о б и н з о н. Нынче образованные люди в Европу ездят, а не по ярмаркам шатаются. П а р а т о в. Какие же государства и какие города Европы вы осчастливить хотите? Р о б и н з о н. Конечно, Париж, я уж туда давно собираюсь. В о ж е в а т о в. Мы с ним сегодня вечером едем. П а р а т о в. А, вот что! Счастливого пути! В Париж тебе действительно надо ехать. Там только тебя и недоставало. А где же хозяин? Р о б и н з о н. Он там, он говорил, что сюрприз нам готовит.
Входят справа Огудалова и Лариса, слева Карандышев и Иван.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Огудалова, Лариса, Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев, Иван, потом Илья и Евфросинья Потаповна.
П а р а т о в (Ларисе). Что вы нас покинули? Л а р и с а. Мне что-то нездоровится. П а р а т о в. А мы сейчас с вашим женихом брудершафт выпили. Теперь уж друзья навек. Л а р и с а. Благодарю вас. (Жмет, руку Паратову.) К а р а н д ы ш е в (Паратову). Серж! П а р а т о в (Ларисе). Вот видите, какая короткость. (Карандышеву.) Что тебе? К а р а н д ы ш е в. Тебя кто-то спрашивает. П а р а т о в. Кто там? И в а н. Цыган Илья. П а р а т о в. Так зови его сюда.
Иван уходит.
Господа, извините, что я приглашаю Илью в наше общество. Это мой лучший друг. Где принимают меня, там должны принимать и моих друзей. Это мое правило. В о ж е в а т о в (Ларисе тихо). Я новую песенку знаю. Л а р и с а. Хорошая? В о ж е в а т о в. Бесподобная! «Веревьюшки веревью, на барышне башмачки». Л а р и с а. Это забавно. В о ж е в а т о в. Я вас выучу.
Входит Илья с гитарой.
П а р а т о в (Ларисе). Позвольте, Лариса Дмитриевна, попросить вас осчастливить нас! Спойте нам какой-нибудь романс или песенку! Я вас целый год не слыхал, да, вероятно, и не услышу уж более. К н у р о в. Позвольте и мне повторить ту же просьбу! К а р а н д ы ш е в. Нельзя, господа, нельзя, Лариса Дмитриевна не станет петь. П а р а т о в. Да почем ты знаешь, что не станет? А может быть, и станет. Л а р и с а. Извините, господа, я и не расположена сегодня, и не в голосе. К н у р о в. Что-нибудь, что вам угодно! К а р а н д ы ш е в. Уж коли я говорю, что не станет, так не станет. П а р а т о в. А вот посмотрим. Мы попросим хорошенько, на колени станем. В о ж е в а т о в. Это я сейчас, я человек гибкий. К а р а н д ы ш е в. Нет, нет, и не просите, нельзя; я запрещаю. О г у д а л о в а. Что вы! Запрещайте тогда, когда будете иметь право, а теперь еще погодите запрещать, рано. К а р а н д ы ш е в. Нет, нет! Я положительно запрещаю. Л а р и с а. Вы запрещаете? Так я буду петь, господа.
Карандышев, надувшись, отходит в угол и садится.
П а р а т о в. Илья! И л ь я. Что будем петь, барышня? Л а р и с а. «Не искушай». И л ь я (подстраивая гитару). Вот третий голос надо! Ах, беда! Какой тенор был! От своей от глупости. (Поют в два голоса.) Не искушай меня без нужды
Все различным образом выражают восторг. Паратов сидит, запустив руки в волоса. Во втором куплете слегка пристает Робинзон.
Уж я не верю увереньям,
И л ь я (Робинзону). Вот спасибо, барин. Выручил. К н у р о в (Ларисе). Велико наслаждение видеть вас, а еще больше наслаждения слушать вас. П а р а т о в (с мрачным видом). Мне кажется, я с ума сойду. (Целует руку Ларисе.) В о ж е в а т о в. Послушать да и умереть — вот оно что! (Карандышеву.) А вы хотели лишить нас этого удовольствия. К а р а н д ы ш е в. Я, господа, не меньше вашего восхищаюсь пением Ларисы Дмитриевны. Мы сейчас выпьем шампанского за ее здоровье. В о ж е в а т о в. Умную речь приятно и слышать. К а р а н д ы ш е в (громко). Подайте шампанского! О г у д а л о в а (тихо). Потише! Что вы кричите! К а р а н д ы ш е в. Помилуйте, я у себя дома. Я знаю, что делаю. (Громко.) Подайте шампанского!
Входит Евфросинья Потаповна.
Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. Какого тебе еще шампанского? Поминутно то того, то другого. К а р а н д ы ш е в. Не мешайтесь не в свое дело! Исполняйте, что вам приказывают! Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. Так поди сам! А уж я ноги отходила; я еще, может быть, не евши с утра. (Уходит.)
Карандышев идет в дверь налево.
О г у д а л о в а. Послушайте, Юлий Капитоныч!.. (Уходит за Карандышевым.) П а р а т о в. Илья, поезжай! чтоб катера были готовы! Мы сейчас приедем.
Илья уходит в среднюю дверь.
В о ж е в а т о в (Кнурову). Оставим его одного с Ларисой Дмитриевной. (Робинзону.) Робинзон, смотри, Иван коньяк-то убирает. Р о б и н з о н. Да я его убью. Мне легче с жизнью расстаться!
Уходят налево Кнуров, Вожеватов и Робинзон.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Лариса и Паратов.
