А.Н. Островский
Бесприданница

На главную

Произведения А.Н. Островского


Драма в четырех действиях

СОДЕРЖАНИЕ




ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЛИЦА:

Х а р и т а   И г н а т ь е в н а   О г у д а л о в а,   вдова, средних лет; одета изящно, но смело и не по летам.
Л а р и с а   Д м и т р и е в н а,   ее дочь, девица; одета богато, но скромно.
М о к и й   П а р м е н ы ч   К н у р о в,   из крупных дельцов последнего времени, пожилой человек, с громадным состоянием.
В а с и л и й   Д а н и л ы ч   В о ж е в а т о в,   очень молодой человек, один из представителей богатой торговой фирмы; по костюму европеец.
Ю л и й   К а п и т о н ы ч   К а р а н д ы ш е в,   молодой человек, небогатый чиновник.
С е р г е й   С е р г е и ч   П а р а т о в,   блестящий барин, из судохозяев, лет за 30.
Р о б и н з о н.
Г а в р и л о,   клубный буфетчик и содержатель кофейной на бульваре.
И в а н,   слуга в кофейной.

Действие происходит в настоящее время, в большом городе Бряхимове на Волге.

Городской бульвар на высоком берегу Волги, с площадкой перед кофейной; направо от актеров вход в кофейную, налево — деревья; в глубине низкая чугунная решетка, за ней вид на Волгу, на большое пространство: леса, села и проч.; на площадке столы и стулья: один стол на правой стороне, подле кофейной, другой — на левой.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Гаврило стоит в дверях кофейной, Иван приводит в порядок мебель на площадке.

И в а н. Никого народу-то нет на бульваре.

Г а в р и л о. По праздникам всегда так. По старине живем: от поздней обедни все к пирогу да ко щам, а потом, после хлеба-соли, семь часов отдых.

И в а н. Уж и семь! Часика три-четыре. Хорошее это заведение.

Г а в р и л о. А вот около вечерен проснутся, попьют чайку до третьей тоски...

И в а н. До тоски! Об чем тосковать-то?

Г а в р и л о. Посиди за самоваром поплотнее, поглотай часа два кипятку, так узнаешь. После шестого пота она, первая-то тоска, подступает... Расстанутся с чаем и выползут на бульвар раздышаться да разгуляться. Теперь чистая публика гуляет: вон Мокий Парменыч Кнуров проминает себя.

И в а н. Он каждое утро бульвар-то меряет взад и вперед, точно по обещанию. И для чего это он себя так утруждает?

Г а в р и л о. Для моциону.

И в а н. А моцион-то для чего?

Г а в р и л о. Для аппетиту. А аппетит нужен ему для обеду. Какие обеды-то у него! Разве без моциону такой обед съешь?

И в а н. Отчего это он все молчит?

Г а в р и л о. «Молчит»! Чудак ты. Как же ты хочешь, чтоб он разговаривал, коли у него миллионы! С кем ему разговаривать? Есть человека два-три в городе, с ними он разговаривает, а больше не с кем; ну, он и молчит. Он и живет здесь не подолгу от этого от самого; да и не жил бы, кабы не дела. А разговаривать он ездит в Москву, в Петербург да за границу, там ему просторнее.

И в а н. А вот Василий Данилыч из-под горы идет. Вот тоже богатый человек, а разговорчив.

Г а в р и л о. Василий Данилыч еще молод; малодушеством занимается; еще мало себя понимает; а в лета войдет, такой же идол будет.

Слева выходит Кнуров и, не обращая внимания на поклоны Гаврилы и Ивана, садится к столу, вынимает из кармана французскую газету и читает. Справа входит Вожеватов.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Кнуров, Вожеватов, Гаврило, Иван.

В о ж е в а т о в (почтительно кланяясь). Мокий Парменыч, честь имею кланяться!

К н у р о в. А! Василий Данилыч! (Подает руку.) Откуда?

В о ж е в а т о в. С пристани. (Садится.)

Гаврило подходит ближе.

К н у р о в. Встречали кого-нибудь?

В о ж е в а т о в. Встречал, да не встретил. Я вчера от Сергея Сергеича Паратова телеграмму получил. Я у него пароход покупаю.

Г а в р и л о. Не «Ласточку» ли, Василий Данилыч?

В о ж е в а т о в. Да, «Ласточку». А что?

Г а в р и л о. Резво бегает, сильный пароход.

В о ж е в а т о в. Да вот обманул Сергей Сергеич, не приехал.

Г а в р и л о. Вы их с «Самолетом» ждали, а они, может, на своем приедут, на «Ласточке».

И в а н. Василий Данилыч, да вон еще пароход бежит сверху.

В о ж е в а т о в. Мало ль их по Волге бегает.

И в а н. Это Сергей Сергеич едут.

В о ж е в а т о в. Ты думаешь?

И в а н. Да, похоже, что они-с... Кожухи-то на «Ласточке» больно приметны.

В о ж е в а т о в. Разберешь ты кожухи за семь верст!

И в а н. За десять разобрать можно-с... Да и ходко идет, сейчас видно, что с хозяином.

В о ж е в а т о в. А далеко?

И в а н. Из-за острова вышел. Так и выстилает, так и выстилает.

Г а в р и л о. Ты говоришь, выстилает?

И в а н. Выстилает. Страсть! Шибче «Самолета» бежит, так и меряет.

Г а в р и л о. Они едут-с.

В о ж е в а т о в (Ивану). Так ты скажи, как приставать станут.

И в а н. Слушаю-с... Чай, из пушки выпалят.

Г а в р и л о. Беспременно.

В о ж е в а т о в. Из какой пушки?

Г а в р и л о. У них тут свои баржи серёд Волги на якоре.

В о ж е в а т о в. Знаю.

Г а в р и л о. Так на барже пушка есть. Когда Сергея Сергеича встречают или провожают, так всегда палят. (Взглянув в сторону за кофейную.) Вон и коляска за ними едет-с, извозчицкая, Чиркова-с! Видно, дали знать Чиркову, что приедут. Сам хозяин, Чирков, на козлах. — Это за ними-с.

В о ж е в а т о в. Да почем ты знаешь, что за ними?

Г а в р и л о. Четыре иноходца в ряд, помилуйте, за ними. Для кого же Чирков такую четверню сберет! Ведь это ужасти смотреть... как львы... все четыре на трензелях! А сбруя-то, сбруя-то! — За ними-с.

И в а н. И цыган с Чирковым на козлах сидит, в парадном казакине, ремнем перетянут так, что, того и гляди, переломится.

Г а в р и л о. Это за ними-с. Некому больше на такой четверке ездить. Они-с.

К н у р о в. С шиком живет Паратов.

В о ж е в а т о в. Уж чего другого, а шику довольно.

К н у р о в. Дешево пароход-то покупаете?

В о ж е в а т о в. Дешево, Мокий Парменыч.

К н у р о в. Да, разумеется; а то что за расчет покупать. Зачем он продает?

В о ж е в а т о в. Знать, выгоды не находит.

К н у р о в. Конечно, где ж ему! Не барское это дело. Вот вы выгоду найдете, особенно коли дешево-то купите.

В о ж е в а т о в. Нам кстати: у нас на низу грузу много.

К н у р о в. Не деньги ль понадобились? Он ведь мотоват.

В о ж е в а т о в. Его дело. Деньги у нас готовы.

К н у р о в. Да, с деньгами можно дела делать, можно. (С улыбкой.) Хорошо тому, Василий Данилыч, у кого денег-то много.

В о ж е в а т о в. Дурное ли дело! Вы сами, Мокий Парменыч, это лучше всякого знаете.

К н у р о в. Знаю, Василий Данилыч, знаю.

В о ж е в а т о в. Не выпьем ли холодненького, Мокий Парменыч?

К н у р о в. Что вы, утром-то! Я еще не завтракал.

В о ж е в а т о в. Ничего-с. Мне один англичанин— он директор на фабрике— говорил, что от насморка хорошо шампанское натощак пить. А я вчера простудился немного.

К н у р о в. Каким образом? Такое тепло стоит.

В о ж е в а т о в. Да все им же и простудился-то: холодное очень подали.

К н у р о в. Нет, что хорошего; люди посмотрят, скажут: ни свет ни заря— шампанское пьют.

В о ж е в а т о в. А чтоб люди чего дурного не сказали, так мы станем чай пить.

К н у р о в. Ну, чай — другое дело.

В о ж е в а т о в (Гавриле). Гаврило, дай-ка нам чайку моего, понимаешь?.. Моего!

Г а в р и л о. Слушаю-с. (Уходит.)

К н у р о в. Вы разве особенный какой пьете?

В о ж е в а т о в. Да все то же шампанское, только в чайники он разольет и стаканы с блюдечками подаст.

К н у р о в. Остроумно.

В о ж е в а т о в. Нужда-то всему научит, Мокий Парменыч.

К н у р о в. Едете в Париж-то на выставку?

В о ж е в а т о в. Вот куплю пароход да отправлю его вниз за грузом и поеду.

К н у р о в. Ия на днях, уж меня ждут.

Гаврило приносит на подносе два чайника с шампанским и два стакана.

В о ж е в а т о в (наливая). Слышали новость, Мокий Парменыч? Лариса Дмитриевна замуж выходит.

К н у р о в. Как замуж? Что вы! За кого?

В о ж е в а т о в. За Карандышева.

К н у р о в. Что за вздор такой! Вот фантазия! Ну что такое Карандышев! Не пара ведь он ей, Василий Данилыч.

В о ж е в а т о в. Какая уж пара! Да что ж делать-то, где взять женихов-то? Ведь она бесприданница.

К н у р о в. Бесприданницы-то и находят женихов хороших.

В о ж е в а т о в. Не то время. Прежде женихов-то много было, так и на бесприданниц хватало; а теперь женихов-то в самый обрез: сколько приданых, столько и женихов, лишних нет— бесприданницам-то и недостает. Разве бы Харита Игнатьевна отдала за Карандышева, кабы лучше были?

К н у р о в. Бойкая женщина.

В о ж е в а т о в. Она, должно быть, не русская.

К н у р о в. Отчего?

В о ж е в а т о в. Уж очень проворна.

К н у р о в. Как это она оплошала? Огудаловы все-таки фамилия порядочная; и вдруг за какого-то Карандышева!.. Да с ее-то ловкостью... всегда полон дом холостых!..

В о ж е в а т о в. Ездить-то к ней все ездят, потому что весело очень: барышня хорошенькая, играет на разных инструментах, поет, обращение свободное, оно и тянет. Ну, а жениться-то надо подумавши.

К н у р о в. Ведь выдала же она двух.

В о ж е в а т о в. Выдать-то выдала, да надо их спросить, сладко ли им жить-то. Старшую увез какой-то горец, кавказский князек. Вот потеха-то была! Как увидал, затрясся, заплакал даже— так две недели и стоял подле нее, за кинжал держался да глазами сверкал, чтоб не подходил никто. Женился и уехал, да, говорят, не довез до Кавказа-то, зарезал на дороге от ревности. Другая тоже за какого-то иностранца вышла, а он после оказался совсем не иностранец, а шулер.

К н у р о в. Огудалова разочла не глупо: состояние небольшое, давать приданое не из чего, так она живет открыто, всех принимает.

В о ж е в а т о в. Любит и сама пожить весело. А средства у нее так невелики, что даже и на такую жизнь недостает...

К н у р о в. Где ж она берет?

В о ж е в а т о в. Женихи платятся. Как кому понравилась дочка, так и раскошеливайся. Потом на приданое возьмет с жениха, а приданого не спрашивай.

К н у р о в. Ну, думаю, не одни женихи платятся, а и вам, например, частое посещение этого семейства недешево обходится.

В о ж е в а т о в. Не разорюсь, Мокий Парменыч. Что ж делать! За удовольствия платить надо, они даром не достаются, а бывать у них в доме— большое удовольствие.

К н у р о в. Действительно удовольствие— это вы правду говорите.

В о ж е в а т о в. А сами почти никогда не бываете.

К н у р о в. Да неловко; много у них всякого сброду бывает; потом встречаются, кланяются, разговаривать лезут. Вот, например, Карандышев,— ну что за знакомство для меня!

В о ж е в а т о в. Да, у них в доме на базар похоже.

К н у р о в. Ну, что хорошего! Тот лезет к Ларисе Дмитриевне с комплиментами, другой с нежностями, так и жужжат, не дают с ней слово сказать. Приятно с ней одной почаще видеться, без помехи.

В о ж е в а т о в. Жениться надо.

К н у р о в. Жениться! Не всякому можно, да не всякий и захочет; вот я, например, женатый.

В о ж е в а т о в. Так уж нечего делать. Хорош виноград, да зелен, Мокий Парменыч.

К н у р о в. Вы думаете?

В о ж е в а т о в. Видимое дело. Не таких правил люди: мало ль случаев-то было, да вот не польстились, хоть за Карандышева, да замуж.

К н у р о в. А хорошо бы с такой барышней в Париж прокатиться на выставку.

В о ж е в а т о в. Да, не скучно будет, прогулка приятная. Какие у вас планы-то, Мокий Парменыч!

К н у р о в. Да и у вас этих планов-то не было ли тоже?

В о ж е в а т о в. Где мне! Я простоват на такие дела. Смелости у меня с женщинами нет: воспитание, знаете, такое, уж очень нравственное, патриархальное получил.

К н у р о в. Ну да, толкуйте! У вас шансов больше моего: молодость — великое дело. Да и денег не пожалеете: дешево пароход покупаете, так из барышей-то можно. А ведь, чай, не дешевле «Ласточки» обошлось бы?

В о ж е в а т о в. Всякому товару цена есть, Мокий Парменыч. Я хоть молод, а не зарвусь, лишнего не передам.

К н у р о в. Не ручайтесь! Долго ли с вашими летами влюбиться; а уж тогда какие расчеты!

В о ж е в а т о в. Нет, как-то я, Мокий Парменыч, в себе этого совсем не замечаю.

К н у р о в. Чего?

В о ж е в а т о в. А вот, что любовью-то называют.

К н у р о в. Похвально, хорошим купцом будете. А все-таки вы с ней гораздо ближе, чем другие.

В о ж е в а т о в. Да в чем моя близость? Лишний стаканчик шампанского потихоньку от матери иногда налью, песенку выучу, романы вожу, которых девушкам читать не дают.

К н у р о в. Развращаете, значит, понемножку.

В о ж е в а т о в. Да мне что! Я ведь насильно не навязываю. Что ж мне об ее нравственности заботиться: я ей не опекун.

К н у р о в. Я все удивляюсь, неужели у Ларисы Дмитриевны, кроме Карандышева, совсем женихов не было?

В о ж е в а т о в. Были, да ведь она простовата.

К н у р о в. Как простовата? То есть глупа?

В о ж е в а т о в. Не глупа, а хитрости нет, не в матушку. У той все хитрость да лесть, а эта вдруг, ни с того ни с сего, и скажет, что не надо.

К н у р о в. То есть правду?

В о ж е в а т о в. Да, правду; а бесприданницам так нельзя. К кому расположена, нисколько этого не скрывает. Вот Сергей Сергеич Паратов в прошлом году появился, наглядеться на него не могла; а он месяца два поездил, женихов всех отбил, да и след его простыл, исчез, неизвестно куда.

К н у р о в. Что ж с ним сделалось?

В о ж е в а т о в. Кто его знает; ведь он мудреный какой-то. А уж как она его любила, чуть не умерла с горя. Какая чувствительная! (Смеется.) Бросилась за ним догонять, уж мать со второй станции воротила.

К н у р о в. А после Паратова были женихи?

В о ж е в а т о в. Набегали двое: старик какой-то с подагрой да разбогатевший управляющий какого-то князя, вечно пьяный. Уж Ларисе и не до них, а любезничать надо было, маменька приказывает.

К н у р о в. Однако положение ее незавидное.

В о ж е в а т о в. Да, смешно даже. У ней иногда слезёнки на глазах, видно, поплакать задумала, а маменька улыбаться велит. Потом вдруг проявился этот кассир... Вот бросал деньгами-то, так и засыпал Хариту Игнатьевну. Отбил всех, да недолго покуражился: у них в доме его и арестовали. Скандалище здоровый! (Смеется.) С месяц Огудаловым никуда глаз показать было нельзя. Тут уж Лариса наотрез матери объявила: «Довольно, — говорит, — с нас сраму-то: за первого пойду, кто посватается, богат ли, беден ли— разбирать не буду». А Карандышев и тут как тут с предложением.

К н у р о в. Откуда взялся этот Карандышев?

В о ж е в а т о в. Он давно у них в доме вертится, года три. Гнать не гнали, а и почету большого не было. Когда перемежка случалась, никого Аз богатых женихов в виду не было, так и его придерживали, слегка приглашивали, чтоб не совсем пусто было в доме. А как, бывало, набежит какой-нибудь богатенький, так просто жалость было смотреть на Карандышева: и не говорят с ним, и не смотрят на него. А он-то, в углу сидя, разные роли разыгрывает, дикие взгляды бросает, отчаянным прикидывается. Раз застрелиться хотел, да не вышло ничего, только насмешил всех. А то вот потеха-то: был у них как-то, еще при Паратове, костюмированный вечер; так Карандышев оделся разбойником, взял в руки топор и бросал на всех зверские взгляды, особенно на Сергея Сергеича.

К н у р о в. И что же?

В о ж е в а т о в. Топор отняли и переодеться велели; а то, мол, пошел вон!

К н у р о в. Значит, он за постоянство награжден. Рад, я думаю.

В о ж е в а т о в. Еще как рад-то, сияет, как апельсин. Что смеху-то! Ведь он у нас чудак. Ему бы жениться поскорей да уехать в свое именьишко, пока разговоры утихнут, — так и Огудаловым хотелось, — а он таскает Ларису на бульвар, ходит с ней под руку, голову так высоко поднял, что, того и гляди, наткнется на кого-нибудь. Да еще очки надел зачем-то, а никогда их не носил. Кланяется— едва кивает; тон какой взял: прежде и не слыхать его было, а теперь все «я да я, я хочу, я желаю».

К н у р о в. Как мужик русский: мало радости, что пьян, надо поломаться, чтоб все видели; поломается, поколотят его раза два, ну, он и доволен, и идет спать.

В о ж е в а т о в. Да, кажется, и Карандышеву не миновать.

К н у р о в. Бедная девушка! как она страдает, на него глядя, я думаю.

В о ж е в а т о в. Квартиру свою вздумал отделывать, — вот чудит-то. В кабинете ковер грошевый на стену прибил, кинжалов, пистолетов тульских навешал: уж диви бы охотник, а то и ружья-то никогда в руки не брал. Тащит к себе, показывает; надо хвалить, а то обидишь: человек самолюбивый, завистливый. Лошадь из деревни выписал, клячу какую-то разношерстную, кучер маленький, а кафтан на нем с большого. И возит на этом верблюде-то Ларису Дмитриевну; сидит так гордо, будто на тысячных рысаках едет. С бульвару выходит, так кричит городовому: «Прикажи подавать мой экипаж!» Ну, и подъезжает этот экипаж с музыкой: все винты, все гайки дребезжат на разные голоса, а рессоры-то трепещутся, как живые.

К н у р о в. Жаль бедную Ларису Дмитриевну! Жаль.

В о ж е в а т о в. Что вы очень жалостливы стали?

К н у р о в. Да разве вы не видите, что эта женщина создана для роскоши? Дорогой бриллиант дорогой и оправы требует.

В о ж е в а т о в. И хорошего ювелира.

К н у р о в. Совершенную правду вы сказали. Ювелир — не простой мастеровой: он должен быть художником. В нищенской обстановке, да еще за дураком мужем, она или погибнет, или опошлится.

В о ж е в а т о в. А я так думаю, что бросит она его скорехонько. Теперь еще она как убитая; а вот оправится да поглядит на мужа попристальнее, каков он... (Тихо.) Вот они, легки на помине-то.

Входят Карандышев, Огудалова, Лариса. Вожеватов встает и кланяется. Кнуров вынимает газету.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Кнуров, Вожеватов, Карандышев, Огудалова; Лариса в глубине садится на скамейку у решетки и смотрит в бинокль за Волгу; Гаврило, Иван.

О г у д а л о в а (подходя к столу). Здравствуйте, господа!

Карандышев подходит за ней. Вожеватов подает руку Огудаловой и Карандышеву. Кнуров, молча и не вставая с мета, подает руку Огудаловой, слегка кивает Карандышеву и погружается в чтение газеты.

В о ж е в а т о в. Харита Игнатьевна, присядьте, милости просим! (Подвигает стул.)

Огудалова садится.

Чайку не прикажете ли?

Карандышев садится поодаль.

О г у д а л о в а. Пожалуй, чашку выпью.

В о ж е в а т о в. Иван, подай чашку да прибавь кипяточку!

Иван берет чайник и уходит.

К а р а н д ы ш е в. Что за странная фантазия пить чай в это время? Удивляюсь.

В о ж е в а т о в. Жажда, Юлий Капитоныч, а что пить не знаю. Посоветуйте— буду очень благодарен.

К а р а н д ы ш е в (смотрит на часы). Теперь полдень, можно выпить рюмочку водки, съесть котлетку, выпить стаканчик вина хорошего. Я всегда так завтракаю.

В о ж е в а т о в (Огудаловой). Вот жизнь-то, Харита Игнатьевна, позавидуешь. (Карандышеву.) Пожил бы, кажется, хоть денек на вашем месте. Водочки да винца! Нам так нельзя-с, пожалуй, разум потеряешь. Вам можно все: вы капиталу не проживете, потому его нет, а уж мы такие горькие зародились на свете, у нас дела очень велики; так нам разума-то терять и нельзя.

Иван подает чайник и чашку.

Пожалуйте, Харита Игнатьевна! (Наливает и подает чашку.) Я и чай-то холодный пью, чтобы люди не сказали, что я горячие напитки употребляю.

О г у д а л о в а. Чай-то холодный, только, Вася, ты мне крепко налил.

В о ж е в а т о в. Ничего-с. Выкушайте, сделайте одолжение! На воздухе не вредно.

К а р а н д ы ш е в (Ивану). Приходи ко мне сегодня служить за обедом!

И в а н. Слушаю-с, Юлий Капитоныч.

К а р а н д ы ш е в. Ты, братец, почище оденься!

И в а н. Известное дело— фрак; нетто не понимаем-с!

К а р а н д ы ш е в. Василий Данилыч, вот что: приезжайте-ка вы ко мне обедать сегодня!

В о ж е в а т о в. Покорно благодарю. Мне тоже во фраке прикажете?

К а р а н д ы ш е в. Как вам угодно: не стесняйтесь. Однако дамы будут.

В о ж е в а т о в (кланяясь). Слушаю-с. Надеюсь не уронить себя.

К а р а н д ы ш е в (переходит к Кнурову). Мокий Парменыч, не угодно ли вам будет сегодня отобедать у меня?

К н у р о в (с удивлением оглядывает его). У вас?

О г у д а л о в а. Мокий Парменыч, это все равно, что у нас, — этот обед для Ларисы.

К н у р о в. Да, так это вы приглашаете? Хорошо, я приеду.

К а р а н д ы ш е в. Так уж я буду надеяться.

К н у р о в. Уж я сказал, что приеду. (Читает газету.)

О г у д а л о в а. Юлий Капитоныч — мой будущий зять: я выдаю за него Ларису.

К н у р о в (продолжая читать). Это ваше дело.

К а р а н д ы ш е в. Да-с, Мокий Парменыч, я рискнул. Я и вообще всегда был выше предрассудков.

Кнуров закрывается газетой.

В о ж е в а т о в (Огудаловой). Мокий Парменыч строг.

К а р а н д ы ш е в (отходя от Кнурова к Вожеватову). Я желаю, чтоб Ларису Дмитриевну окружали только избранные люди.

В о ж е в а т о в. Значит, и я к избранному обществу принадлежу? Благодарю, не ожидал. (Гавриле.) Гаврило, сколько с меня за чай?

Г а в р и л о. Две порции изволили спрашивать?

В о ж е в а т о в. Да, две порции.

Г а в р и л о. Так уж сами знаете, Василий Данилыч, не в первый раз... Тринадцать рублей-с.

В о ж е в а т о в. То-то, я думал, что подешевле стало.

Г а в р и л о. С чего дешевле-то быть! Курсы, пошлина, помилуйте!

В о ж е в а т о в. Да ведь я не спорю с тобой: что ты пристаешь! Получай деньги и отстань! (Отдает деньги.)

К а р а н д ы ш е в. За что же так дорого? Я не понимаю.

Г а в р и л о. Кому дорого, а кому нет. Вы такого чая не кушаете.

О г у д а л о в а (Карандышеву). Перестаньте вы, не мешайтесь не в свое дело!

И в а н. Василий Данилыч, «Ласточка» подходит.

В о ж е в а т о в. Мокий Парменыч, «Ласточка» подходит; не угодно ли взглянуть? Мы вниз не пойдем, с горы посмотрим.

К н у р о в. Пойдемте. Любопытно. (Встает.)

О г у д а л о в а. Вася, я поеду на твоей лошади.

В о ж е в а т о в. Поезжайте, только пришлите поскорей! (Подходит к Ларисе и говорит с ней тихо.)

О г у д а л о в а (подходит к Кнурову). Мокий Парменыч, затеяли мы свадьбу, так не поверите, сколько хлопот.

К н у р о в. Да.

О г у д а л о в а. И вдруг такие расходы, которых никак нельзя было ожидать... Вот завтра рожденье Ларисы, хотелось бы что-нибудь подарить.

К н у р о в. Хорошо; я к вам заеду.

Огудалова уходит.

Л а р и с а (Вожеватову). До свиданья, Вася!

Вожеватов и Кнуров уходят. Лариса подходит к Карандышеву.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Карандышев и Лариса.

Л а р и с а. Я сейчас все за Волгу смотрела: как там хорошо, на той стороне! Поедемте поскорей в деревню!

К а р а н д ы ш е в. Вы за Волгу смотрели? А что с вами Вожеватов говорил?

Л а р и с а. Ничего, так, — пустяки какие-то. Меня так и манит за Волгу, в лес... (Задумчиво.) Уедемте, уедемте отсюда!

К а р а н д ы ш е в. Однако это странно! Об чем он мог с вами разговаривать?

Л а р и с а. Ах, да об чем бы он ни говорил, — что вам за дело!

К а р а н д ы ш е в. Называете его Васей. Что за фамильярность с молодым человеком!

Л а р и с а. Мы с малолетства знакомы; еще маленькие играли вместе— ну, я и привыкла.

К а р а н д ы ш е в. Вам надо старые привычки бросить. Что за короткость с пустым, глупым мальчиком! Нельзя же терпеть того, что у вас до сих пор было.

Л а р и с а (обидясь). У нас ничего дурного не было.

К а р а н д ы ш е в. Был цыганский табор-с— вот что было.

Лариса утирает слезы.

Чем же вы обиделись, помилуйте!

Л а р и с а. Что ж, может быть, и цыганский табор; только в нем было, по крайней мере, весело. Сумеете ли вы дать мне что-нибудь лучше этого табора?

К а р а н д ы ш е в. Уж конечно.

Л а р и с а. Зачем вы постоянно попрекаете меня этим табором? Разве мне самой такая жизнь нравилась? Мне было приказано, так нужно было маменьке; значит, волей или неволей, я должна была вести такую жизнь. Колоть беспрестанно мне глаза цыганской жизнью или глупо, или безжалостно. Если б я не искала тишины, уединения, не захотела бежать от людей— разве бы я пошла за вас? Так умейте это понять и не приписывайте моего выбора своим достоинствам, я их еще не вижу. Я еще только хочу полюбить вас; меня манит скромная семейная жизнь, она мне кажется каким-то раем. Вы видите, я стою на распутье; поддержите меня, мне нужно ободрение, сочувствие; отнеситесь ко мне нежно, с лаской! Ловите эти минуты, не пропустите их!

К а р а н д ы ш е в. Лариса Дмитриевна, я совсем на хотел вас обидеть, это я сказал так...

Л а р и с а. Что значит «так»? То есть не подумавши? Бы не понимаете, что в ваших словах обида, так, что ли?

К а р а н д ы ш е в. Конечно, я без умыслу.

Л а р и с а. Так это еще хуже. Надо думать, о чем говоришь. Болтайте с другими, если вам нравится, а со мной говорите осторожнее! Разве вы не видите, что положение мое очень серьезно! Каждое слово, которое я сама говорю и которое я слышу, я чувствую. Я сделалась очень чутка и впечатлительна.

К а р а н д ы ш е в. В таком случае я прошу извинить меня.

Л а р и с а. Да Бог с вами, только вперед будьте осторожнее! (Задумчиво.) Цыганский табор... Да, это, пожалуй, правда... но в это таборе были и хорошие, и благородные люди.

К а р а н д ы ш е в. Кто же эти благородные люди? Уж не Сергей ли Сергеич Паратов?

Л а р и с а. Нет, я прошу вас, вы не говорите о нем!

К а р а н д ы ш е в. Да почему же-с?

Л а р и с а. Вы его не знаете, да хоть бы и знали, так... извините, не вам о нем судить.

К а р а н д ы ш е в. Об людях судят по поступкам. Разве он хорошо поступил с вами?

Л а р и с а. Это уж мое дело. Если я боюсь и не смею осуждать его, так не позволю и вам.

К а р а н д ы ш е в. Лариса Дмитриевна, скажите мне, только, прошу вас, говорите откровенно!

Л а р и с а. Что вам угодно?

К а р а н д ы ш е в. Ну чем я хуже Паратова?

Л а р и с а. Ах, нет, оставьте!

К а р а н д ы ш е в. Позвольте, отчего же?

Л а р и с а. Не надо! не надо! Что за сравнения!

К а р а н д ы ш е в. А мне бы интересно было слышать от вас.

Л а р и с а. Не спрашивайте, не нужно!

К а р а н д ы ш е в. Да почему же?

Л а р и с а. Потому что сравнение не будет в вашу пользу. Сами по себе вы что-нибудь значите, вы хороший, честный человек; но от сравнения с Сергеем Сергеичем вы теряете все.

К а р а н д ы ш е в. Ведь это только слова: нужны доказательства. Вы разберите нас хорошенько!

Л а р и с а. С кем вы равняетесь! Возможно ли такое ослепление! Сергей Сергеич... это идеал мужчины. Вы понимаете, что такое идеал? Быть может, я ошибаюсь, я еще молода, не знаю людей; но это мнение изменить во мне нельзя, оно умрет со мной.

К а р а н д ы ш е в. Не понимаю-с, не понимаю, что в нем особенного; ничего, ничего не вижу. Смелость какая-то, дерзость... Да это всякий может, если захочет.

Л а р и с а. Да вы знаете, какая это смелость?

К а р а н д ы ш е в. Да какая ж такая, что тут необыкновенного? Стоит только напустить на себя.

Л а р и с а. А вот какая, я вам расскажу один случай. Проезжал здесь один кавказский офицер, знакомый Сергея Сергеича, отличный стрелок; были они у нас. Сергей Сергеич и говорит: «Я слышал, вы хорошо стреляете».— «Да, недурно»,— говорит офицер. Сергей Сергеич дает ему пистолет, ставит себе стакан на голову и отходит в другую комнату, шагов на двенадцать. «Стреляйте»,— говорит.

К а р а н д ы ш е в. И он стрелял?

Л а р и с а. Стрелял и, разумеется, сшиб стакан, но только побледнел немного. Сергей Сергеич говорит: «Вы прекрасно стреляете, но вы побледнели, стреляя в мужчину и человека вам не близкого. Смотрите, я буду стрелять в девушку, которая для меня дороже всего на свете, и не побледнею». Дает мне держать какую-то монету, равнодушно, с улыбкой, стреляет на такой же расстоянии и выбивает ее.

К а р а н д ы ш е в. И вы послушали его?

Л а р и с а. Да разве можно его не послушать?

К а р а н д ы ш е в. Разве уж вы были так уверены в нем?

Л а р и с а. Что вы! Да разве можно быть в нем неуверенной?

К а р а н д ы ш е в. Сердца нет, оттого он так и смел.

Л а р и с а. Нет, и сердце есть. Я сама видела, как он помогал бедным, как отдавал все деньги, которые были с ним.

К а р а н д ы ш е в. Ну, положим, Паратов имеет какие-нибудь достоинства, по крайней мере, в глазах ваших; а что такое этот купчик Вожеватов, этот ваш Вася?

Л а р и с а. Вы не ревновать ли? Нет, уж вы эти глупости оставьте! Это пошло, я не переношу этого, я вам заранее говорю. Не бойтесь, я не люблю и не полюблю никого.

К а р а н д ы ш е в. А если б явился Паратов?

Л а р и с а. Разумеется, если б явился Сергей Сергеич и был свободен, так довольно одного его взгляда... Успокойтесь, он не явился, а теперь хоть и явится, так уж поздно... Вероятно, мы никогда и не увидимся более.

На Волге пушечный выстрел.

Что это?

К а р а н д ы ш е в. Какой-нибудь купец-самодур слезает с своей баржи, так в честь его салютуют.

Л а р и с а. Ах, как я испугалась!

К а р а н д ы ш е в. Чего, помилуйте?

Л а р и с а. У меня нервы расстроены. Я сейчас с этой скамейки вниз смотрела, и у меня закружилась голова. Тут можно очень ушибиться?

К а р а н д ы ш е в. Ушибиться! Тут верная смерть: внизу мощено камнем. Да, впрочем, тут так высоко, что умрешь прежде, чем долетишь до земли.