П а р а т о в. Очаровательница! (Страстно глядит на Ларису.) Как я проклинал себя, когда вы пели! Л а р и с а. За что? П а р а т о в. Ведь я — не дерево; потерять такое сокровище, как вы, разве легко? Л а р и с а. Кто ж виноват? П а р а т о в. Конечно, я, и гораздо более виноват, чем вы думаете. Я должен презирать себя. Л а р и с а. За что же, скажите! П а р а т о в. Зачем я бежал от вас! На что променял вас? Л а р и с а. Зачем же вы это сделали? П а р а т о в. Ах, зачем! Конечно, малодушие. Надо было поправить свое состояние. Да Бог с ним, с состоянием! Я проиграл больше, чем состояние, я потерял вас; я и сам страдаю, и вас заставил страдать. Л а р и с а. Да, надо правду сказать, вы надолго отравили мою жизнь. П а р а т о в. Погодите, погодите винить меня! Я еще не совсем опошлился, не совсем огрубел; во мне врожденного торгашества нет; благородные чувства еще шевелятся в душе моей. Еще несколько таких минут, да... еще несколько таких минут... Л а р и с а (тихо). Говорите! П а р а т о в. Я брошу все расчеты, и уж никакая сила не вырвет вас у меня, разве вместе с моей жизнью. Л а р и с а. Чего же вы хотите? П а р а т о в. Видеть вас, слушать вас... Я завтра уезжаю. Л а р и с а (опустя голову). Завтра. П а р а т о в. Слушать ваш очаровательный голос, забывать весь мир и мечтать только об одном блаженстве. Л а р и с а (тихо). О каком? П а р а т о в. О блаженстве быть рабом вашим, быть у ваших ног. Л а р и с а. Но как же? П а р а т о в. Послушайте: мы едем всей компанией кататься по Волге на катерах— поедемте! Л а р и с а. Ах, а здесь? Я не знаю, право... Как же здесь? П а р а т о в. Что такое «здесь»? Сюда сейчас приедут: тетка Карандышева, барыни в крашеных шелковых платьях; разговор будет о соленых грибах. Л а р и с а. Когда же ехать? П а р а т о в. Сейчас. Л а р и с а. Сейчас? П а р а т о в. Сейчас или никогда. Л а р и с а. Едемте. П а р а т о в. Как, вы решаетесь ехать за Волгу? Л а р и с а. Куда вам угодно. П а р а т о в. С нами, сейчас? Л а р и с а. Когда вам угодно. П а р а т о в. Ну, признаюсь, выше и благородней этого я ничего и вообразить не могу. Очаровательное создание! Повелительница моя! Л а р и с а. Вы — мой повелитель.
Входят Огудалова, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев и Иван с подносом, на котором стаканы шампанского.
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Огудалов а, Лариса, Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев и Иван.
П а р а т о в (Кнурову и Вожеватову). Она поедет. К а р а н д ы ш е в. Господа, я предлагаю тост за Ларису Дмитриевну. (Все берут стаканы.) Господа, вы сейчас восхищались талантом Ларисы Дмитриевны. Ваши похвалы— для нее не новость; с детства она окружена поклонниками, которые восхваляют ее в глаза при каждом удобном случае. Да-с, талантов у нее действительно много. Но не за них я хочу похвалить ее. Главное, неоцененное достоинство Ларисы Дмитриевны — то, господа... то, господа... В о ж е в а т о в. Спутается. П а р а т о в. Нет, вынырнет, выучил. К а р а н д ы ш е в. То, господа, что она умеет ценить и выбирать людей. Да-с, Лариса Дмитриевна знает, что не все то золото, что блестит. Она умеет отличать золото от мишуры. Много блестящих молодых людей окружало ее; но она мишурным блеском не прельстилась. Она искала для себя человека не блестящего, а достойного... П а р а т о в (одобрительно). Браво, браво! К а р а н д ы ш е в. И выбрала... П а р а т о в. Вас! Браво! браво! В о ж е в а т о в и Р о б и н з о н. Браво, браво! К а р а н д ы ш е в. Да, господа, я не только смею, я имею право гордиться и горжусь. Она меня поняла, оценила и предпочла всем. Извините, господа, может быть, не всем это приятно слышать; но я счел своим долгом поблагодарить публично Ларису Дмитриевну за такое лестное для меня предпочтение. Господа, я сам пью и предлагаю выпить за здоровье моей невесты! П а р а т о в, В о ж е в а т о в и Р о б и н з о н. Ура! П а р а т о в (Карандышеву). Еще есть вино-то? К а р а н д ы ш е в. Разумеется, есть; как же не быть? Что ты говоришь? Уж я достану. П а р а т о в. Надо еще тост выпить. К а р а н д ы ш е в. Какой? П а р а т о в. За здоровье счастливейшего из смертных, Юлия Капитоныча Карандышева. К а р а н д ы ш е в. Ах, да. Так ты предложишь? Ты и предложи, Серж! А я пойду похлопочу; я достану. (Уходит.) К н у р о в. Ну, хорошенького понемножку. Прощайте. Я заеду закушу и сейчас же на сборный пункт. (Кланяется дамам.) В о ж е в а т о в (указывая на среднюю дверь). Здесь пройдите, Мокий Парменыч. Тут прямо выход в переднюю, никто вас и не увидит.
Кнуров уходит.
П а р а т о в (Вожеватову). И мы сейчас едем. (Ларисе.) Собирайтесь!
Лариса уходит направо.
В о ж е в а т о в. Не дождавшись тоста? П а р а т о в. Так лучше. В о ж е в а т о в. Да чем же? П а р а т о в. Смешнее.
Выходит Лариса с шляпой в руках.
В о ж е в а т о в. И то смешнее. Робинзон! едем. Р о б и н з о н. Куда? В о ж е в а т о в. Домой, сбираться в Париж.
Робинзон и Вожеватов раскланиваются и уходят.
П а р а т о в (Ларисе тихо). Едем! (Уходит.) Л а р и с а (Огудаловой). Прощай, мама! О г у д а л о в а. Что ты! Куда ты? Л а р и с а. Или тебе радоваться, мама, или ищи меня в Волге. О г у д а л о в а. Бог с тобой! Что ты! Л а р и с а. Видно, от своей судьбы не уйдешь. (Уходит.) О г у д а л о в а. Вот, наконец, до чего дошло: всеобщее бегство! Ах, Лариса!.. Догонять мне ее иль нет? Нет, зачем!.. Что бы там ни было, все-таки кругом нее люди... А здесь хоть и бросить так потеря не велика.
Входят Карандышев и Иван с бутылкой шампанского.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Огудалова, Карандышев, Иван, потом Евфросинья Потаповна.
К а р а н д ы ш е в. Я, господа... (Оглядывает комнату.) Где ж они? Уехали? Вот это учтиво, нечего сказать! Ну, да тем лучше! Однако когда ж они успели? И вы, пожалуй, уедете? Нет, уж вы-то с Ларисой Дмитриевной погодите! Обиделись?— понимаю! Ну, и прекрасно. И мы останемся в тесном семейном кругу... А где же Лариса Дмитриевна? Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а (входя). Никакой у меня твоей Ларисы Дмитриевны нет. К а р а н д ы ш е в. Однако что ж это такое, в самом деле! Иван, куда девались все господа и Лариса Дмитриевна? И в а н. Лариса Дмитриевна, надо полагать, с господами вместе уехали... Потому как господа за Волгу сбирались, вроде как пикник у них. К а р а н д ы ш е в. Как за Волгу? И в а н. На катерах-с. И посуда, и вина, все от нас пошло-с; еще давеча отправили; ну, и прислуга— всё как следует-с. К а р а н д ы ш е в (садится и хватается за голову). Ах, что же это, что же это! И в а н. И цыгане, и музыка с ними— всё как следует. К а р а н д ы ш е в (с горячностью). Харита Игнатьевна, где ваша дочь? Отвечайте мне, где ваша дочь? О г у д а л о в а. Я к вам привезла дочь, Юлий Капитоныч; вы мне скажите, где моя дочь! К а р а н д ы ш е в. И все это преднамеренно, умышленно— все вы вперед сговорились... (Со слезами.) Жестоко, бесчеловечно жестоко! О г у д а л о в а. Рано было торжествовать-то! К а р а н д ы ш е в. Да, это смешно... Я смешной человек... Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Я смешон— ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной — я того стою. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить! Е в ф р о с и н ь я П о т а п о в н а. Да полно ты, перестань! Не о чем сокрушаться-то! К а р а н д ы ш е в. И ведь это не разбойники, это почетные люди... Это всё приятели Хариты Игнатьевны. О г у д а л о в а. Я ничего не знаю. К а р а н д ы ш е в. Нет, у вас одна шайка, вы все заодно. Но знайте, Харита Игнатьевна, что и самого кроткого человека можно довести до бешенства. Не все преступники — злодеи, и смирный человек решится на преступление, когда ему другого выхода нет. Если мне на белом свете остается только или повеситься от стыда и отчаяния, или мстить, так уж я буду мстить. Для меня нет теперь ни страха, ни закона, ни жалости; только злоба лютая и жажда мести душат меня. Я буду мстить каждому из них, каждому, пока не убьют меня самого. (Схватывает со стола пистолет и убегает.) О г у д а л о в а. Что он взял-то? И в а н. Пистолет. О г у д а л о в а. Беги, беги за ним, кричи, чтоб остановили. ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕЛИЦА: П а р а т о в.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Робинзон с мазиком в руках и Иван выходят из кофейной.
И в а н. Мазик-то пожалуйте! Р о б и н з о н. Не отдам. Ты играй со мной! Отчего ты не играешь? И в а н. Да как же играть с вами, когда вы денег не платите! Р о б и н з о н. Я после отдам. Мои деньги у Василия Данилыча, он их увез с собой. Разве ты не веришь? И в а н. Как же вы это с ними на пикник не поехали? Р о б и н з о н. Я заснул; а он не посмел меня беспокоить, будить, ну, и уехал один. Давай играть! И в а н. Нельзя-с, игра не равна; я ставлю деньги, а вы нет; выигрываете— берете, а проигрываете— не отдаете. Ставьте деньги-с! Р о б и н з о н. Что ж, разве мне кредиту нет? Это странно! Я первый город такой вижу; я везде, по всей России все больше в кредит. И в а н. Это я оченно верю-с. Коли спросить чего угодно, мы подадим; знавши Сергея Сергеича и Василия Данилыча, какие они господа, мы обязаны для вас кредит сделать-с; а игра денег требует-с. Р о б и н з о н. Так бы ты и говорил. Возьми мазик и дай мне бутылку... чего бы?.. И в а н. Портвейн есть недурен-с. Р о б и н з о н. Я ведь дешевого не пью. И в а н. Дорогого подадим-с. Р о б и н з о н. Да вели мне приготовить... знаешь, этого... как оно... И в а н. Дупелей зажарить можно; не прикажете ли? Р о б и н з о н. Да, вот именно дупелей. И в а н. Слушаю-с. (Уходит.) Р о б и н з о н. Они пошутить захотели надо мной; ну, и прекрасно, и я пошучу над ними. Я, с огорчения, задолжаю рублей двадцать, пусть расплачиваются. Они думают, что мне общество их очень нужно— ошибаются; мне только бы кредит; а то и один не соскучусь, я и solo могу разыграть очень веселое. К довершению удовольствия, денег бы занять...
Входит Иван с бутылкой.