Л а р и с а. Пойдемте домой, пора!

К а р а н д ы ш е в. Да и мне нужно, у меня ведь обед.

Л а р и с а (подойдя к решетке). Подождите немного. (Смотрит вниз.) Ай, ай! держите меня!

К а р а н д ы ш е в (берет Ларису за руку). Пойдемте, что за ребячество! (Уходят.)

Гаврило и Иван выходят из кофейной.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Гаврило и Иван.

И в а н. Пушка! Барин приехал, барин приехал, Сергей Сергеич.

Г а в р и л о. Я говорил, что он. Уж я знаю: видно сокола по полету.

И в а н. Коляска пустая в гору едет, значит, господа пешком идут. Да вот они! (Убегает в кофейную.)

Г а в р и л о. Милости просим. Чем только их попотчевать-то, не сообразишь.

Входят Паратов (черный однобортный сюртук в обтяжку, высокие лаковые сапоги, белая фуражка, через плечо дорожная сумка), Робинзон (в плаще, правая пола закинута на левое плечо, мягкая высокая шляпа надета набок), Кнуров, Вожеватов; Иван выбегает из кофейной с веничком и бросается обметать Паратова.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Паратов, Робинзон, Кнуров, Вожеватов, Гаврило и Иван.

П а р а т о в (Ивану). Да что ты! Я с воды, на Волге-то не пыльно.

И в а н. Все-таки, сударь, нельзя же... порядок требует. Целый год-то вас не видали, да чтобы... с приездом, сударь.

П а р а т о в. Ну, хорошо, спасибо! На! (Дает ему рублевую бумажку.)

И в а н. Покорнейше благодарим-с. (Отходит.)

П а р а т о в. Так вы меня, Василий Данилыч, с «Самолетом» ждали?

В о ж е в а т о в. Да ведь я не знал, что вы на своей «Ласточке» прилетите; я думал, что она с баржами идет.

П а р а т о в. Нет, я баржи продал. Я думал нынче рано утром приехать, мне хотелось обогнать «Самолет»; да трус машинист. Кричу кочегарам: «Шуруй!», а он у них дрова отнимает. Вылез из своей мурьи: «Если вы, — говорит, — хоть полено еще подкинете, я за борт выброшусь». Боялся, что котел не выдержит, цифры мне какие-то на бумажке выводил, давление рассчитывал. Иностранец, голландец он, душа коротка; у них арифметика вместо души-то. А я, господа, и позабыл познакомить вас с моим другом. Мокий Парменыч, Василий Данилыч! Рекомендую: Робинзон.

Робинзон важно раскланивается и подает руку Кнурову и Вожеватову.

В о ж е в а т о в. А как их по имени и отчеству?

П а р а т о в. Так, просто Робинзон, без имени и отчества.

Р о б и н з о н (Паратову). Серж!

П а р а т о в. Что тебе?

Р о б и н з о н. Полдень, мой друг, я стражду.

П а р а т о в. А вот погоди, в гостиницу приедем.

Р о б и н з о н (показывая на кофейную). Voila! [Вот!]

П а р а т о в. Ну, ступай, черт с тобой!

Робинзон идет в кофейную.

Г а в р и л о, ты этому барину больше одной рюмки не давай; он характера непокойного.

Р о б и н з о н (пожимая плечами). Серж! (Уходит в кофейную. Гаврило за ним.)

П а р а т о в. Это, господа, провинциальный актер, Счастливцев Аркадий.

В о ж е в а т о в. Почему же он Робинзон?

П а р а т о в. А вот почему: ехал он на каком-то пароходе, уж не знаю, с другом своим, с купеческим сыном Непутевым; разумеется, оба пьяные до последней возможности. Творили они, что только им в голову придет, публика все терпела. Наконец, в довершение безобразия, придумали драматическое представление: разделись, разрезали подушку, вывалялись в пуху и начали изображать диких; тут уж капитан, по требованию пассажиров, и высадил их на пустой остров. Бежим мы мимо этого острова, гляжу, кто-то взывает, поднявши руки кверху. Я сейчас «стоп», сажусь сам в шлюпку и обретаю артиста Счастливцева. Взял его на пароход, одел с ног до головы в свое платье, благо у меня много лишнего. Господа, я имею слабость к артистам... Вот почему он Робинзон.

В о ж е в а т о в. А Непутевый на острове остался?

П а р а т о в. Да на что он мне; пусть проветрится. Сами посудите, господа, ведь в дороге скука смертная, всякому товарищу рад.

К н у р о в. Еще бы, конечно.

В о ж е в а т о в. Это такое счастье, такое счастье! Вот находка-то золотая!

К н у р о в. Одно только неприятно, пьянством одолеет.

П а р а т о в. Нет, со мной, господа, нельзя: я строг на этот счет. Денег у него нет, без моего разрешения давать не велено, а у меня как попросит, так я ему в руки французские разговоры— на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить, без того не дам. Ну, и учит, сидит. Как старается!

В о ж е в а т о в. Эко вам счастье, Сергей Сергеич! Кажется, ничего б не пожалел за такого человека, а нет как нет. Он хороший актер?

П а р а т о в. Ну, нет, какой хороший! Он все амплуа прошел и в суфлерах был; а теперь в оперетках играет. Ничего, так себе, смешит.

В о ж е в а т о в. Значит, веселый?

П а р а т о в. Потешный господин.

В о ж е в а т о в. И пошутить с ним можно?

П а р а т о в. Ничего, он не обидчив. Вот отводите свою душу, могу его вам дня на два, на три предоставить.

В о ж е в а т о в. Очень благодарен. Коли придет по нраву, так не останется в накладе.

К н у р о в. Как это вам, Сергей Сергеич, не жаль «Ласточку» продавать?

П а р а т о в. Что такое «жаль», этого я не знаю. У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно. А теперь, господа, у меня другие дела и другие расчеты. Я женюсь на девушке очень богатой, беру в приданое золотые прииски.

В о ж е в а т о в. Приданое хорошее.

П а р а т о в. Но достается оно мне мне не дешево: я должен проститься с моей свободой, с моей веселой жизнью; поэтому надо постараться как можно повеселей провести последние дни.

В о ж е в а т о в. Будем стараться, Сергей Сергеич, будем стараться.

П а р а т о в. Отец моей невесты важный чиновный господин; старик строгий: он слышать не может о цыганах, о кутежах и о прочем; даже не любит, кто много курит табаку. Тут уж надевай фрак и parlez francais! [Говорите по-французски!] Вот я теперь и практикуюсь с Робинзоном. Только он, для важности, что ли, уж не знаю, зовет меня «ля-Серж», а не просто «Серж». Умора!

На крыльце кофейной показывается Робинзон, что-то жует, за ним Гаврило.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Гаврило и Иван.

П а р а т о в (Робинзону). Que faites-vous la? Venez! [Что вы там делаете? Идите сюда!]

Р о б и н з о н (с важностью). Comment? [Как?]

П а р а т о в. Что за прелесть! Каков тон, господа! (Робинзону.) Оставь ты эту вашу скверную привычку бросать порядочное общество для трактира!

В о ж е в а т о в. Да, это за ними водится.

Р о б и н з о н. Ля-Серж, ты уж успел... Очень нужно было.

П а р а т о в. Да, извините, я твой псевдоним раскрыл.

В о ж е в а т о в. Мы, Робинзон, тебя не выдадим, ты у нас так за англичанина и пойдешь.

Р о б и н з о н. Как, сразу на «ты»? Мы с вами брудершафт не пили.

В о ж е в а т о в. Это все равно... Что за церемонии!

Р о б и н з о н. Но я фамильярности не терплю и не позволю всякому...

В о ж е в а т о в. Да я не всякий.

Р о б и н з о н. А кто же вы?

В о ж е в а т о в. Купец.

Р о б и н з о н. Богатый?

В о ж е в а т о в. Богатый.

Р о б и н з о н. И тароватый?

В о ж е в а т о в. И тароватый.

Р о б и н з о н. Вот это в моем вкусе. (Подает руку Вожеватову.) Очень приятно! Вот теперь я могу тебе позволить обращаться со мной запросто.

В о ж е в а т о в. Значит, приятели: два тела— одна душа.

Р о б и н з о н. И один карман. Имя-отчество? То есть одно имя, отчество не надо.

В о ж е в а т о в. Василий Данилыч.

Р о б и н з о н. Так вот, Вася, для первого знакомства заплати за меня!

В о ж е в а т о в. Гаврило, запиши! Сергей Сергеич, мы нынче вечером прогулочку сочиним за Волгу. На одном катере цыгане, на другом мы; приедем, усядемся на коврике, жженочку сварим.

Г а в р и л о. А у меня, Сергей Сергеич, два ананасика давно вас дожидаются; надо их нарушить для вашего приезда.

П а р а т о в (Гавриле). Хорошо, срежь! (Вожеватову.) Делайте, господа, со мной, что хотите!

Г а в р и л о. Да уж я, Василий Данилыч, все заготовлю, что требуется; у меня и кастрюлечка серебряная водится для таких оказий; уж я и своих людей с вами отпущу.

В о ж е в а т о в. Ну, ладно. Чтобы к шести часам все было готово; коли что лишнее припасешь, взыску не будет; а за недостачу ответишь.

Г а в р и л о. Понимаем-с.

В о ж е в а т о в. А назад поедем, на катерах разноцветные фонарики зажжем.

Р о б и н з о н. Давно ли я его знаю, а уж полюбил, господа. Вот чудо-то!

П а р а т о в. Главное, чтоб весело. Я прощаюсь с холостой жизнью, так чтоб было чем ее вспомнить. А откушать сегодня, господа, прошу ко мне.

В о ж е в а т о в. Эка досада! Ведь нельзя, Сергей Сергеич.

К н у р о в. Отозваны мы.

П а р а т о в. Откажитесь, господа.

В о ж е в а т о в. Отказаться-то нельзя: Лариса Дмитриевна выходит замуж, так мы у жениха обедаем.

П а р а т о в. Лариса выходит замуж! (Задумывается.) Что ж... Бог с ней! Это даже лучше... Я немножко виноват перед ней, то есть так виноват, что не должен бы и носу к ним показывать; ну, а теперь она выходит замуж, значит, старые счеты покончены, и я могу опять явиться поцеловать ручки у ней и у тетеньки. Я Хариту Игнатьевну для краткости тетенькой зову. Ведь я было чуть не женился на Ларисе,— вот бы людей-то насмешил! Да, разыграл было дурака. Замуж выходит... Это очень мило с ее стороны; все-таки на душе у меня немного полегче... и дай ей Бог здоровья и всякого благополучия! Заеду я к ним, заеду; любопытно, очень любопытно поглядеть на нее.

В о ж е в а т о в. Уж наверное и вас пригласят.

П а р а т о в. Само собой, как же можно без меня!

К н у р о в. Я очень рад, все-таки будет с кем хоть слово за обедом перемолвить.

В о ж е в а т о в. Там и потолкуем, как нам веселее время провести, может, и еще что придумаем.

П а р а т о в. Да, господа, жизнь коротка, говорят философы, так надо уметь ею пользоваться. N’est се pas [Неправда ли?], Робинзон?

Р о б и н з о н. Вуй, ля-Серж.

В о ж е в а т о в. Постараемся; скучать не будете: на том стоим. Мы третий катер прихватим, полковую музыку посадим.

П а р а т о в. До свидания, господа! Я в гостиницу. Марш, Робинзон!

Р о б и н з о н (поднимая шляпу).

Да здравствует веселье!
Да здравствует Услад!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЛИЦА:

О г у д а л о в а.
Л а р и с а.
К а р а н д ы ш е в.
П а р а т о в.
К н у р о в.
В о ж е в а т о в.
Р о б и н з о н.
И л ь я — ц ы г а н.
Лакей   Огудаловой.

Комната в доме Огудаловой; две двери: одна, в глубине, входная; другая налево от актеров; направо окно; мебель приличная, фортепьяно, на нем лежит гитара.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Огудалова одна. Подходит к двери налево, с коробочкой в руках.

О г у д а л о в а. Лариса, Лариса!

Лариса за сценой: «Я, мама, одеваюсь».

Погляди-ка, какой тебе подарок Вася привез!

Лариса за сценой: «После погляжу!»

Какие вещи— рублей 500 стоят. «Положите,— говорит, — завтра поутру в ее комнату и не говорите, от кого». А ведь знает, плутишка, что я не утерплю, скажу. Я его просила посидеть, не остался, с каким-то иностранцем ездит, город ему показывает. Да ведь шут он, у него не разберешь, нарочно он или вправду. «Надо, — говорит, — этому иностранцу все замечательные трактирные заведения показать». Хотел к нам привезти этого иностранца. (Взглянув в окно.) А вот и Мокий Парменыч! Не выходи, я лучше одна с ним потолкую.

Входит Кнуров.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Огудалова и Кнуров.

К н у р о в (в дверях). У вас никого нет?

О г у д а л о в а. Никого, Мокий Парменыч.

К н у р о в (входит). Ну, и прекрасно.

О г у д а л о в а. На чем записать такое счастье! Благодарна, Мокий Парменыч, очень благодарна, что удостоили. Я так рада, растерялась, право... не знаю, где и посадить вас.

К н у р о в. Все равно, сяду где-нибудь. (Садится.)

О г у д а л о в а. А Ларису извините, она переодевается. Да ведь можно ее поторопить.

К н у р о в. Нет, зачем беспокоить!

О г у д а л о в а. Как это вы вздумали?

К н у р о в. Брожу ведь я много пешком перед обедом-то, ну, вот и зашел.

О г у д а л о в а. Будьте уверены, Мокий Парменыч, что мы за особенное счастье поставляем ваш визит; ни с чем этого сравнить нельзя.

К н у р о в. Так выдаете замуж Ларису Дмитриевну?

О г у д а л о в а. Да, замуж, Мокий Парменыч.

К н у р о в. Нашелся жених, который берет без денег?

О г у д а л о в а. Без денег, Мокий Парменыч, где ж нам взять денег-то.

К н у р о в. Что ж он, средства имеет большие, жених-то ваш?

О г у д а л о в а. Какие средства! Самые ограниченные.

К н у р о в. Да... А как вы полагаете, хорошо вы поступили, что отдаете Ларису Дмитриевну за человека бедного?

О г у д а л о в а. Не знаю, Мокий Парменыч. Я тут ни при чем, ее воля была.

К н у р о в. Ну, а этот молодой человек, по-вашему: хорошо поступает?

О г у д а л о в а. Что ж, я нахожу, что это похвально с его стороны.

К н у р о в. Ничего тут нет похвального, напротив, это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он не глуп. Что он такое, кто его знал, кто на него обращал внимание! А теперь весь город заговорит про него, он влезает в лучшее общество, он позволяет себе приглашать меня на обед, например... Но вот что глупо: он не подумал или не захотел подумать, как и чем ему жить с такой женой. Вот об чем поговорить нам с вами следует.

О г у д а л о в а. Сделайте одолжение, Мокий Парменыч!

К н у р о в. Как вы думаете о вашей дочери, что она такое?

О г у д а л о в а. Да уж я не знаю, что и говорить; мне одно осталось: слушать вас.

К н у р о в. Ведь в Ларисе Дмитриевне земного, этого житейского, нет. Ну, понимаете, тривиального, что нужно для бедной семейной жизни.

О г у д а л о в а. Ничего нет, ничего.

К н у р о в. Ведь это эфир.

О г у д а л о в а. Эфир, Мокий Парменыч.

К н у р о в. Она создана для блеску.

О г у д а л о в а. Для блеску, Мокий Парменыч.

К н у р о в. Ну, а может ли ваш Карандышев доставить ей этот блеск?

О г у д а л о в а. Нет, где же!

К н у р о в. Бедной полумещанской жизни она не вынесет. Что ж остается ей? Зачахнуть, а потом, как водится, — чахотка.

О г у д а л о в а. Ах, что вы, что вы! Сохрани Бог!

К н у р о в. Хорошо, если она догадается поскорее бросить мужа и вернуться к вам.

О г у д а л о в а. Опять беда, Мокий Парменыч: чем нам жить с дочерью!

К н у р о в. Ну, эта беда поправимая. Теплое участие сильного, богатого человека...

О г у д а л о в а. Хорошо, как найдется это участие.

К н у р о в. Надо постараться приобресть. В таких случаях доброго друга, солидного, прочного иметь необходимо.

О г у д а л о в а. Уж как необходимо-то.

К н у р о в. Вы можете мне сказать, что она еще и замуж-то не вышла, что еще очень далеко то время, когда она может разойтись с мужем. Да, пожалуй, может быть, что и очень далеко, а ведь может быть, что и очень близко. Так лучше предупредить вас, чтобы вы еще не сделали какой-нибудь ошибки, чтоб знали, что я для Ларисы Дмитриевны ничего не пожалею. Что вы улыбаетесь?