И в а н (ставит бутылку). Дупеля заказаны-с. Р о б и н з о н. Я здесь театр снимаю. И в а н. Дело хорошее-с. Р о б и н з о н. Не знаю, кому буфет сдать. Твой хозяин не возьмет ли? И в а н. Отчего не взять-с! Р о б и н з о н. Только у меня — чтоб содержать исправно! И, для верности, побольше задатку сейчас же! И в а н. Нет, уж он учен, задатку не дает: его так-то уж двое обманули. Р о б и н з о н. Уж двое? Да, коли уж двое... И в а н. Так третьему не поверит. Р о б и н з о н. Какой народ! Удивляюсь. Везде поспеют; где только можно взять, все уж взято, непочатых мест нет. Ну, не надо, не нуждаюсь я в нем. Ты ему не говори ничего, а то он подумает, что я хочу обмануть; а я горд. И в а н. Да-с, оно, конечно... А как давеча господин Карандышев рассердились, когда все гости вдруг уехали! Очень гневались, даже убить кого-то хотели, так с пистолетом и ушли из дому. Р о б и н з о н. С пистолетом? Это нехорошо. И в а н. Хмельненьки были; я полагаю, что это у них постепенно пройдет-с. Они по бульвару раза два проходили., да вон и сейчас идут. Р о б и н з о н (оробев). Ты говоришь, с пистолетом? Он кого убить-то хотел — не меня ведь? И в а н. Уж не могу вам сказать. (Уходит.)
Входит Карандышев, Робинзон старается спрятаться за бутылку.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Робинзон, Карандышев, потом Иван.
К а р а н д ы ш е в (подходит к Робинзону). Где ваши товарищи, господин Робинзон? Р о б и н з о н. Какие товарищи? У меня нет товарищей. К а р а н д ы ш е в. А те господа, которые обедали у меня с вами вместе? Р о б и н з о н. Какие ж это товарищи! Это так... мимолетное знакомство. К а р а н д ы ш е в. Так не знаете ли, где они теперь? Р о б и н з о н. Не могу сказать, я стараюсь удаляться от этой компании; я человек смирный, знаете ли... семейный... К а р а н д ы ш е в. Вы семейный? Р о б и н з о н. Очень семейный... Для меня тихая семейная жизнь выше всего; а неудовольствие какое или ссора— это Боже сохрани; я люблю и побеседовать, только чтоб разговор умный, учтивый, об искусстве, например... Ну, с благородным человеком, вот как вы, можно и выпить немножко. Не прикажете ли? К а р а н д ы ш е в. Не хочу. Р о б и н з о н. Как угодно. Главное дело, чтобы неприятности не было. К а р а н д ы ш е в. Да вы должны же знать, где они. Р о б и н з о н. Кутят где-нибудь: что ж им больше-то делать! К а р а н д ы ш е в. Говорят, они за Волгу поехали? Р о б и н з о н. Очень может быть. К а р а н д ы ш е в. Вас не звали с собой? Р о б и н з о н. Нет; я человек семейный. К а р а н д ы ш е в. Когда ж они воротятся? Р о б и н з о н. Уж это они и сами не знают, я думаю. К утру вернутся. К а р а н д ы ш е в. К утру? Р о б и н з о н. Может быть, и раньше. К а р а н д ы ш е в. Все-таки надо подождать; мне кой с кем из них объясниться нужно. Р о б и н з о н. Коли ждать, так на пристани; зачем они сюды пойдут! С пристани они прямо домой проедут. Чего им еще? Чай, и так сыты. К а р а н д ы ш е в. Да на какой пристани? Пристаней у нас много. Р о б и н з о н. Да на какой угодно, только не здесь; здесь их не дождетесь. К а р а н д ы ш е в. Ну, хорошо, я пойду на пристань. Прощайте. (Подает руку Робинзону.) Не хотите ли проводить меня? Р о б и н з о н. Нет, помилуйте, я человек семейный.
Карандышев уходит.
Иван, Иван!
Входит Иван.
Накрой мне в комнате и вино перенеси туда! И в а н. В комнате, сударь, душно. Что за неволя! Р о б и н з о н. Нет, мне на воздухе вечером вредно; доктор запретил. Да если этот барин спрашивать будет, так скажи, что меня нет. (Уходит в кофейную.)
Из кофейной выходит Гаврило.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Гаврило и Иван.
Г а в р и л о. Ты смотрел на Волгу? Не видать наших? И в а н. Должно быть, приехали. Г а в р и л о. Что так? И в а н. Да под горой шум, эфиопы загалдели. (Берет со стола бутылку и уходит в кофейную.)
Входит Илья и хор цыган.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Гаврило, Илья, цыгане и цыганки.
Г а в р и л о. Хорошо съездили? И л ь я. И, хорошо! Так хорошо, не говори! Г а в р и л о. Господа веселы? И л ь я. Разгулялись, важно разгулялись, дай Бог на здоровье! Сюда идут; всю ночь, гляди, прогуляют. Г а в р и л о (потирая руки). Так ступайте усаживайтесь! Женщинам велю чаю подать, а вы к буфету — закусите! И л ь я. Старушкам к чаю-то ромку вели— любят.
Илья, цыгане и цыганки, Гаврило уходят в кофейную. Выходят Кнуров и Вожеватов.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Кнуров и Вожеватов.
К н у р о в. Кажется, драма начинается. В о ж е в а т о в. Похоже. К н у р о в. Я уж у Ларисы Дмитриевны слезки видел. В о ж е в а т о в. Да ведь у них дешевы. К н у р о в. Как хотите, а положение ее незавидное. В о ж е в а т о в. Дело обойдется как-нибудь. К н у р о в. Ну, едва ли. В о ж е в а т о в. Карандышев посердится немножко, поломается, сколько ему надо, и опять тот же будет. К н у р о в. Да она-то не та же. Ведь чтоб бросить жениха чуть не накануне свадьбы, надо иметь основание. Вы подумайте: Сергей Сергеич приехал на один день, и она бросает для него жениха, с которым ей жить всю жизнь. Значит, она надежду имеет на Сергея Сергеича; иначе зачем он ей! В о ж е в а т о в. Так вы думаете, что тут не без обмана, что он опять словами поманил ее? К н у р о в. Да непременно. И, должно быть, обещания были определенные и серьезные; а то как бы она поверила человеку, который уж раз обманул ее! В о ж е в а т о в. Мудреного нет; Сергей Сергеич ни над чем не задумается: человек смелый. К н у р о в. Да ведь как ни смел, а миллионную невесту на Ларису Дмитриевну не променяет. В о ж е в а т о в. Еще бы! что за расчет! К н у р о в. Так посудите, каково ей, бедной! В о ж е в а т о в. Что делать-то! мы не виноваты, наше дело сторона.
На крыльце кофейной показывается Робинзон.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Кнуров, Вожеватов и Робинзон.
В о ж е в а т о в. А, милорд! Что во сне видел? Р о б и н з о н. Богатых дураков; то же, что и наяву вижу. В о ж е в а т о в. Ну, как же ты, бедный умник, здесь время проводишь? Р о б и н з о н. Превосходно. Живу в свое удовольствие и притом в долг, на твой счет. Что может быть лучше! В о ж е в а т о в. Позавидуешь тебе. И долго ты намерен наслаждаться такой приятной жизнью? Р о б и н з о н. Да ты чудак, я вижу. Ты подумай: какой же мне расчет отказываться от таких прелестей! В о ж е в а т о в. Что-то я не помню: как будто я тебе открытого листа не давал? Р о б и н з о н. Так ты в Париж обещал со мной ехать — разве это не все равно? В о ж е в а т о в. Нет, не все равно! Что я обещал, то исполню; для меня слово— закон, что сказано, то свято. Ты спроси: обманывал ли я кого-нибудь? Р о б и н з о н. А покуда ты сбираешься в Париж, не воздухом же мне питаться? В о ж е в а т о в. Об этом уговору не было. В Париж хоть сейчас. Р о б и н з о н. Теперь поздно; поедем, Вася, завтра. В о ж е в а т о в. Ну, завтра, так завтра. Послушай, вот что: поезжай лучше ты один, я тебе прогоны выдам взад и вперед. Р о б и н з о н. Как один? Я дороги не найду. В о ж е в а т о в. Довезут. Р о б и н з о н. Послушай, Вася, по-французски не совсем свободно... Хочу выучиться, да все времени нет. В о ж е в а т о в. Да зачем тебе французский язык? Р о б и н з о н. Как же, в Париже да по-французски не говорить? В о ж е в а т о в. Да и не надо совсем, и никто там не говорит по-французски. Р о б и н з о н. Столица Франции, да чтоб там по-французски не говорили! Что ты меня за дурака, что ли, считаешь? В о ж е в а т о в. Да какая столица! Что ты, в уме ли? О каком Париже ты думаешь? Трактир у нас на площади есть «Париж», вот я куда хотел с тобой ехать. Р о б и н з о н. Браво, браво! В о ж е в а т о в. А ты полагал, в настоящий? Хоть бы ты немножко подумал. А еще умным человеком считаешь себя! Ну, зачем я тебя туда возьму, с какой стати? Клетку, что ли, сделать да показывать тебя? Р о б и н з о н. Хорошей ты школы, Вася, хорошей; серьезный из тебя негоциант выйдет. В о ж е в а т о в. Да ничего; я стороной слышал, одобряют. К н у р о в. Василий Данилыч, оставьте его! Мне нужно вам сказать кой-что. В о ж е в а т о в (подходя). Что вам угодно? К н у р о в. Я все думал о Ларисе Дмитриевне. Мне кажется, она теперь находится в таком положении, что нам, близким людям, не только позволительно, но мы даже обязаны принять участие в ее судьбе.
Робинзон прислушивается.
В о ж е в а т о в. То есть вы хотите сказать, что теперь представляется удобный случай взять ее с собой в Париж? К н у р о в. Да, пожалуй, если угодно: это одно и то же. В о ж е в а т о в. Так за чем же дело стало? Кто мешает? К н у р о в. Вы мне мешаете, а я вам. Может быть, вы не боитесь соперничества? Я тоже не очень опасаюсь; а все-таки неловко, беспокойно; гораздо лучше, когда поле чисто. В о ж е в а т о в. Отступного я не возьму, Мокий Парменыч. К н у р о в. Зачем отступное? Можно иначе как-нибудь. В о ж е в а т о в. Да вот, лучше всего. (Вынимает из кармана монету и кладет под руку.) Орел или решетка? К н у р о в (в раздумье). Если скажу: орел, так проиграю; орел, конечно, вы. (Решительно.) Решетка. В о ж е в а т о в (поднимая руки). Ваше. Значит, мне одному в Париж ехать. Я не в убытке; расходов меньше. К н у р о в. Только, Василий Данилыч, давши слово, держись; а не давши, крепись! Вы купец, вы должны понимать, что значит слово. В о ж е в а т о в. Вы меня обижаете. Я сам знаю, что такое купеческое слово. Ведь я с вами дело имею, а не с Робинзоном. К н у р о в. Вон Сергей Сергеич идет с Ларисой Дмитриевной! Войдемте в кофейную, не будем им мешать.
Кнуров и Вожеватов уходят в кофейную. Входят Паратов и Лариса.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Паратов, Лариса и Робинзон.