О г у д а л о в а. Я очень рада, Мокий Парменыч, что вы так расположены к нам.

К н у р о в. Вы, может быть, думаете, что такие предложения не бывают бескорыстны?

О г у д а л о в а. Ах, Мокий Парменыч!

К н у р о в. Обижайтесь, если угодно, прогоните меня.

О г у д а л о в а (конфузясь). Ах, Мокий Парменыч!

К н у р о в. Найдите таких людей, которые посулят вам десятки тысяч даром, да тогда и браните меня. Не трудитесь напрасно искать, не найдете. Но я увлекся в сторону, я пришел не для этих разговоров. Что это у вас за коробочка?

О г у д а л о в а. Это я, Мокий Парменыч, хотела дочери подарок сделать.

К н у р о в (рассматривая вещи). Да...

О г у д а л о в а. Да дорого, не по карману.

К н у р о в (отдает коробочку). Ну, это пустяки; есть дело поважнее. Вам нужно сделать для Ларисы Дмитриевны хороший гардероб, то есть мало сказать хороший — очень хороший. Подвенечное платье, ну, и все там, что следует.

О г у д а л о в а. Да, да, Мокий Парменыч.

К н у р о в. Обидно будет видеть, если ее оденут кой-как. Так вы закажите все это в лучшем магазине, да не рассчитывайте, не копейничайте! А счеты пришлите ко мне, я заплачу.

О г у д а л о в а. Право, даже уж и слов-то не подберешь, как благодарить вас!

К н у р о в. Вот зачем собственно я зашел к вам. (Встает.)

О г у д а л о в а. А все-таки мне завтра хотелось бы дочери сюрприз сделать. Сердце матери, знаете...

К н у р о в (берет коробочку). Ну, что там такое? Что это стоит?

О г у д а л о в а. Оцените, Мокий Парменыч!

К н у р о в. Что тут ценить! Пустое дело! Триста рублей это стоит. (Достает из бумажника деньги и отдает Огудаловой.) До свиданья! Я пойду еще побродить, я нынче на хороший обед рассчитываю. За обедом увидимся. (Идет к двери.)

О г у д а л о в а. Очень, очень вам благодарна за все, Мокий Парменыч, за все!

Кнуров уходит. Входит Лариса с корзинкой в руках.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Огудалова и Лариса.

Л а р и с а (ставит корзинку на столик и рассматривает вещи в коробочке). Это Вася-то подарил? Недурно. Какой милый!

О г у д а л о в а. «Недурно». Это очень дорогие вещи. Будто ты и не рада?

Л а р и с а. Никакой особенной радости не чувствую.

О г у д а л о в а. Ты поблагодари Васю, так шепни ему на ухо: «Благодарю, мол». И Кнурову тоже.

Л а р и с а. А Кнурову за что?

О г у д а л о в а. Уж так надо, я знаю, за что.

Л а р и с а. Ах, мама, все-то у тебя секреты да хитрости.

О г у д а л о в а. Ну, ну, хитрости! Без хитрости на свете не проживешь.

Л а р и с а (берет гитару, садится к окну и запевает).

Матушка, голубушка, солнышко мое,
Пожалей, родимая, дитятко твое!

Юлий Капитоныч хочет в мировые судьи баллотироваться.

О г у д а л о в а. Ну, вот и прекрасно. В какой уезд?

Л а р и с а. В Заболотье!

О г у д а л о в а. Ай, в лес ведь это. Что ему вздумалось такую даль?

Л а р и с а. Там кандидатов меньше: наверное выберут.

О г у д а л о в а. Что ж, ничего, и там люди живут.

Л а р и с а. Мне хоть бы в лес, да только поскорей отсюда вырваться.

О г у д а л о в а. Да оно и хорошо в захолустье пожить, там и твой Карандышев мил покажется; пожалуй, первым человеком в уезде будет; вот помаленьку и привыкнешь к нему.

Л а р и с а. Да он и здесь хорош, я в нем ничего не замечено дурного.

О г у д а л о в а. Ну, что уж! Такие ль хорошие-то бывают!

Л а р и с а. Конечно, есть и лучше, я сама это очень хорошо знаю.

О г у д а л о в а. Есть, да не про нашу честь.

Л а р и с а. Теперь для меня и этот хорош. Да что толковать, дело решенное.

О г у д а л о в а. Я ведь только радуюсь, что он тебе нравится. Слава Богу. Осуждать его перед тобой я не стану; а и притворяться-то нам друг перед другом нечего — ты сама не слепая.

Л а р и с а. Я ослепла, я все чувства потеряла, да и рада. Давно уж точно во сне все вижу, что кругом меня происходит. Нет, уехать надо, вырваться отсюда. Я стану приставать к Юлию Капитонычу. Скоро и лето пройдет, а я хочу гулять по лесам, собирать ягоды, грибы...

О г у д а л о в а. Вот для чего ты корзиночку-то приготовила! Понимаю теперь. Ты уж и шляпу соломенную с широкими полями заведи, вот и будешь пастушкой.

Л а р и с а. И шляпу заведу. (Запевает.)

Не искушай меня без нужды.

Там спокойствие, тишина.

О г у д а л о в а. А вот сентябрь настанет, так не очень тихо будет, ветер-то загудит в окна.

Л а р и с а. Ну, что ж такое.

О г у д а л о в а. Волки завоют на разные голоса.

Л а р и с а. Все-таки лучше, чем здесь. Я по крайней мере душой отдохну.

О г у д а л о в а. Да разве я тебя отговариваю? Поезжай, сделай милость, отдыхай душой! Только знай, что Заболотье не Италия. Это я обязана тебе сказать; а то, как ты разочаруешься, так меня же будешь винить, что я тебя не предупредила.

Л а р и с а. Благодарю тебя. Но пусть там и дико, и глухо, и холодно; для меня после той жизни, которую я здесь испытала, всякий тихий уголок покажется раем. Что это Юлий Капитоныч медлит, я не понимаю.

О г у д а л о в а. До деревни ль ему! Ему покрасоваться хочется. Да и не удивительно: из ничего, да в люди попал.

Л а р и с а (напевает).

Не искушай меня без нужды.

Экая досада, не налажу никак... (Взглянув в окно.) Илья, Илья! Зайди на минутку. Наберу с собой в деревню романсов и буду играть да петь от скуки.

Входит Илья.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Огудалова, Лариса и Илья.

И л ь я. С праздником! Дай Бог здорово да счастливо! (Кладет фуражку на стул у двери.)

Л а р и с а. Илья, наладь мне: «Не искушай меня без нужды!» Все сбиваюсь. (Подает гитару.)

И л ь я. Сейчас, барышня. (Берет гитару и подстраивает.) Хороша песня; она в три голоса хороша, тенор надо; второе колено делает... Больно хорошо. А у нас беда, ах, беда!

О г у д а л о в а. Какая беда?

И л ь я. Антон у нас есть, тенором поет.

О г у д а л о в а. Знаю, знаю.

И л ь я. Один тенор и есть, а то все басы. Какие басы, какие басы! А тенор один Антон.

О г у д а л о в а. Так что ж?

И л ь я. Не годится в хор, — хоть брось.

О г у д а л о в а. Нездоров?

И л ь я. Нет, здоров, совсем невредимый.

О г у д а л о в а. Что же с ним?

И л ь я. Пополам перегнуло набок, совсем углом; так глаголем и ходит, другая неделя. Ах, беда! Теперь в хоре всякий лишний человек дорого стоит; а без тенора как быть! К дохтору ходил, дохтор и говорит: «Через неделю, через две отпустит, опять прямой будешь». А нам теперь его надо.

Л а р и с а. Да ты пой.

И л ь я. Сейчас, барышня. Секунда фальшивит. Вот беда, вот беда! В хоре надо браво стоять, а его набок перегнуло.

О г у д а л о в а. Отчего это с ним?

И л ь я. От глупости.

О г у д а л о в а. От какой глупости?

И л ь я. Такая есть глупость в нас. Говорил: «Наблюдай, Антон, эту осторожность!» А он не понимает.

О г у д а л о в а. Да и мы не понимаем.

И л ь я. Ну, не вам будь сказано, гулял, так гулял, так гулял. Я говорю: «Антон, наблюдай эту осторожность!» А он не понимает. Ах, беда, ах, беда! Теперь сто рублей человек стоит, вот какое дело у нас; такого барина ждем. А Антона набок свело. Какой прямой цыган был, а теперь кривой. (Запевает басом.) «Не искушай...»

Голос в окно: «Илья, Илья, ча адарйк! ча сегер!»*

Палсо? Со туке требе?**

Голос с улицы: «Иди, барин приехал!»

Хохавеса!***

______________________

* Поди сюда! Иди скорей!
** Зачем? Что тебе?
*** Обманываешь!

______________________

Голос с улицы: «Верно приехал!»

Некогда, барышня, барин приехал. (Кладет гитару и берет фуражку.)

О г у д а л о в а. Какой барин?

И л ь я. Такой барин, ждем не дождемся: год ждали — вот какой барин! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Огудалова и Лариса.

О г у д а л о в а. Кто же бы это приехал? Должно быть, богатый и, вероятно, Лариса, холостой, коли цыгане так ему обрадовались. Видно, уж так у цыган и живет. Ах, Лариса, не прозевали ли мы жениха? Куда торопиться-то было?

Л а р и с а. Ах, мама, мало, что ли, я страдала? Нет, довольно унижаться.

О г у д а л о в а. Экое страшное слово сказала: «унижаться»! Испугать, что ли, меня вздумала? Мы люди бедные, нам унижаться-то всю жизнь. Так уж лучше унижаться смолоду, чтоб потом пожить по-человечески.

Л а р и с а. Нет, не могу; тяжело, невыносимо тяжело.

О г у д а л о в а. А легко-то ничего не добудешь, всю жизнь и останешься ничем.

Л а р и с а. Опять притворяться, опять лгать!

О г у д а л о в а. И притворяйся, и лги! Счастье не пойдет за тобой, если сама от него бегаешь.

Входит Карандышев.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Огудалова, Лариса и Карандышев.

О г у д а л о в а. Юлий Капитоныч, Лариса у нас в деревню собралась, вон и корзинку для грибов приготовила!

Л а р и с а. Да, сделайте для меня эту милость, поедемте поскорей!

К а р а н д ы ш е в. Я вас не понимаю; куда вы торопитесь, зачем?

Л а р и с а. Мне так хочется бежать отсюда.

К а р а н д ы ш е в (запальчиво). От кого бежать? Кто вас гонит? Или вы стыдитесь за меня, что ли?

Л а р и с а (холодно). Нет, я за вас не стыжусь. Не знаю, что дальше будет, а пока вы мне еще повода не подали.

К а р а н д ы ш е в. Так зачем бежать, зачем скрываться от людей! Дайте мне время устроиться, опомниться, прийти в себя! Я рад, я счастлив... дайте мне возможность почувствовать всю приятность моего положения!

О г у д а л о в а. Повеличаться.

К а р а н д ы ш е в. Да, повеличаться, я не скрываю. Я много, очень много перенес уколов для своего самолюбия, моя гордость не раз была оскорблена; теперь я хочу и вправе погордиться и повеличаться.

Л а р и с а. Вы когда же думаете ехать в деревню?

К а р а н д ы ш е в. После свадьбы, когда вам угодно, хоть на другой день. Только венчаться— непременно здесь; чтоб не сказали, что мы прячемся, потому что я не жених вам, не пара, а только та соломинка, за которую хватается утопающий.

Л а р и с а. Да ведь последнее-то почти так, Юлий Капитоныч, вот это правда.

К а р а н д ы ш е в (с сердцем). Так правду эту вы и знайте про себя! (Сквозь слезы.) Пожалейте вы меня хоть сколько-нибудь! Пусть хоть посторонние-то думают, что вы любите меня, что выбор ваш был свободен.

Л а р и с а. Зачем это?

К а р а н д ы ш е в. Как зачем? Разве вы уж совсем не допускаете в человеке самолюбия?

Л а р и с а. Самолюбие! Вы только о себе. Все себя любят! Когда же меня-то будет любить кто-нибудь? Доведете вы меня до погибели.

О г у д а л о в а. Полно, Лариса, что ты?

Л а р и с а. Мама, я боюсь, я чего-то боюсь. Ну, послушайте: если уж свадьба будет здесь, так, пожалуйста, чтобы поменьше было народу, чтобы как можно тише, скромнее!

О г у д а л о в а. Нет, ты не фантазируй! Свадьба— так свадьба; я Огудалова, я нищенства не допущу. Ты у меня заблестишь так, что здесь и не видывали.

К а р а н д ы ш е в. Да и я ничего не пожалею.

Л а р и с а. Ну, я молчу. Я вижу, что я для вас кукла; поиграете вы мной, изломаете и бросите.

К а р а н д ы ш е в. Вот и обед сегодня для меня обойдется недешево.

О г у д а л о в а. А этот обед ваш я считаю уж совсем лишним— напрасная трата.

К а р а н д ы ш е в. Да если б он стоил мне вдвое, втрое, я б не пожалел денег.

О г у д а л о в а. Никому он не нужен.

К а р а н д ы ш е в. Мне нужен.

Л а р и с а. Да зачем, Юлий Капитоныч?

К а р а н д ы ш е в. Лариса Дмитриевна, три года я терпел унижения, три года я сносил насмешки прямо в лицо от ваших знакомых; надо же и мне, в свою очередь, посмеяться над ними.

О г у д а л о в а. Что вы еще придумываете! Ссору, что ли, затеять хотите? Так мы с Ларисой и не поедем.

Л а р и с а. Ах, пожалуйста, не обижайте никого!

К а р а н д ы ш е в. Не обижайте! А меня обижать можно? Да успокойтесь, никакой ссоры не будет, все будет очень мирно. Я предложу за вас тост и поблагодарю вас публично за счастье, которые вы делаете мне своим выбором, за то, что вы отнеслись ко мне не так, как другие, что вы оценили меня и поверили в искренность моих чувств. Вот и все, вот и вся моя месть!

О г у д а л о в а. И все это совсем не нужно.

К а р а н д ы ш е в. Нет, уж эти фаты одолели меня своим фанфаронством. Ведь не сами они нажили богатство; что ж они им хвастаются! По пятнадцати рублей за порцию чаю бросать!

О г у д а л о в а. Все это вы на бедного Васю нападаете.

К а р а н д ы ш е в. Да не один Вася, все хороши. Вон посмотрите, что в городе делается, какая радость на лицах! Извозчики все повеселели, скачут по улицам, кричат друг другу: «Барин приехал, барин приехал». Половые в трактирах тоже сияют, выбегают на улицу, из трактира в трактир перекликаются: «Барин приехал, барин приехал». Цыгане с ума сошли, все вдруг галдят, машут руками. У гостиницы съезд, толпа народу. Сейчас к гостинице четыре цыганки разряженные в коляске подъехали, поздравить с приездом. Чудо, что за картина! А барин-то, я слышал, промотался совсем, последний пароходишко продал. Кто приехал? Промотавшийся кутила, развратный человек, и весь город рад. Хороши нравы!

О г у д а л о в а. Да кто приехал-то?

К а р а н д ы ш е в. Ваш Сергей Сергеич Паратов.

Лариса в испуге встает.

О г у д а л о в а. А, так вот кто!

Л а р и с а. Поедемте в деревню, сейчас поедемте!

К а р а н д ы ш е в. Теперь-то и не нужно ехать.

О г у д а л о в а. Что ты, Лариса, зачем от него прятаться! Он не разбойник.

Л а р и с а. Что вы меня не слушаете! Топите вы меня, толкаете в пропасть!

О г у д а л о в а. Ты сумасшедшая.

К а р а н д ы ш е в. Чего вы боитесь?

Л а р и с а. Я не за себя боюсь.

К а р а н д ы ш е в. За кого же?

Л а р и с а. За вас.

К а р а н д ы ш е в. О, за меня не бойтесь! Я в обиду не дамся. Попробуй он только задеть меня, так увидит.

О г у д а л о в а. Нет, что вы! Сохрани вас Бог! Это ведь не Вася. Вы поосторожнее с ним, а то жизни не рады будете.

К а р а н д ы ш е в (у окна). Вот, изволите видеть, к вам подъехал; четыре иноходца в ряд и цыган на козлах с кучером. Какую пыль в глаза пускает! Оно, конечно, никому вреда нет, пусть тешится; а в сущности-то и гнусно, и глупо.

Л а р и с а (Карандышеву). Пойдемте, пойдемте ко мне в комнату. Мама, прими сюда, пожалуйста, отделайся от его визитов!

Лариса и Карандышев уходят. Входит Паратов.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Огудалова и Паратов.

П а р а т о в (всю сцену ведет в шутливо-серьезном тоне). Тетенька, ручку!

О г у д а л о в а (простирая руки). Ах, Сергей Сергеич! Ах, родной мой!

П а р а т о в. В объятия желаете заключить? Можно. (Обнимаются и целуются.)