Л а р и с а. Ах, как я устала. Я теряю силы, я насилу взошла на гору. (Садится в глубине сцены на скамейку у решетки.) П а р а т о в. А, Робинзон! Ну, что ж ты, скоро в Париж едешь? Р о б и н з о н. С кем это? С тобой, ля-Серж, куда хочешь, а уж с купцом я не поеду. Нет, с купцами кончено. П а р а т о в. Что так? Р о б и н з о н. Невежи! П а р а т о в. Будто? Давно ли ты догадался? Р о б и н з о н. Всегда знал. Я всегда за дворян. П а р а т о в. Это делает тебе честь, Робинзон. Но ты не по времени горд. Применяйся к обстоятельствам, бедный друг мой! Время просвещенных покровителей, время меценатов прошло; теперь торжество буржуазии, теперь искусство на вес золота ценится, в полном смысле наступает золотой век. Но, уж не взыщи, подчас и ваксой напоят, и в бочке с горы, для собственного удовольствия, прокатят— на какого Медичиса нападешь. Не отлучайся, ты мне будешь нужен! Р о б и н з о н. Для тебя в огонь и в воду. (Уходит в кофейную.) П а р а т о в (Ларисе). Позвольте теперь поблагодарить вас за удовольствие — нет, этого мало, — за счастие, которое вы нам доставили. Л а р и с а. Нет, нет, Сергей Сергеич, вы мне фраз не говорите! Вы мне скажите только: что я— жена ваша или нет? П а р а т о в. Прежде всего, Лариса Дмитриевна, вам нужно ехать домой. Поговорить обстоятельно мы еще успеем завтра. Л а р и с а. Я не поеду домой. П а р а т о в. Но и здесь оставаться вам нельзя. Прокатиться с нами по Волге днем— это еще можно допустить; но кутить всю ночь в трактире, в центре города, с людьми, известными дурным поведением! Какую пищу вы дадите для разговоров. Л а р и с а. Что мне за дело до разговоров! С вами я могу быть везде. Вы меня увезли, вы и должны привезти меня домой. П а р а т о в. Вы поедете на моих лошадях— разве это не все равно? Л а р и с а. Нет, не все равно. Вы меня увезли от жениха, маменька видела, как мы уехали,— она не будет беспокоиться, как бы поздно мы ни возвратились... Она покойна, она уверена в вас, она только будет ждать нас, ждать... чтоб благословить. Я должна или приехать с вами, или совсем не являться домой. П а р а т о в. Что такое? Что значит «совсем не являться»? Куда деться вам? Л а р и с а. Для несчастных людей много простора в божьем мире: вот сад, вот Волга. Здесь на каждом сучке удавиться можно, на Волге— выбирай любое место. Везде утопиться легко, если есть желание да сил достанет. П а р а т о в. Какая экзальтация! Вам можно жить и должно. Кто откажет вам в любви, в уважении! Да тот же ваш жених: он будет радехонек, если вы опять его приласкаете. Л а р и с а. Что вы говорите! Я мужа своего если уж не любить, так хоть уважать должна; а как я могу уважать человека, который равнодушно сносит насмешки и всевозможные оскорбления! Это дело кончено: он для меня не существует. У меня один жених: это вы. П а р а т о в. Извините, не обижайтесь на мои слова! Но едва ли вы имеете право быть так требовательными ко мне. Л а р и с а. Что вы говорите! Разве вы забыли? Так я вам опять повторю все с начала. Я год страдала, год не могла забыть вас, жизнь стала для меня пуста; я решилась, наконец, выйти замуж за Карандышева, чуть не за первого встречного. Я думала, что семейные обязанности наполнят мою жизнь и помирят меня с ней. Явились вы и говорите: «Брось все, я твой». Разве это не право? Я думала, что ваше слово искренне, что я его выстрадала. П а р а т о в. Все это прекрасно, и обо всем мы с вами потолкуем завтра. Л а р и с а. Нет, сегодня, сейчас. П а р а т о в. Вы требуете? Л а р и с а. Требую.
В дверях кофейной видны Кнуров и Вожеватов.
П а р а т о в. Извольте. Послушайте, Лариса Дмитриевна! Вы допускаете мгновенное увлечение? Л а р и с а. Допускаю. Я сама способна увлечься. П а р а т о в. Нет, я не так выразился; допускаете ли вы, что человек, скованный по рукам и по ногам неразрывными цепями, может так увлечься, что забудет все на свете, забудет и гнетущую его действительность, забудет и свои цепи? Л а р и с а. Ну, что же! И хорошо, что он забудет. П а р а т о в. Это душевное состояние очень хорошо, я с вами не спорю; но оно непродолжительно. Угар страстного увлечения скоро проходит, остаются цепи и здравый рассудок, который говорит, что этих цепей разорвать нельзя, что они неразрывны. Л а р и с а (задумчиво). Неразрывные цепи! (Быстро.) Вы женаты? П а р а т о в. Нет. Л а р и с а. А всякие другие цепи — не помеха! Будем носить их вместе, я разделю с вами эту ношу, большую половину тяжести я возьму на себя. П а р а т о в. Я обручен. Л а р и с а. Ах! П а р а т о в (показывая обручальное кольцо). Вот золотые цепи, которыми я скован на всю жизнь. Л а р и с а. Что же вы молчали? Безбожно, безбожно! (Садится на стул.) П а р а т о в. Разве я в состоянии был помнить что-нибудь! Я видел вас, и ничего более для меня не существовало. Л а р и с а. Поглядите на меня!
Паратов смотрит на нее.
«В глазах, как на небе, светло...» Ха, ха, ха! (Истерически смеется.) Подите от меня! Довольно! Я уж сама об себе подумаю. (Опирает голову на руку.)
Кнуров, Вожеватов и Робинзон выходят на крыльцо кофейной.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Паратов, Лариса, Кнуров, Вожеватов и Робинзон.
П а р а т о в (подходя к кофейной). Робинзон, поди сыщи мою коляску! Она тут у бульвара. Ты свезешь Ларису Дмитриевну домой. Р о б и н з о н. Ля-Серж! Он тут, он ходит с пистолетом. П а р а т о в. Кто «он»? Р о б и н з о н. Карандышев. П а р а т о в. Так что ж мне за дело! Р о б и н з о н. Он меня убьет. П а р а т о в. Ну, вот, велика важность! Исполняй, что приказывают! Без рассуждений! Я этого не люблю, Робинзон. Р о б и н з о н. Я тебе говорю: как он увидит меня с ней вместе, он меня убьет. П а р а т о в. Убьет он тебя или нет— это еще неизвестно; а вот если ты не исполнишь сейчас же того, что я тебе приказываю, так я тебя убью уж наверное. (Уходит в кофейную.) Р о б и н з о н (грозя кулаком). О, варвары, о, разбойники! Ну, попал я в компанию! (Уходит.)
Вожеватов подходит к Ларисе.
Л а р и с а (взглянув на Вожеватова). Вася, я погибаю! В о ж е в а т о в. Лариса Дмитриевна, голубушка моя! Что делать-то? Ничего не поделаешь. Л а р и с а. Вася, мы с тобой с детства знакомы, почти родные; что мне делать— научи! В о ж е в а т о в. Лариса Дмитриевна, уважаю я вас и рад бы... я ничего не могу. Верьте моему слову! Л а р и с а. Да я ничего и не требую от тебя; я прошу только пожалеть меня. Ну, хоть поплачь со мной вместе! В о ж е в а т о в. Не могу, ничего не могу. Л а р и с а. Иу тебя тоже цепи? В о ж е в а т о в. Кандалы, Лариса Дмитриевна. Л а р и с а. Какие? В о ж е в а т о в. Честное купеческое слово. (Отходит в кофейную.) К н у р о в (подходит к Ларисе). Лариса Дмитриевна, выслушайте меня и не обижайтесь! У меня и в помышлении нет вас обидеть. Я только желаю вам добра и счастья, чего вы вполне заслуживаете. Не угодно ли вам ехать со мной в Париж на выставку?
Лариса отрицательно качает головой.
И полное обеспечение на всю жизнь?
Лариса молчит.
Стыда не бойтесь, осуждений не будет. Есть границы, за которые осуждение не переходит: я могу предложить вам такое громадное содержание, что самые злые критики чужой нравственности должны будут замолчать и разинуть рты от удивления.
Лариса поворачивает голову в другую сторону.
Я бы ни на одну минуту не задумался предложить вам руку, но я женат.
Лариса молчит.
Вы расстроены, я не смею торопить вас ответом. Подумайте! Если вам будет угодно благосклонно принять мое предложение, известите меня, и с той минуты я сделаюсь вашим самым преданным слугой и самым точным исполнителем всех ваших желаний и даже капризов, как бы они странны и дороги ни были. Для меня невозможного мало. (Почтительно кланяется и уходит в кофейную.) ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Лариса одна.
Л а р и с а. Я давеча смотрела вниз через решетку, у меня закружилась голова, и я чуть не упала. А если упасть, так, говорит... верная смерть. (Подумав.) Вот хорошо бы броситься! Нет, зачем бросаться!.. Стоять у решетки и смотреть вниз, закружится голова и упадешь... Да, это лучше... в беспамятстве, ни боли... ничего не будешь чувствовать! (Подходит к решетке и смотрит вниз. Нагибается, крепко хватается за решетку, потом с ужасом отбегает.) Ой, ой! Как страшно! (Чуть не падает, хватается за беседку.) Какое головокружение! Я падаю, падаю, ай! (Садится у стола подле беседки.) Ох, нет... (Сквозь слезы.) Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я думала. Вот и нет сил! Вот я какая несчастная! А ведь есть люди, для которых это легко. Видно, уж тем совсем жить нельзя; их ничто не прельщает, им ничто не мило, ничего не жалко. Ах, что я!.. Да ведь и мне ничто не мило, и мне жить нельзя, и мне жить незачем! Что ж я не решаюсь? Что меня держит над этой пропастью? Что мешает? (Задумывается.) Ах, нет, нет... Не Кнуров... роскошь, блеск... нет, нет... я далека от суеты... (Вздрогнув.) Разврат... ох, нет... Просто решимости не имею. Жалкая слабость: жить, хоть как-нибудь, да жить... когда нельзя жить и не нужно. Какая я жалкая, несчастная. Кабы теперь меня убил кто-нибудь... Как хорошо умереть... пока еще упрекнуть себя не в чем. Или захворать и умереть... Да я, кажется, захвораю. Как дурно мне!.. Хворать долго, успокоиться, со всеми примириться, всем простить и умереть... Ах, как дурно, как кружится голова. (Подпирает голову рукой и сидит в забытьи.)
Входят Робинзон и Карандышев.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Лариса, Робинзон и Карандышев.
К а р а н д ы ш е в. Вы говорите, что вам велено отвезти ее домой? Р о б и н з о н. Да-с, велено. К а р а н д ы ш е в. И вы говорили, что они оскорбили ее? Р о б и н з о н. Уж чего еще хуже, чего обиднее! К а р а н д ы ш е в. Она сама виновата: ее поступок заслуживал наказания. Я ей говорил, что это за люди; наконец она сама могла, сама имела время заметить разницу между мной и ими. Да, она виновата, но судить ее, кроме меня, никто не имеет права, а тем более оскорблять. Это уж мое дело: прощу я ее или нет; но защитником ее я обязан явиться. У ней нет ни братьев, ни близких; один я, только один я обязан вступиться за нее и наказать оскорбителей. Где она? Р о б и н з о н. Она здесь была. Вот она! К а р а н д ы ш е в. При нашем объяснении посторонних не должно быть; вы будете лишний. Оставьте нас! Р о б и н з о н. С величайшим удовольствием. Я скажу, что вам сдал Ларису Дмитриевну. Честь имею кланяться! (Уходит в кофейную.)