О г у д а л о в а. Каким ветром занесло? Проездом, вероятно?

П а р а т о в. Нарочно сюда, и первый визит к вам, тетенька.

О г у д а л о в а. Благодарю. Как поживаете, как дела ваши?

П а р а т о в. Гневить Бога нечего, тетенька, живу весело, а дела не важны.

О г у д а л о в а (поглядев на Паратова). Сергей Сергеич, скажите, мой родной, что это вы тогда так вдруг исчезли?

П а р а т о в. Неприятную телеграмму получил, тетенька.

О г у д а л о в а. Какую?

П а р а т о в. Управители мои и управляющие свели без меня домок мой в ореховую скорлупку-с. Своими операциями довели было до аукционной продажи мои пароходики и все движимое и недвижимое имение. Так я полетел тогда спасать свои животишки-с.

О г у д а л о в а. И, разумеется, все спасли и все устроили.

П а р а т о в Никак нет-с; устроил, да не совсем, брешь порядочная осталась. Впрочем, тетенька, духу не теряю и веселого расположения не утратил.

О г у д а л о в а. Вижу, что не утратил.

П а р а т о в. На одном потеряем, на другом выиграем, тетенька; вот наше дело какое.

О г у д а л о в а. На чем же вы выиграть хотите? Новые обороты завели?

П а р а т о в. Не нам, легкомысленным джентльменам, новые обороты заводить! За это в долговое отделение, тетенька. Хочу продать свою волюшку.

О г у д а л о в а. Понимаю: выгодно жениться хотите. А во сколько вы цените свою волюшку?

П а р а т о в. В полмиллиона-с.

О г у д а л о в а. Порядочно.

П а р а т о в. Дешевле, тетенька, нельзя-с, расчету нет, себе дороже, сами знаете.

О г у д а л о в а. Молодец мужчина.

П а р а т о в. С тем возьмите.

О г у д а л о в а. Экой сокол! Глядеть на тебя да радоваться.

П а р а т о в. Очень лестно слышать от вас. Ручку пожалуйте! (Целует руку.)

О г у д а л о в а. А покупатели, то есть покупательницы-то, есть?

П а р а т о в. Поискать, так найдутся.

О г у д а л о в а. Извините за нескромный вопрос!

П а р а т о в. Коли очень нескромный, так не спрашивайте: я стыдлив.

О г у д а л о в а. Да полно тебе шутить-то! Есть невеста или нет? Коли есть, так кто она?

П а р а т о в. Хоть зарежьте, не скажу.

О г у д а л о в а. Ну, как знаешь.

П а р а т о в. Я бы желал засвидетельствовать свое почтение Ларисе Дмитриевне. Могу я ее видеть?

О г у д а л о в а. Отчего же. Я ее сейчас пришлю к вам. (Берет футляр с вещами.) Да вот, Сергей Сергеич, завтра Ларисы рождение, хотелось бы подарить ей эти вещи, да денег много не хватает.

П а р а т о в. Тетенька, тетенька! ведь уж человек с трех взяла! Я тактику-то вашу помню.

О г у д а л о в а (берет Паратова за ухо). Ах ты, проказник!

П а р а т о в. Я завтра сам привезу подарок, получше этого.

О г у д а л о в а. Я позову к вам Ларису. (Уходит.)

Входит Лариса.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Паратов и Лариса.

П а р а т о в. Не ожидали?

Л а р и с а. Нет, теперь не ожидала. Я ждала вас долго, но уж давно перестала ждать.

П а р а т о в. Отчего же перестали ждать?

Л а р и с а. Не надеялась дождаться. Вы скрылись так неожиданно, и ни одного письма...

П а р а т о в. Я не писал потому, что не мог сообщить вам ничего приятного.

Л а р и с а. Я так и думала.

П а р а т о в. И замуж выходите?

Л а р и с а. Да, замуж.

П а р а т о в. А позвольте вас спросить: долго вы меня ждали?

Л а р и с а. Зачем вам знать это?

П а р а т о в. Мне не для любопытства, Лариса Дмитриевна; меня интересуют чисто теоретические соображения. Мне хочется знать, скоро ли женщина забывает страстно любимого человека: на другой день после разлуки с ним, через неделю или через месяц... имел ли право Гамлет сказать матери, что она «башмаков еще не износила» и так далее.

Л а р и с а. На ваш вопрос я вам не отвечу, Сергей Сергеич; можете думать обо мне, что вам угодно.

П а р а т о в. Об вас я всегда буду думать с уважением; но женщины вообще, после вашего поступка, много теряют в глазах моих.

Л а р и с а. Да какой мой поступок? Вы ничего не знаете.

П а р а т о в. Эти «кроткие, нежные взгляды», этот сладкий любовный шепот,— когда каждое слово чередуется с глубоким вздохом,— эти клятвы... И все это через месяц повторяется другому, как выученный урок. О, женщины!

Л а р и с а. Что «женщины»?

П а р а т о в. Ничтожество вам имя!

Л а р и с а. Ах, как вы смеете так обижать меня? Разве вы знаете, что я после вас полюбила кого-нибудь? Вы уверены в этом?

П а р а т о в. Я не уверен, но полагаю.

Л а р и с а. Чтобы так жестоко упрекать, надо знать, а не полагать.

П а р а т о в. Вы выходите замуж?

Л а р и с а. Но что меня заставило... Если дома жить нельзя, если во время страшной, смертельной тоски заставляют любезничать, улыбаться, навязывают женихов, на которых без отвращения нельзя смотреть, если в доме скандалы, если надо бежать и из дому и даже из городу?

П а р а т о в. Лариса, так вы?..

Л а р и с а. Что «я»? Ну, что вы хотели сказать?

П а р а т о в. Извините! Я виноват перед вами. Так вы не забыли меня, вы еще... меня любите?

Лариса молчит.

Ну, скажите, будьте откровенны!

Л а р и с а. Конечно, да. Нечего и спрашивать.

П а р а т о в (нежно целует руку Ларисы). Благодарю вас, благодарю.

Л а р и с а. Вам только и нужно было: вы— человек гордый.

П а р а т о в. Уступить вас я могу, я должен по обстоятельствам; но любовь вашу уступить было бы тяжело.

Л а р и с а. Неужели?

П а р а т о в. Если бы вы предпочли мне кого-нибудь, вы оскорбили бы меня глубоко, и я нелегко бы простил вам это.

Л а р и с а. А теперь?

П а р а т о в. А теперь я во всю жизнь сохраню самое приятное воспоминание о вас, и мы расстанемся, как лучшие друзья.

Л а р и с а. Значит, пусть женщина плачет, страдает, только бы любила вас?

П а р а т о в. Что делать, Лариса Дмитриевна! В любви равенства нет, это уж не мной заведено. В любви приходится иногда и плакать.

Л а р и с а. И непременно женщине?

П а р а т о в. Уж, разумеется, не мужчине.

Л а р и с а. Да почему?

П а р а т о в. Очень просто; потому что если мужчина заплачет, так его бабой назовут; а это кличка для мужчины хуже всего, что только может изобресть ум человеческий.

Л а р и с а. Кабы любовь-то была равная с обеих сторон, так слез-то бы не было. Бывает это когда-нибудь?

П а р а т о в. Изредка случается. Только уж это какое-то кондитерское пирожное выходит, какое-то безэ.

Л а р и с а. Сергей Сергеич, я сказала вам то, чего не должна была говорить; я надеюсь, что вы не употребите во зло моей откровенности.

П а р а т о в. Помилуйте, за кого же вы меня принимаете! Если женщина свободна, ну, тогда другой разговор... Я, Лариса Дмитриевна, человек с правилами, брак для меня дело священное. Я этого вольнодумства терпеть не могу. Позвольте узнать: ваш будущий супруг, конечно, обладает многими достоинствами?

Л а р и с а. Нет, только одним.

П а р а т о в. Немного.

Л а р и с а. Зато дорогим.

П а р а т о в. А именно?

Л а р и с а. Он любит меня.

П а р а т о в. Действительно дорогим; это для домашнего обихода очень хорошо.

Входят Огудалова и Карандышев.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Паратов, Лариса, Огудалова, Карандышев, потом лакей.

О г у д а л о в а. Позвольте вас познакомить, господа! (Паратову.) Юлий Капитоныч Карандышев. (Карандышеву.) Сергей Сергеич Паратов.

П а р а т о в (подавая руку Карандышеву). Мы уже знакомы. (Кланяясь.) Человек с большими усами и малыми способностями. Прошу любить и жаловать. Старый друг Хариты Игнатьевны и Ларисы Дмитриевны.

К а р а н д ы ш е в (сдержанно). Очень приятно.

О г у д а л о в а. Сергей Сергеич у нас в доме как родной.

К а р а н д ы ш е в. Очень приятно.

П а р а т о в (Карандышеву). Вы не ревнивы?

К а р а н д ы ш е в. Я надеюсь, что Лариса Дмитриевна не подаст мне никакого повода быть ревнивым.

П а р а т о в. Да ведь ревнивые люди ревнуют без всякого повода.

Л а р и с а. Я ручаюсь, что Юлий Капитоныч меня ревновать не будет.

К а р а н д ы ш е в. Да, конечно; но если бы...

П а р а т о в. О да, да. Вероятно, это было бы что-нибудь очень ужасное.

О г у д а л о в а. Что вы, господа, затеяли! Разве нет других разговоров, кроме ревности!

Л а р и с а. Мы, Сергей Сергеич, скоро едем в деревню.

П а р а т о в. От прекрасных здешних мест?

К а р а н д ы ш е в. Что же вы находите здесь прекрасного?

П а р а т о в. Ведь это как кому; на вкус, на цвет образца нет.

О г у д а л о в а. Правда, правда. Кому город нравится, а кому деревня.

П а р а т о в. Тетенька, у всякого свой вкус: один любит арбуз, а другой — свиной хрящик.

О г у д а л о в а. Ах, проказник! Откуда вы столько пословиц знаете?

П а р а т о в. С бурлаками водился, тетенька, так русскому языку выучишься.

К а р а н д ы ш е в. У бурлаков учиться русскому языку?

П а р а т о в. А почему ж у них не учиться?

К а р а н д ы ш е в. Да потому, что мы считаем их...

П а р а т о в. Кто это: мы?

К а р а н д ы ш е в (разгорячись). Мы, то есть образованные люди, а не бурлаки.

П а р а т о в. Ну-с, чем же вы считаете бурлаков? Я судохозяин и вступаюсь за них; я сам такой же бурлак.

К а р а н д ы ш е в. Мы считаем их образцом грубости и невежества.

П а р а т о в. Ну, далее, господин Карандышев!

К а р а н д ы ш е в. Все, больше ничего.

П а р а т о в. Нет, не все, главного недостает: вам нужно просить извинения.

К а р а н д ы ш е в. Мне— извиняться!

П а р а т о в. Да, уж нечего делать, надо.

К а р а н д ы ш е в. Да с какой стати? Это мое убеждение.

П а р а т о в. Но-но-но-но! Отвилять нельзя.

О г у д а л о в а. Господа, господа, что вы!

П а р а т о в. Не беспокойтесь, я за это на дуэль не вызову: ваш жених цел останется; я только поучу его. У меня правило: никому ничего не прощать; а то страх забудут, забываться станут.

Л а р и с а (Карандышеву). Что вы делаете? Просите извинения сейчас, я вам приказываю.

П а р а т о в (Огудаловой). Кажется, пора меня знать. Если я кого хочу поучить, так на неделю дома запираюсь да казнь придумываю.

К а р а н д ы ш е в (Паратову). Я не понимаю.

П а р а т о в. Так выучитесь прежде понимать, да потом и разговаривайте!

О г у д а л о в а. Сергей Сергеич, я на колени брошусь перед вами; ну, ради меня, извините его!

П а р а т о в (Карандышеву). Благодарите Хариту Игнатьевну. Я вас прощаю. Только мой родной, разбирайте людей! Я еду-еду, не свищу, а наеду— не спущу.

К а р а н д ы ш е в хочет отвечать.

О г у д а л о в а. Не возражайте, не возражайте! А то я с вами поссорюсь. Лариса! Вели шампанского подать да налей им по стаканчику— пусть выпьют мировую.

Лариса уходит.

И уж, господа, пожалуйста, не ссорьтесь больше. Я женщина мирного характера; я люблю, чтоб все дружно было, согласно.

П а р а т о в. Я сам мирного характера, курицы не обижу, я никогда первый не начну; за себя я вам ручаюсь.

О г у д а л о в а. Юлий Капитоныч, вы— еще молодой человек, вам надо быть поскромнее, горячиться не следует. Извольте-ка вот пригласить Сергея Сергеича на обед, извольте непременно! Нам очень приятно быть с ним вместе.

К а р а н д ы ш е в. Я и сам хотел. Сергей Сергеич, угодно вам откушать у меня сегодня?

П а р а т о в (холодно). С удовольствием.

Входит Лариса, за ней человек с бутылкой шампанского в руках и стаканами на подносе.

Л а р и с а (наливает). Господа, прошу покорно.

Паратов и Карандышев берут стаканы.

Прошу вас быть друзьями.

П а р а т о в. Ваша просьба для меня равняется приказу.

О г у д а л о в а (Карандышеву). Вот и вы берите пример с Сергея Сергеича!

К а р а н д ы ш е в. Про меня нечего и говорить: для меня каждое слово Ларисы Дмитриевны— закон.

Входит Вожеватов.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Огудалова, Лариса, Паратов, Карандышев, Вожеватов, потом Робинзон.

В о ж е в а т о в. Где шампанское, там и мы. Каково чутье! Харита Игнатьевна, Лариса Дмитриевна, позвольте белокурому в комнату войти!

О г у д а л о в а. Какому белокурому?

В о ж е в а т о в. Сейчас увидите. Войди, белокур?

Робинзон входит.

Честь имею представить вам нового друга моего: лорд Робинзон.

О г у д а л о в а. Очень приятно.

В о ж е в а т о в (Робинзону). Целуй ручки!

Робинзон целует руки у Огудаловой и Ларисы.

Ну, милорд, теперь поди сюда!

О г у д а л о в а. Что это вы как командуете вашим другом?

В о ж е в а т о в. Он почти не бывал в дамском обществе, так застенчив. Все больше путешествовал, и пс воде, и по суше, а вот недавно совсем было одичал на необитаемом острове. (Карандышеву.) Позвольте вас познакомить! Лорд Робинзон, Юлий Капитоныч Карандышев!

К а р а н д ы ш е в (подавая руку Робинзону). Вы уж давно выехали из Англии?

Р о б и н з о н. Yes. (Йес).

В о ж е в а т о в (Паратову). Я его слова три по-английски выучил да, признаться, и сам-то не много больше знаю. (Робинзону.) Что ты на вино-то поглядываешь? Харита Игнатьевна, можно?

О г у д а л о в а. Сделайте одолжение.

В о ж е в а т о в. Англичане ведь целый день пьют вино, с утра.

О г у д а л о в а. Неужели вы целый день пьете?

Р о б и н з о н. Yes.

В о ж е в а т о в. Они три раза завтракают да потом обедают с шести часов до двенадцати.

О г у д а л о в а. Возможно ли?

Р о б и н з о н. Yes.

В о ж е в а т о в (Робинзону). Ну, наливай!

Р о б и н з о н (налив стаканы). If you please (Иф ю плиз)! (Пьют.)

П а р а т о в (Карандышеву). Пригласите и его обедать! Мы с ним везде вместе, я без него не могу.

К а р а н д ы ш е в. Как его зовут?

П а р а т о в. Да кто ж их по имени зовет! Лорд, милорд...

К а р а н д ы ш е в. Разве он лорд?

П а р а т о в. Конечно, не лорд; да они так любят. А то просто: сэр Робинзон.

К а р а н д ы ш е в (Робинзону). Сэр Робинзон, прошу покорно сегодня откушать у меня.

Р о б и н з о н. I thank you (Ай сенк ю).

К а р а н д ы ш е в (Огудаловой). Харита Игнатьевна, я отправлюсь домой, мне нужно похлопотать кой о чем. (Кланяясь всем.) Я вас жду, господа. Честь имею кланяться! (Уходит.)

П а р а т о в (берет шляпу). Да и нам пора, надо отдохнуть с дороги.

В о ж е в а т о в. К обеду приготовиться.

О г у д а л о в а. Погодите, господа, не все вдруг.

Огудалова и Лариса уходят за Карандышевым в переднюю.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Паратов, Вожеватов и Робинзон.

В о ж е в а т о в. Понравился вам жених?

П а р а т о в. Чему тут нравиться! Кому он может нравиться! А еще разговаривает, гусь лапчатый.

В о ж е в а т о в. Разве было что?

П а р а т о в. Был разговор небольшой. Топорщился тоже, как и человек, петушиться тоже вздумал. Да погоди, дружок, я над тобой, дружок, потешусь. (Ударив себя по лбу.) Ах, какая мысль блестящая! Ну, Робинзон, тебе предстоит работа трудная, старайся...

В о ж е в а т о в. Что такое?

П а р а т о в. А вот что... (Прислушиваясь.) Идут. После скажу, господа.

Входят Огудалова и Лариса.

Честь имею кланяться.

В о ж е в а т о в. До свидания! (Раскланиваются.)

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЛИЦА:

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а,   тетка Карандышева.
К а р а н д ы ш е в.
О г у д а л о в а.
Л а р и с а.
П а р а т о в.
К н у р о в.
В о ж е в а т о в.
Р о б и н з о н.
И в а н.
И л ь я — ц ы г а н.

Кабинет Карандышева; комната, меблированная с претензиями, но без вкуса, на одной стене прибит над диваном ковер, на котором развешано оружие; три двери: одна в середине, две по бокам.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Евфросинья Потаповна и Иван (выходят из двери налево).

И в а н. Лимонов пожалуйте!

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. Каких лимонов, аспид?

И в а н. Мессинских-с.

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. На что они тебе понадобились?

И в а н. После обеда которые господа кофей кушают, а которые чай, так к чаю требуется.

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. Вымотали вы из меня всю душеньку нынче. Подай клюковного морсу, разве не все равно. Возьми там у меня графинчик; ты поосторожнее, графинчик-то старенький, пробочка и так еле держится, сургучиком подклеена. Пойдем, я сама выдам. (Уходит в среднюю дверь, Иван за ней.)

Входят Огудалова и Лариса слева.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Огудалова и Лариса.

Л а р и с а. Ах, мама, я не знала, куда деться.

О г у д а л о в а. Я так и ожидала от него.

Л а р и с а. Что за обед, что за обед! А еще зовет Мокия Парменыча! Что он делает?

О г у д а л о в а. Да, угостил, нечего сказать.

Л а р и с а. Ах, как нехорошо! Нет хуже этого стыда, когда приходится за других стыдиться. Вот мы ни в чем не виноваты, а стыдно, стыдно, так бы убежала куда-нибудь. А он как будто не замечает ничего, он даже весел.

О г у д а л о в а. Да ему и заметить нельзя: он ничего не знает, он никогда и не видывал, как порядочные люди обедают. Он еще думает, что удивил всех своей роскошью, вот он и весел. Да разве ты не замечаешь? Его нарочно подпаивают.

Л а р и с а. Ах, ах! Останови его, останови его!

О г у д а л о в а. Как остановить! Он— не малолетний, пора без няньки жить.

Л а р и с а. Да ведь он не глуп, как же он не видит этого!

О г у д а л о в а. Не глуп, да самолюбив. Над ним подтрунивают, вина похваливают, он и рад; сами-то только вид делают, что пьют, а ему поливают.

Л а р и с а. Ах! Я боюсь, всего боюсь. Зачем они это делают?

О г у д а л о в а. Да так просто, позабавиться хотят.

Л а р и с а. Да ведь они меня терзают-то?

О г у д а л о в а. А кому нужно, что ты терзаешься. Вот, Лариса, еще ничего не видя, а уж терзание; что дальше-то будет?

Л а р и с а. Ах, дело сделано; можно только жалеть, а поправить нельзя.

Входит Евфросикья Потаповна.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Огудалова, Лариса и Евфросинья Потаповна.

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. Уж откушали? А чаю не угодно?

О г у д а л о в а. Нет, увольте.

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. А мужчины-то что?

О г у д а л о в а. Они там сидят, разговаривают.

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. Ну, покушали и вставали бы; чего еще дожидаются? Уж достался мне этот обед; что хлопот, что изъяну! Поваришки разбойники, в кухню-то точно какой победитель придет, слова ему сказать не смей!

О г у д а л о в а. Да об чем с ним разговаривать? Коли он хороший повар, так учить его не надо.

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. Да не об ученье речь, а много очень добра изводят. Кабы свой материал, домашний, деревенский, так я бы слова не сказала; а то купленный, дорогой, так его и жалко. Помилуйте, требует сахару, ванилю, рыбьего клею; а ваниль этот дорогой, а рыбий клей еще дороже. Ну и положил бы чуточку для духу, а он валит зря; сердце-то и мрет, на него глядя.

О г у д а л о в а. Да, для расчетливых людей, конечно...

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. Какие тут расчеты, коли человек с ума сошел. Возьмем стерлядь: разве вкус-то в ней не один, что большая, что маленькая? А в цене-то разница, ох, велика! Полтинничек десяток и за глаза бы, а он по полтиннику штуку платил.

О г у д а л о в а. Ну, этим, что были за обедом, еще погулять по Волге да подрасти бы не мешало.

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. Ах, да ведь, пожалуй, есть и в рубль, и в два; плати, у кого деньги бешеные. Кабы для начальника какого высокого али для владыки, ну, уж это так и полагается, а то для кого! Опять вино хотел было дорогое покупать в рубль и больше, да купец честный человек попался; берите, говорит, кругом по шести гривен за бутылку, а ерлыки наклеим какие прикажете! Уж и вино отпустил! Можно сказать, что на чести. Попробовала я рюмочку, так и гвоздикой-то пахнет, и розаном пахнет, и еще чем-то. Как ему быть дешевым, когда в него столько дорогих духов кладется! И деньги немалые: шесть гривен за бутылку; а уж и стоит дать, А дороже платить не из чего, жалованьем живем. Вот у нас сосед женился, так к нему этого одного пуху: перин да подушек, возили-возили, возили-возили, да все чистого; потом пушного: лисица, и куница, и соболь! Все это в дом, так есть из чего ему тратиться. А вот рядом чиновник женился, так всего приданого привезли фортепьяны старые. Не разживешься. Все равно и нам форсить некстати.

Л а р и с а (Огудаловой). Бежала б я отсюда, куда глаза глядят.

О г у д а л о в а. Невозможно, к несчастью.

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. Да коли вам что не по себе, так пожалуйте ко мне в комнату; а то придут мужчины, накурят так, что не продохнешь. Что я стою-то! Бежать мне серебро сосчитать да запереть, нынче народ без креста.

Огудалова и Лариса уходят в дверь направо, Евфросинья Потаповна — в среднюю. Из двери налево выходят Паратов, Кнуров, Вожеватов.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Паратов, Кнуров и Вожеватов.

К н у р о в. Я, господа, в клуб обедать поеду, я не ел ничего.

П а р а т о в. Подождите, Мокий Парменыч!

К н у р о в. Со мной в первый раз в жизни такой случай. Приглашают обедать известных людей, а есть нечего... Он человек глупый, господа.

П а р а т о в. Мы не спорим. Надо ему отдать справедливость: он действительно глуп.

К н у р о в. И сам прежде всех напился.

В о ж е в а т о в. Мы его порядочно подстроили.

П а р а т о в. Да, я свою мысль привел в исполнение. Мне еще давеча в голову пришло: накатить его хорошенько и посмотреть, что выйдет.

К н у р о в. Так у вас было это задумано?

П а р а т о в. Мы прежде условились. Вот, господа, для таких случаев Робинзоны-то и дороги.

В о ж е в а т о в. Золото, а не человек.

П а р а т о в. Чтобы напоить хозяина, надо самому пить с ним вместе; а есть ли возможность глотать эту микстуру, которую он вином величает. А Робинзон— натура выдержанная на заграничных винах ярославского производства, ему нипочем. Он пьет да похваливает, пробует то одно, то другое, сравнивает, смакует с видом знатока, но без хозяина пить не соглашается; тот и попался. Человек непривычный, много ль ему надо, скорехонько и дошел до восторга.

К н у р о в. Это забавно; только мне, господа, не шутя есть хочется.

П а р а т о в. Еще успеете. Погодите немного, мы попросим Ларису Дмитриевну спеть что-нибудь.

К н у р о в. Это другое дело. А где ж Робинзон?

В о ж е в а т о в. Они там еще допивают.

Входит Робинзон.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Паратов, Кнуров, Вожеватов и Робинзон.

Р о б и н з о н (падая на диван). Батюшки, помогите! Ну, Серж, будешь ты за меня Богу отвечать!

П а р а т о в. Что ж ты, пьян, что ли?

Р о б и н з о н. Пьян! Разве я на это жалуюсь когда-нибудь? Кабы пьян, это бы прелесть что такое— лучше бы и желать ничего нельзя. Я с этим добрым намерением ехал сюда, да с этим добрым намерением и на свете живу. Это цель моей жизни.

П а р а т о в. Что ж с тобой?

Р о б и н з о н. Я отравлен, я сейчас караул закричу.

П а р а т о в. Да ты что пил-то больше, какое вино?

Р о б и н з о н. Кто ж его знает? Химик я, что ли! Ни один аптекарь не разберет.

П а р а т о в. Да что на бутылке-то, какой этикет?

Р о б и н з о н. На бутылке-то «бургонское», а в бутылке-то «киндер-бальзам» какой-то. Не пройдет мне даром эта специя, уж я чувствую.

В о ж е в а т о в. Это случается: как делают вино, так переложат лишнее что-нибудь против пропорции, Ошибиться долго ли? человек — не машина. Мухоморов не переложили ли?

Р о б и н з о н. Что тебе весело! Человек погибает, а ты рад.

В о ж е в а т о в. Шабаш! Помирать тебе, Робинзон.

Р о б и н з о н. Ну, это вздор, помирать я не согласен... Ах! хоть бы знать, какое увечье-то от этого вина бывает.

В о ж е в а т о в. Один глаз лопнет непременно, ты так и жди.

За сценой голос Карандышева: «Эй, дайте нам бургонского!»

Р о б и н з о н. Ну, вот, изволите слышать, опять бургонского! Спасите, погибаю! Серж, пожалей хоть ты меня. Ведь я в цвете лет, господа, я подаю большие надежды. За что ж искусство должно лишиться...

П а р а т о в. Да не плачь, я тебя вылечу; я знаю, чем помочь тебе; как рукой снимет.

Входит Карандышев с ящиком сигар.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон и Карандышев.

Р о б и н з о н (взглянув на ковер). Что это у вас такое?

К а р а н д ы ш е в. Сигары.

Р о б и н з о н. Нет, что развешано-то? Бутафорские вещи?

К а р а н д ы ш е в. Какие бутафорские вещи! Это турецкое оружие.

П а р а т о в. Так вот кто виноват, что австрийцы турок одолеть не могут.

К а р а н д ы ш е в. Как? Что за шутки! Помилуйте, что это за вздор! Чем я виноват?

П а р а т о в. Вы забрали у них все дрянное, негодное оружие; вот они с горя хорошим английским и запаслись.

В о ж е в а т о в. Да, да, вот кто виноват! теперь нашлось. Ну, вам австрийцы спасибо не скажут.

К а р а н д ы ш е в. Да чем оно негодное? Вот этот пистолет, например. (Снимает со стены пистолет.)

П а р а т о в (берет у него пистолет). Этот пистолет?

К а р а н д ы ш е в. Ах, осторожнее, он заряжен.

П а р а т о в. Не бойтесь! Заряжен ли он, не заряжен ли, опасность от него одинакова: он все равно не выстрелит. Стреляйте в меня в пяти шагах, я позволяю.

К а р а н д ы ш е в. Ну, нет-с, и этот пистолет пригодиться может.

П а р а т о в. Да, в стену гвозди вколачивать. (Бросает пистолет на стол.)

В о ж е в а т о в. Ну, нет, не скажите! По русской пословице: «На грех и из палки выстрелишь».

К а р а н д ы ш е в (Паратову). Не угодно ли сигар?

П а р а т о в. Да ведь, чай, дорогие! Рублей семь сотня, я думаю.

К а р а н д ы ш е в. Да-с, около того: сорт высокий, очень высокий сорт.

П а р а т о в. Я этот сорт знаю: Регалия капустиссима dos amigos, я его держу для приятелей, а сам не курю.

К а р а н д ы ш е в (Кнурову). Не прикажете ли?

К н у р о в. Не хочу я ваших сигар— свои курю.

К а р а н д ы ш е в. Хорошенькие сигары, хорошенькие-с.

К н у р о в. Ну, а хорошие, так и курите сами.

К а р а н д ы ш е в (Вожеватову). Вам не угодно ли?

В о ж е в а т о в. Для меня эти очень дороги; пожалуй, избалуешься. Не нашему носу рябину клевать: рябина— ягода нежная.

К а р а н д ы ш е в. А вы, сэр Робинзон, курите?

Р о б и н з о н. Я-то? Странный вопрос! Пожалуйте пяточек! (Выбирает пять штук, вынимает из кармана бумажку и тщательно завертывает.)

К а р а н д ы ш е в. Что же вы не закуриваете?

Р о б и н з о н. Нет, как можно! Эти сигары надо курить в природе, в хорошем местоположении.

К а р а н д ы ш е в. Да почему же?

Р о б и н з о н. А потому, что если их закурить в порядочном доме, так, пожалуй, прибьют, чего я терпеть не могу.

В о ж е в а т о в. Не любишь, когда бьют?

Р о б и н з о н. Нет, с детства отвращение имею.

К а р а н д ы ш е в. Какой он оригинал! А, господа, каков оригинал! Сейчас видно, что англичанин. (Громко.) А где наши дамы? (Еще громче.) Где дамы?

Входит Огудалова.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев и Огудалова.

О г у д а л о в а. Дамы здесь, не беспокойтесь. (Карандышеву тихо.) Что вы делаете? Посмотрите вы на себя!

К а р а н д ы ш е в. Я, помилуйте, я себя знаю. Посмотрите: все пьяны, а я только весел. Я счастлив сегодня, я торжествую.

О г у д а л о в а. Торжествуйте, только не так громко! (Подходит к Паратову.) Сергей Сергеич, перестаньте издеваться над Юлием Капитонычем! Нам больно видеть: вы обижаете меня и Ларису.

П а р а т о в. Ах, тетенька, смею ли я!

О г у д а л о в а. Неужели вы еще не забыли давешнюю ссору? Как не стыдно!

П а р а т о в. Что вы! Я, тетенька, не злопамятен. Да извольте, я для вашего удовольствия все это покончу одним разом. Юлий Капитоныч!

К а р а н д ы ш е в. Что вам угодно?

П а р а т о в. Хотите брудершафт со мной выпить?

О г у д а л о в а. Вот это хорошо. Благодарю вас!

К а р а н д ы ш е в. Брудершафт, вы говорите? Извольте, с удовольствием.

П а р а т о в (Огудаловой). Да попросите сюда Ларису Дмитриевну! Что она прячется от нас!

О г у д а л о в а. Хорошо, я приведу ее. (Уходит.)

К а р а н д ы ш е в. Что же мы выпьем? Бургонского?

П а р а т о в. Нет, уж от бургонского увольте! Я человек простой.

К а р а н д ы ш е в. Так чего же?

П а р а т о в. Знаете что: любопытно теперь нам с вами коньячку выпить. Коньяк есть?

К а р а н д ы ш е в. Как не быть! У меня все есть. Эй, Иван, коньяку!

П а р а т о в. Зачем сюда, мы там выпьем; только велите стаканчиков дать, я рюмок не признаю.

Р о б и н з о н. Что ж вы прежде не сказали, что у вас коньяк есть? Сколько дорогого времени-то потеряно!

В о ж е в а т о в. Как он ожил!

Р о б и н з о н. С этим напитком и я обращаться умею, я к нему применился.

Паратов и Карандышев уходят и дверь налево.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Кнуров, Вожеватов и Робинзон.

Р о б и н з о н (глядит в дверь налево). Погиб Карандышев. Я начал, а Серж его докончит. Наливают, устанавливаются в позу; живая картина. Посмотрите, какая у Сержа улыбка! Совсем Бертрам. (Поет из «Роберта».) «Ты мой спаситель.— Я твой спаситель!— И покровитель.— И покровитель». Ну, проглотил. Целуются. (Поет.) «Как счастлив я!— Жертва моя!» Ай, уносит Иван коньяк, уносит! (Громко.) Что ты, что ты, оставь! Я его давно дожидаюсь. (Убегает.)

Из средней двери выходит Илья.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Кнуров, Вожеватов, Илья, потом Паратов.

В о ж е в а т о в. Что тебе, Илья?

И л ь я. Да наши готовы, собрались совсем, на бульваре дожидаются. Когда ехать прикажете?

В о ж е в а т о в. Сейчас все вместе поедем, подождите немного!

И л ь я. Хорошо. Как прикажете так и будет.

Входит Паратов.

П а р а т о в. А, Илья, готовы?

И л ь я. Готовы, Сергей Сергеич?

П а р а т о в. Гитара с тобой?

И л ь я. Не захватил, Сергей Сергеич.

П а р а т о в. Гитару нужно, слышишь?

И л ь я. Сейчас сбегаю, Сергей Сергеич! (Уходит.)

П а р а т о в. Я хочу попросить Ларису Дмитриевну спеть нам что-нибудь, да и поедемте за Волгу.