Карандышев подходит к столу и садится против Ларисы.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Лариса и Карандышев.
Л а р и с а (поднимая голову). Как вы мне противны, кабы вы знали! Зачем вы здесь? К а р а н д ы ш е в. Где же быть мне? Л а р и с а. Не знаю. Где хотите, только не там, где я. К а р а н д ы ш е в. Вы ошибаетесь, я всегда должен быть при вас, чтобы оберегать вас. И теперь я здесь, чтобы отмстить за ваше оскорбление. Л а р и с а. Для меня самое тяжкое оскорбление— это ваше покровительство; ни от кого и никаких других оскорблений мне не было. К а р а н д ы ш е в. Уж вы слишком невзыскательны. Кнуров и Вожеватов мечут жеребий, кому вы достанетесь, играют в орлянку— и это не оскорбление? Хороши ваши приятели! Какое уважение к вам! Они не смотрят на вас, как на женщину, как на человека, — человек сам располагает своей судьбой; они смотрят на вас, как на вещь. Ну, если вы вещь,— это другое дело. Вещь, конечно, принадлежит тому, кто ее выиграл, вещь и обижаться не может. Л а р и с а (глубоко оскорбленная). Вещь... да, вещь! Они правы, я вещь, я не человек. Я сейчас убедилась в том, я испытала себя... я вещь! (С горячностью.) Наконец слово для меня найдено, вы нашли его. Уходите! Прошу вас, оставьте меня! К а р а н д ы ш е в. Оставить вас? Как я вас оставлю, на кого я вас оставлю? Л а р и с а. Всякая вещь должна иметь хозяина, я пойду к хозяину. К а р а н д ы ш е в (с жаром). Я беру вас, я ваш хозяин. (Хватает ее за руку.) Л а р и с а (оттолкнув его). О, нет! Каждой вещи своя цена есть... Ха, ха, ха... я слишком, слишком дорога для вас. К а р а н д ы ш е в. Что вы говорите! мог ли я ожидать от вас таких бесстыдных слов? Л а р и с а (со слезами). Уж если быть вещью, так одно утешение— быть дорогой, очень дорогой. Сослужите мне последнюю службу: подите пошлите ко мне Кнурова. К а р а н д ы ш е в. Что вы, что вы, опомнитесь! Л а р и с а. Ну, так я сама пойду. К а р а н д ы ш е в. Лариса Дмитриевна! Остановитесь! Я вас прощаю, я все прощаю. Л а р и с а (с горькой улыбкой). Вы мне прощаете? Благодарю вас. Только я-то себе не прощаю, что вздумала связать судьбу свою с таким ничтожеством, Как вы. К а р а н д ы ш е в. Уедемте, уедемте сейчас из этого города, я на все согласен. Л а р и с а. Поздно. Я вас просила взять меня поскорей из цыганского табора, вы не умели этого сделать; видно, мне жить и умереть в цыганском таборе. К а р а н д ы ш е в. Ну, я вас умоляю, осчастливьте меня. Л а р и с а. Поздно. Уж теперь у меня перед глазами заблестело золото, засверкали бриллианты. К а р а н д ы ш е в. Я готов на всякую жертву, готов терпеть всякое унижение для вас. Л а р и с а (с отвращением). Подите, вы слишком мелки, слишком ничтожны для меня. К а р а н д ы ш е в. Скажите же: чем мне заслужить любовь вашу? (Падает на колени.) Я вас люблю, люблю. Л а р и с а. Лжете. Я любви искала и не нашла. На меня смотрели и смотрят, как на забаву. Никогда никто не постарался заглянуть ко мне в душу, ни от кого я не видела сочувствия, не слыхала теплого, сердечного слова. А ведь так жить холодно. Я не виновата, я искала любви и не нашла... ее нет на свете... нечего и искать. Я не нашла любви, так буду искать золота. Подите, я вашей быть не могу. К а р а н д ы ш е в (вставая). О, не раскайтесь! (Кладет руку за борт сюртука.) Вы должны быть моей. Л а р и с а. Чьей ни быть, но не вашей. К а р а н д ы ш е в (запальчиво). Не моей? Л а р и с а. Никогда! К а р а н д ы ш е в. Так не доставайся ж ты никому! (Стреляет в нее из пистолета.) Л а р и с а (хватаясь за грудь). Ах! Благодарю вас! (Опускается на стул.) К а р а н д ы ш е в. Что я, что я... ах, безумный! (Роняет пистолет.) Л а р и с а (нежно). Милый мой, какое благодеяние вы для меня сделали! Пистолет сюда, сюда, на стол! Это я сама... сама. Ах, какое благодеяние... (Поднимает пистолет и кладет на стол.)
Из кофейной выходят Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Гаврило и Иван.
В с е. Что такое, что такое? Л а р и с а. Это я сама... Никто не виноват, никто... Это я сама.
За сценой цыгане запевают песню.
П а р а т о в. Велите замолчать! Велите замолчать! Л а р и с а (постепенно слабеющим голосом). Нет, нет, зачем... Пусть веселятся, кому весело... Я не хочу мешать никому! Живите, живите все! Вам надо жить, а мне надо... умереть... Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь... вы все хорошие люди... я вас всех... всех люблю. (Посылает поцелуй.)
Громкий хор цыган.
16 октября 1878 г. Впервые опубликовано: Отечественные записки. 1879. № 1. Островский Александр Николаевич (1823-1886) — выдающийся русский драматург, член-корреспондент Петербургской Академии наук | ||
|