К н у р о в. Не весела наша прогулка будет без Ларисы Дмитриевны. Вот если бы... Дорого можно заплатить за такое удовольствие.

В о ж е в а т о в. Если бы Лариса Дмитриевна поехала, я бы, с радости, всех гребцов по рублю серебром оделил.

П а р а т о в. Представьте, господа, я и сам о том же думаю; вот как мы сошлись.

К н у р о в. Да есть ли возможность?

П а р а т о в. На свете нет ничего невозможного, говорят философы.

К н у р о в. А Робинзон, господа, лишний. Потешились, и будет. Напьется он там до звериного образа— что хорошего! Эта прогулка дело серьезное, он нам совсем не компания. (Указывая в дверь.) Вон он как к коньяку-то прильнул.

В о ж е в а т о в. Так не брать его.

П а р а т о в. Увяжется как-нибудь!

В о ж е в а т о в. Погодите, господа, я от него отделаюсь. (В дверь.) Робинзон!

Входит Робинзон.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Паратов, Кнуров, Вожеватов и Робинзон.

Р о б и н з о н. Что тебе?

В о ж е в а т о в (тихо). Хочешь ехать в Париж?

Р о б и н з о н. Как в Париж, когда?

В о ж е в а т о в. Сегодня вечером.

Р о б и н з о н. А мы за Волгу сбирались.

В о ж е в а т о в. Как хочешь; поезжай за Волгу, а я в Париж.

Р о б и н з о н. Да ведь у меня паспорта нет.

В о ж е в а т о в. Это уж мое дело.

Р о б и н з о н. Я пожалуй.

В о ж е в а т о в. Так отсюда мы поедем вместе; я тебя завезу домой к себе; там и жди меня, отдохни, усни. Мне нужно заехать по делам места в два.

Р о б и н з о н. А интересно бы и цыган послушать.

В о ж е в а т о в. А еще артист! Стыдись! Цыганские песни — ведь это невежество. То ли дело итальянская опера или оперетка веселенькая! Вот что тебе надо слушать. Чай, сам играл.

Р о б и н з о н. Еще бы! я в «Птичках певчих» играл.

В о ж е в а т о в. Кого?

Р о б и н з о н. Нотариуса.

В о ж е в а т о в. Ну, как же такому артисту да в Париже не побывать. После Парижа тебе какая цена-то будет!

Р о б и н з о н. Руку!

В о ж е в а т о в. Едешь?

Р о б и н з о н. Еду.

В о ж е в а т о в (Паратову). Как он тут пел из «Роберта»! Что за голос!

П а р а т о в. А вот мы с ним в Нижнем на ярмарке дел наделаем.

Р о б и н з о н. Еще поеду ли я, спросить надо.

П а р а т о в. Что так?

Р о б и н з о н. Невежества я и без ярмарки довольно вижу.

П а р а т о в. Ого, как он поговаривать начал!

Р о б и н з о н. Нынче образованные люди в Европу ездят, а не по ярмаркам шатаются.

П а р а т о в. Какие же государства и какие города Европы вы осчастливить хотите?

Р о б и н з о н. Конечно, Париж, я уж туда давно собираюсь.

В о ж е в а т о в. Мы с ним сегодня вечером едем.

П а р а т о в. А, вот что! Счастливого пути! В Париж тебе действительно надо ехать. Там только тебя и недоставало. А где же хозяин?

Р о б и н з о н. Он там, он говорил, что сюрприз нам готовит.

Входят справа Огудалова и Лариса, слева Карандышев и Иван.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Огудалова, Лариса, Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев, Иван, потом Илья и Евфросинья Потаповна.

П а р а т о в (Ларисе). Что вы нас покинули?

Л а р и с а. Мне что-то нездоровится.

П а р а т о в. А мы сейчас с вашим женихом брудершафт выпили. Теперь уж друзья навек.

Л а р и с а. Благодарю вас. (Жмет, руку Паратову.)

К а р а н д ы ш е в (Паратову). Серж!

П а р а т о в (Ларисе). Вот видите, какая короткость. (Карандышеву.) Что тебе?

К а р а н д ы ш е в. Тебя кто-то спрашивает.

П а р а т о в. Кто там?

И в а н. Цыган Илья.

П а р а т о в. Так зови его сюда.

Иван уходит.

Господа, извините, что я приглашаю Илью в наше общество. Это мой лучший друг. Где принимают меня, там должны принимать и моих друзей. Это мое правило.

В о ж е в а т о в (Ларисе тихо). Я новую песенку знаю.

Л а р и с а. Хорошая?

В о ж е в а т о в. Бесподобная! «Веревьюшки веревью, на барышне башмачки».

Л а р и с а. Это забавно.

В о ж е в а т о в. Я вас выучу.

Входит Илья с гитарой.

П а р а т о в (Ларисе). Позвольте, Лариса Дмитриевна, попросить вас осчастливить нас! Спойте нам какой-нибудь романс или песенку! Я вас целый год не слыхал, да, вероятно, и не услышу уж более.

К н у р о в. Позвольте и мне повторить ту же просьбу!

К а р а н д ы ш е в. Нельзя, господа, нельзя, Лариса Дмитриевна не станет петь.

П а р а т о в. Да почем ты знаешь, что не станет? А может быть, и станет.

Л а р и с а. Извините, господа, я и не расположена сегодня, и не в голосе.

К н у р о в. Что-нибудь, что вам угодно!

К а р а н д ы ш е в. Уж коли я говорю, что не станет, так не станет.

П а р а т о в. А вот посмотрим. Мы попросим хорошенько, на колени станем.

В о ж е в а т о в. Это я сейчас, я человек гибкий.

К а р а н д ы ш е в. Нет, нет, и не просите, нельзя; я запрещаю.

О г у д а л о в а. Что вы! Запрещайте тогда, когда будете иметь право, а теперь еще погодите запрещать, рано.

К а р а н д ы ш е в. Нет, нет! Я положительно запрещаю.

Л а р и с а. Вы запрещаете? Так я буду петь, господа.

Карандышев, надувшись, отходит в угол и садится.

П а р а т о в. Илья!

И л ь я. Что будем петь, барышня?

Л а р и с а. «Не искушай».

И л ь я (подстраивая гитару). Вот третий голос надо! Ах, беда! Какой тенор был! От своей от глупости. (Поют в два голоса.)

Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей!
Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней.

Все различным образом выражают восторг. Паратов сидит, запустив руки в волоса. Во втором куплете слегка пристает Робинзон.

Уж я не верю увереньям,
Уж я не верую в любовь
И не хочу предаться вновь
Раз обманувшим сновиденьям.

И л ь я (Робинзону). Вот спасибо, барин. Выручил.

К н у р о в (Ларисе). Велико наслаждение видеть вас, а еще больше наслаждения слушать вас.

П а р а т о в (с мрачным видом). Мне кажется, я с ума сойду. (Целует руку Ларисе.)

В о ж е в а т о в. Послушать да и умереть — вот оно что! (Карандышеву.) А вы хотели лишить нас этого удовольствия.

К а р а н д ы ш е в. Я, господа, не меньше вашего восхищаюсь пением Ларисы Дмитриевны. Мы сейчас выпьем шампанского за ее здоровье.

В о ж е в а т о в. Умную речь приятно и слышать.

К а р а н д ы ш е в (громко). Подайте шампанского!

О г у д а л о в а (тихо). Потише! Что вы кричите!

К а р а н д ы ш е в. Помилуйте, я у себя дома. Я знаю, что делаю. (Громко.) Подайте шампанского!

Входит Евфросинья Потаповна.

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. Какого тебе еще шампанского? Поминутно то того, то другого.

К а р а н д ы ш е в. Не мешайтесь не в свое дело! Исполняйте, что вам приказывают!

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. Так поди сам! А уж я ноги отходила; я еще, может быть, не евши с утра. (Уходит.)

Карандышев идет в дверь налево.

О г у д а л о в а. Послушайте, Юлий Капитоныч!.. (Уходит за Карандышевым.)

П а р а т о в. Илья, поезжай! чтоб катера были готовы! Мы сейчас приедем.

Илья уходит в среднюю дверь.

В о ж е в а т о в (Кнурову). Оставим его одного с Ларисой Дмитриевной. (Робинзону.) Робинзон, смотри, Иван коньяк-то убирает.

Р о б и н з о н. Да я его убью. Мне легче с жизнью расстаться!

Уходят налево Кнуров, Вожеватов и Робинзон.

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Лариса и Паратов.

П а р а т о в. Очаровательница! (Страстно глядит на Ларису.) Как я проклинал себя, когда вы пели!

Л а р и с а. За что?

П а р а т о в. Ведь я — не дерево; потерять такое сокровище, как вы, разве легко?

Л а р и с а. Кто ж виноват?

П а р а т о в. Конечно, я, и гораздо более виноват, чем вы думаете. Я должен презирать себя.

Л а р и с а. За что же, скажите!

П а р а т о в. Зачем я бежал от вас! На что променял вас?

Л а р и с а. Зачем же вы это сделали?

П а р а т о в. Ах, зачем! Конечно, малодушие. Надо было поправить свое состояние. Да Бог с ним, с состоянием! Я проиграл больше, чем состояние, я потерял вас; я и сам страдаю, и вас заставил страдать.

Л а р и с а. Да, надо правду сказать, вы надолго отравили мою жизнь.

П а р а т о в. Погодите, погодите винить меня! Я еще не совсем опошлился, не совсем огрубел; во мне врожденного торгашества нет; благородные чувства еще шевелятся в душе моей. Еще несколько таких минут, да... еще несколько таких минут...

Л а р и с а (тихо). Говорите!

П а р а т о в. Я брошу все расчеты, и уж никакая сила не вырвет вас у меня, разве вместе с моей жизнью.

Л а р и с а. Чего же вы хотите?

П а р а т о в. Видеть вас, слушать вас... Я завтра уезжаю.

Л а р и с а (опустя голову). Завтра.

П а р а т о в. Слушать ваш очаровательный голос, забывать весь мир и мечтать только об одном блаженстве.

Л а р и с а (тихо). О каком?

П а р а т о в. О блаженстве быть рабом вашим, быть у ваших ног.

Л а р и с а. Но как же?

П а р а т о в. Послушайте: мы едем всей компанией кататься по Волге на катерах— поедемте!

Л а р и с а. Ах, а здесь? Я не знаю, право... Как же здесь?

П а р а т о в. Что такое «здесь»? Сюда сейчас приедут: тетка Карандышева, барыни в крашеных шелковых платьях; разговор будет о соленых грибах.

Л а р и с а. Когда же ехать?

П а р а т о в. Сейчас.

Л а р и с а. Сейчас?

П а р а т о в. Сейчас или никогда.

Л а р и с а. Едемте.

П а р а т о в. Как, вы решаетесь ехать за Волгу?

Л а р и с а. Куда вам угодно.

П а р а т о в. С нами, сейчас?

Л а р и с а. Когда вам угодно.

П а р а т о в. Ну, признаюсь, выше и благородней этого я ничего и вообразить не могу. Очаровательное создание! Повелительница моя!

Л а р и с а. Вы — мой повелитель.

Входят Огудалова, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев и Иван с подносом, на котором стаканы шампанского.

ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Огудалов а, Лариса, Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Карандышев и Иван.

П а р а т о в (Кнурову и Вожеватову). Она поедет.

К а р а н д ы ш е в. Господа, я предлагаю тост за Ларису Дмитриевну. (Все берут стаканы.) Господа, вы сейчас восхищались талантом Ларисы Дмитриевны. Ваши похвалы— для нее не новость; с детства она окружена поклонниками, которые восхваляют ее в глаза при каждом удобном случае. Да-с, талантов у нее действительно много. Но не за них я хочу похвалить ее. Главное, неоцененное достоинство Ларисы Дмитриевны — то, господа... то, господа...

В о ж е в а т о в. Спутается.

П а р а т о в. Нет, вынырнет, выучил.

К а р а н д ы ш е в. То, господа, что она умеет ценить и выбирать людей. Да-с, Лариса Дмитриевна знает, что не все то золото, что блестит. Она умеет отличать золото от мишуры. Много блестящих молодых людей окружало ее; но она мишурным блеском не прельстилась. Она искала для себя человека не блестящего, а достойного...

П а р а т о в (одобрительно). Браво, браво!

К а р а н д ы ш е в. И выбрала...

П а р а т о в. Вас! Браво! браво!

В о ж е в а т о в   и   Р о б и н з о н. Браво, браво!

К а р а н д ы ш е в. Да, господа, я не только смею, я имею право гордиться и горжусь. Она меня поняла, оценила и предпочла всем. Извините, господа, может быть, не всем это приятно слышать; но я счел своим долгом поблагодарить публично Ларису Дмитриевну за такое лестное для меня предпочтение. Господа, я сам пью и предлагаю выпить за здоровье моей невесты!

П а р а т о в,   В о ж е в а т о в   и   Р о б и н з о н. Ура!

П а р а т о в (Карандышеву). Еще есть вино-то?

К а р а н д ы ш е в. Разумеется, есть; как же не быть? Что ты говоришь? Уж я достану.

П а р а т о в. Надо еще тост выпить.

К а р а н д ы ш е в. Какой?

П а р а т о в. За здоровье счастливейшего из смертных, Юлия Капитоныча Карандышева.

К а р а н д ы ш е в. Ах, да. Так ты предложишь? Ты и предложи, Серж! А я пойду похлопочу; я достану. (Уходит.)

К н у р о в. Ну, хорошенького понемножку. Прощайте. Я заеду закушу и сейчас же на сборный пункт. (Кланяется дамам.)

В о ж е в а т о в (указывая на среднюю дверь). Здесь пройдите, Мокий Парменыч. Тут прямо выход в переднюю, никто вас и не увидит.

Кнуров уходит.

П а р а т о в (Вожеватову). И мы сейчас едем. (Ларисе.) Собирайтесь!

Лариса уходит направо.

В о ж е в а т о в. Не дождавшись тоста?

П а р а т о в. Так лучше.

В о ж е в а т о в. Да чем же?

П а р а т о в. Смешнее.

Выходит Лариса с шляпой в руках.

В о ж е в а т о в. И то смешнее. Робинзон! едем.

Р о б и н з о н. Куда?

В о ж е в а т о в. Домой, сбираться в Париж.

Робинзон и Вожеватов раскланиваются и уходят.

П а р а т о в (Ларисе тихо). Едем! (Уходит.)

Л а р и с а (Огудаловой). Прощай, мама!

О г у д а л о в а. Что ты! Куда ты?

Л а р и с а. Или тебе радоваться, мама, или ищи меня в Волге.

О г у д а л о в а. Бог с тобой! Что ты!

Л а р и с а. Видно, от своей судьбы не уйдешь. (Уходит.)

О г у д а л о в а. Вот, наконец, до чего дошло: всеобщее бегство! Ах, Лариса!.. Догонять мне ее иль нет? Нет, зачем!.. Что бы там ни было, все-таки кругом нее люди... А здесь хоть и бросить так потеря не велика.

Входят Карандышев и Иван с бутылкой шампанского.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Огудалова, Карандышев, Иван, потом Евфросинья Потаповна.

К а р а н д ы ш е в. Я, господа... (Оглядывает комнату.) Где ж они? Уехали? Вот это учтиво, нечего сказать! Ну, да тем лучше! Однако когда ж они успели? И вы, пожалуй, уедете? Нет, уж вы-то с Ларисой Дмитриевной погодите! Обиделись?— понимаю! Ну, и прекрасно. И мы останемся в тесном семейном кругу... А где же Лариса Дмитриевна?

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а (входя). Никакой у меня твоей Ларисы Дмитриевны нет.

К а р а н д ы ш е в. Однако что ж это такое, в самом деле! Иван, куда девались все господа и Лариса Дмитриевна?

И в а н. Лариса Дмитриевна, надо полагать, с господами вместе уехали... Потому как господа за Волгу сбирались, вроде как пикник у них.

К а р а н д ы ш е в. Как за Волгу?

И в а н. На катерах-с. И посуда, и вина, все от нас пошло-с; еще давеча отправили; ну, и прислуга— всё как следует-с.

К а р а н д ы ш е в (садится и хватается за голову). Ах, что же это, что же это!

И в а н. И цыгане, и музыка с ними— всё как следует.

К а р а н д ы ш е в (с горячностью). Харита Игнатьевна, где ваша дочь? Отвечайте мне, где ваша дочь?

О г у д а л о в а. Я к вам привезла дочь, Юлий Капитоныч; вы мне скажите, где моя дочь!

К а р а н д ы ш е в. И все это преднамеренно, умышленно— все вы вперед сговорились... (Со слезами.) Жестоко, бесчеловечно жестоко!

О г у д а л о в а. Рано было торжествовать-то!

К а р а н д ы ш е в. Да, это смешно... Я смешной человек... Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Я смешон— ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной — я того стою. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить!

Е в ф р о с и н ь я   П о т а п о в н а. Да полно ты, перестань! Не о чем сокрушаться-то!

К а р а н д ы ш е в. И ведь это не разбойники, это почетные люди... Это всё приятели Хариты Игнатьевны.

О г у д а л о в а. Я ничего не знаю.

К а р а н д ы ш е в. Нет, у вас одна шайка, вы все заодно. Но знайте, Харита Игнатьевна, что и самого кроткого человека можно довести до бешенства. Не все преступники — злодеи, и смирный человек решится на преступление, когда ему другого выхода нет. Если мне на белом свете остается только или повеситься от стыда и отчаяния, или мстить, так уж я буду мстить. Для меня нет теперь ни страха, ни закона, ни жалости; только злоба лютая и жажда мести душат меня. Я буду мстить каждому из них, каждому, пока не убьют меня самого. (Схватывает со стола пистолет и убегает.)

О г у д а л о в а. Что он взял-то?

И в а н. Пистолет.

О г у д а л о в а. Беги, беги за ним, кричи, чтоб остановили.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЛИЦА:

П а р а т о в.
К н у р о в.
В о ж е в а т о в.
Р о б и н з о н.
Л а р и с а.
К а р а н д ы ш е в.
И л ь я.
Г а в р и л о.
И в а н.
Ц ы г а н е   и   ц ы г а н к и.

Декорация первого действия. Светлая летняя ночь.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Робинзон с мазиком в руках и Иван выходят из кофейной.

И в а н. Мазик-то пожалуйте!

Р о б и н з о н. Не отдам. Ты играй со мной! Отчего ты не играешь?

И в а н. Да как же играть с вами, когда вы денег не платите!

Р о б и н з о н. Я после отдам. Мои деньги у Василия Данилыча, он их увез с собой. Разве ты не веришь?

И в а н. Как же вы это с ними на пикник не поехали?

Р о б и н з о н. Я заснул; а он не посмел меня беспокоить, будить, ну, и уехал один. Давай играть!

И в а н. Нельзя-с, игра не равна; я ставлю деньги, а вы нет; выигрываете— берете, а проигрываете— не отдаете. Ставьте деньги-с!

Р о б и н з о н. Что ж, разве мне кредиту нет? Это странно! Я первый город такой вижу; я везде, по всей России все больше в кредит.

И в а н. Это я оченно верю-с. Коли спросить чего угодно, мы подадим; знавши Сергея Сергеича и Василия Данилыча, какие они господа, мы обязаны для вас кредит сделать-с; а игра денег требует-с.

Р о б и н з о н. Так бы ты и говорил. Возьми мазик и дай мне бутылку... чего бы?..

И в а н. Портвейн есть недурен-с.

Р о б и н з о н. Я ведь дешевого не пью.

И в а н. Дорогого подадим-с.

Р о б и н з о н. Да вели мне приготовить... знаешь, этого... как оно...

И в а н. Дупелей зажарить можно; не прикажете ли?

Р о б и н з о н. Да, вот именно дупелей.

И в а н. Слушаю-с. (Уходит.)

Р о б и н з о н. Они пошутить захотели надо мной; ну, и прекрасно, и я пошучу над ними. Я, с огорчения, задолжаю рублей двадцать, пусть расплачиваются. Они думают, что мне общество их очень нужно— ошибаются; мне только бы кредит; а то и один не соскучусь, я и solo могу разыграть очень веселое. К довершению удовольствия, денег бы занять...

Входит Иван с бутылкой.

И в а н (ставит бутылку). Дупеля заказаны-с.

Р о б и н з о н. Я здесь театр снимаю.

И в а н. Дело хорошее-с.

Р о б и н з о н. Не знаю, кому буфет сдать. Твой хозяин не возьмет ли?

И в а н. Отчего не взять-с!

Р о б и н з о н. Только у меня — чтоб содержать исправно! И, для верности, побольше задатку сейчас же!

И в а н. Нет, уж он учен, задатку не дает: его так-то уж двое обманули.

Р о б и н з о н. Уж двое? Да, коли уж двое...

И в а н. Так третьему не поверит.

Р о б и н з о н. Какой народ! Удивляюсь. Везде поспеют; где только можно взять, все уж взято, непочатых мест нет. Ну, не надо, не нуждаюсь я в нем. Ты ему не говори ничего, а то он подумает, что я хочу обмануть; а я горд.

И в а н. Да-с, оно, конечно... А как давеча господин Карандышев рассердились, когда все гости вдруг уехали! Очень гневались, даже убить кого-то хотели, так с пистолетом и ушли из дому.

Р о б и н з о н. С пистолетом? Это нехорошо.

И в а н. Хмельненьки были; я полагаю, что это у них постепенно пройдет-с. Они по бульвару раза два проходили., да вон и сейчас идут.

Р о б и н з о н (оробев). Ты говоришь, с пистолетом? Он кого убить-то хотел — не меня ведь?

И в а н. Уж не могу вам сказать. (Уходит.)

Входит Карандышев, Робинзон старается спрятаться за бутылку.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Робинзон, Карандышев, потом Иван.

К а р а н д ы ш е в (подходит к Робинзону). Где ваши товарищи, господин Робинзон?

Р о б и н з о н. Какие товарищи? У меня нет товарищей.

К а р а н д ы ш е в. А те господа, которые обедали у меня с вами вместе?

Р о б и н з о н. Какие ж это товарищи! Это так... мимолетное знакомство.

К а р а н д ы ш е в. Так не знаете ли, где они теперь?

Р о б и н з о н. Не могу сказать, я стараюсь удаляться от этой компании; я человек смирный, знаете ли... семейный...

К а р а н д ы ш е в. Вы семейный?

Р о б и н з о н. Очень семейный... Для меня тихая семейная жизнь выше всего; а неудовольствие какое или ссора— это Боже сохрани; я люблю и побеседовать, только чтоб разговор умный, учтивый, об искусстве, например... Ну, с благородным человеком, вот как вы, можно и выпить немножко. Не прикажете ли?

К а р а н д ы ш е в. Не хочу.

Р о б и н з о н. Как угодно. Главное дело, чтобы неприятности не было.

К а р а н д ы ш е в. Да вы должны же знать, где они.

Р о б и н з о н. Кутят где-нибудь: что ж им больше-то делать!

К а р а н д ы ш е в. Говорят, они за Волгу поехали?

Р о б и н з о н. Очень может быть.

К а р а н д ы ш е в. Вас не звали с собой?

Р о б и н з о н. Нет; я человек семейный.

К а р а н д ы ш е в. Когда ж они воротятся?

Р о б и н з о н. Уж это они и сами не знают, я думаю. К утру вернутся.

К а р а н д ы ш е в. К утру?

Р о б и н з о н. Может быть, и раньше.

К а р а н д ы ш е в. Все-таки надо подождать; мне кой с кем из них объясниться нужно.

Р о б и н з о н. Коли ждать, так на пристани; зачем они сюды пойдут! С пристани они прямо домой проедут. Чего им еще? Чай, и так сыты.

К а р а н д ы ш е в. Да на какой пристани? Пристаней у нас много.

Р о б и н з о н. Да на какой угодно, только не здесь; здесь их не дождетесь.

К а р а н д ы ш е в. Ну, хорошо, я пойду на пристань. Прощайте. (Подает руку Робинзону.) Не хотите ли проводить меня?

Р о б и н з о н. Нет, помилуйте, я человек семейный.

Карандышев уходит.

Иван, Иван!

Входит Иван.

Накрой мне в комнате и вино перенеси туда!

И в а н. В комнате, сударь, душно. Что за неволя!

Р о б и н з о н. Нет, мне на воздухе вечером вредно; доктор запретил. Да если этот барин спрашивать будет, так скажи, что меня нет. (Уходит в кофейную.)

Из кофейной выходит Гаврило.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Гаврило и Иван.

Г а в р и л о. Ты смотрел на Волгу? Не видать наших?

И в а н. Должно быть, приехали.

Г а в р и л о. Что так?

И в а н. Да под горой шум, эфиопы загалдели. (Берет со стола бутылку и уходит в кофейную.)

Входит Илья и хор цыган.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Гаврило, Илья, цыгане и цыганки.

Г а в р и л о. Хорошо съездили?

И л ь я. И, хорошо! Так хорошо, не говори!

Г а в р и л о. Господа веселы?

И л ь я. Разгулялись, важно разгулялись, дай Бог на здоровье! Сюда идут; всю ночь, гляди, прогуляют.

Г а в р и л о (потирая руки). Так ступайте усаживайтесь! Женщинам велю чаю подать, а вы к буфету — закусите!

И л ь я. Старушкам к чаю-то ромку вели— любят.

Илья, цыгане и цыганки, Гаврило уходят в кофейную. Выходят Кнуров и Вожеватов.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Кнуров и Вожеватов.

К н у р о в. Кажется, драма начинается.

В о ж е в а т о в. Похоже.

К н у р о в. Я уж у Ларисы Дмитриевны слезки видел.

В о ж е в а т о в. Да ведь у них дешевы.

К н у р о в. Как хотите, а положение ее незавидное.

В о ж е в а т о в. Дело обойдется как-нибудь.

К н у р о в. Ну, едва ли.

В о ж е в а т о в. Карандышев посердится немножко, поломается, сколько ему надо, и опять тот же будет.

К н у р о в. Да она-то не та же. Ведь чтоб бросить жениха чуть не накануне свадьбы, надо иметь основание. Вы подумайте: Сергей Сергеич приехал на один день, и она бросает для него жениха, с которым ей жить всю жизнь. Значит, она надежду имеет на Сергея Сергеича; иначе зачем он ей!

В о ж е в а т о в. Так вы думаете, что тут не без обмана, что он опять словами поманил ее?

К н у р о в. Да непременно. И, должно быть, обещания были определенные и серьезные; а то как бы она поверила человеку, который уж раз обманул ее!

В о ж е в а т о в. Мудреного нет; Сергей Сергеич ни над чем не задумается: человек смелый.

К н у р о в. Да ведь как ни смел, а миллионную невесту на Ларису Дмитриевну не променяет.

В о ж е в а т о в. Еще бы! что за расчет!

К н у р о в. Так посудите, каково ей, бедной!

В о ж е в а т о в. Что делать-то! мы не виноваты, наше дело сторона.

На крыльце кофейной показывается Робинзон.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Кнуров, Вожеватов и Робинзон.

В о ж е в а т о в. А, милорд! Что во сне видел?

Р о б и н з о н. Богатых дураков; то же, что и наяву вижу.

В о ж е в а т о в. Ну, как же ты, бедный умник, здесь время проводишь?

Р о б и н з о н. Превосходно. Живу в свое удовольствие и притом в долг, на твой счет. Что может быть лучше!

В о ж е в а т о в. Позавидуешь тебе. И долго ты намерен наслаждаться такой приятной жизнью?

Р о б и н з о н. Да ты чудак, я вижу. Ты подумай: какой же мне расчет отказываться от таких прелестей!

В о ж е в а т о в. Что-то я не помню: как будто я тебе открытого листа не давал?

Р о б и н з о н. Так ты в Париж обещал со мной ехать — разве это не все равно?

В о ж е в а т о в. Нет, не все равно! Что я обещал, то исполню; для меня слово— закон, что сказано, то свято. Ты спроси: обманывал ли я кого-нибудь?

Р о б и н з о н. А покуда ты сбираешься в Париж, не воздухом же мне питаться?

В о ж е в а т о в. Об этом уговору не было. В Париж хоть сейчас.

Р о б и н з о н. Теперь поздно; поедем, Вася, завтра.

В о ж е в а т о в. Ну, завтра, так завтра. Послушай, вот что: поезжай лучше ты один, я тебе прогоны выдам взад и вперед.

Р о б и н з о н. Как один? Я дороги не найду.

В о ж е в а т о в. Довезут.

Р о б и н з о н. Послушай, Вася, по-французски не совсем свободно... Хочу выучиться, да все времени нет.

В о ж е в а т о в. Да зачем тебе французский язык?

Р о б и н з о н. Как же, в Париже да по-французски не говорить?

В о ж е в а т о в. Да и не надо совсем, и никто там не говорит по-французски.

Р о б и н з о н. Столица Франции, да чтоб там по-французски не говорили! Что ты меня за дурака, что ли, считаешь?

В о ж е в а т о в. Да какая столица! Что ты, в уме ли? О каком Париже ты думаешь? Трактир у нас на площади есть «Париж», вот я куда хотел с тобой ехать.

Р о б и н з о н. Браво, браво!

В о ж е в а т о в. А ты полагал, в настоящий? Хоть бы ты немножко подумал. А еще умным человеком считаешь себя! Ну, зачем я тебя туда возьму, с какой стати? Клетку, что ли, сделать да показывать тебя?

Р о б и н з о н. Хорошей ты школы, Вася, хорошей; серьезный из тебя негоциант выйдет.

В о ж е в а т о в. Да ничего; я стороной слышал, одобряют.

К н у р о в. Василий Данилыч, оставьте его! Мне нужно вам сказать кой-что.

В о ж е в а т о в (подходя). Что вам угодно?

К н у р о в. Я все думал о Ларисе Дмитриевне. Мне кажется, она теперь находится в таком положении, что нам, близким людям, не только позволительно, но мы даже обязаны принять участие в ее судьбе.

Робинзон прислушивается.

В о ж е в а т о в. То есть вы хотите сказать, что теперь представляется удобный случай взять ее с собой в Париж?

К н у р о в. Да, пожалуй, если угодно: это одно и то же.

В о ж е в а т о в. Так за чем же дело стало? Кто мешает?

К н у р о в. Вы мне мешаете, а я вам. Может быть, вы не боитесь соперничества? Я тоже не очень опасаюсь; а все-таки неловко, беспокойно; гораздо лучше, когда поле чисто.

В о ж е в а т о в. Отступного я не возьму, Мокий Парменыч.

К н у р о в. Зачем отступное? Можно иначе как-нибудь.

В о ж е в а т о в. Да вот, лучше всего. (Вынимает из кармана монету и кладет под руку.) Орел или решетка?

К н у р о в (в раздумье). Если скажу: орел, так проиграю; орел, конечно, вы. (Решительно.) Решетка.

В о ж е в а т о в (поднимая руки). Ваше. Значит, мне одному в Париж ехать. Я не в убытке; расходов меньше.

К н у р о в. Только, Василий Данилыч, давши слово, держись; а не давши, крепись! Вы купец, вы должны понимать, что значит слово.

В о ж е в а т о в. Вы меня обижаете. Я сам знаю, что такое купеческое слово. Ведь я с вами дело имею, а не с Робинзоном.

К н у р о в. Вон Сергей Сергеич идет с Ларисой Дмитриевной! Войдемте в кофейную, не будем им мешать.

Кнуров и Вожеватов уходят в кофейную. Входят Паратов и Лариса.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Паратов, Лариса и Робинзон.

Л а р и с а. Ах, как я устала. Я теряю силы, я насилу взошла на гору. (Садится в глубине сцены на скамейку у решетки.)

П а р а т о в. А, Робинзон! Ну, что ж ты, скоро в Париж едешь?

Р о б и н з о н. С кем это? С тобой, ля-Серж, куда хочешь, а уж с купцом я не поеду. Нет, с купцами кончено.

П а р а т о в. Что так?

Р о б и н з о н. Невежи!

П а р а т о в. Будто? Давно ли ты догадался?

Р о б и н з о н. Всегда знал. Я всегда за дворян.

П а р а т о в. Это делает тебе честь, Робинзон. Но ты не по времени горд. Применяйся к обстоятельствам, бедный друг мой! Время просвещенных покровителей, время меценатов прошло; теперь торжество буржуазии, теперь искусство на вес золота ценится, в полном смысле наступает золотой век. Но, уж не взыщи, подчас и ваксой напоят, и в бочке с горы, для собственного удовольствия, прокатят— на какого Медичиса нападешь. Не отлучайся, ты мне будешь нужен!

Р о б и н з о н. Для тебя в огонь и в воду. (Уходит в кофейную.)

П а р а т о в (Ларисе). Позвольте теперь поблагодарить вас за удовольствие — нет, этого мало, — за счастие, которое вы нам доставили.

Л а р и с а. Нет, нет, Сергей Сергеич, вы мне фраз не говорите! Вы мне скажите только: что я— жена ваша или нет?

П а р а т о в. Прежде всего, Лариса Дмитриевна, вам нужно ехать домой. Поговорить обстоятельно мы еще успеем завтра.

Л а р и с а. Я не поеду домой.

П а р а т о в. Но и здесь оставаться вам нельзя. Прокатиться с нами по Волге днем— это еще можно допустить; но кутить всю ночь в трактире, в центре города, с людьми, известными дурным поведением! Какую пищу вы дадите для разговоров.

Л а р и с а. Что мне за дело до разговоров! С вами я могу быть везде. Вы меня увезли, вы и должны привезти меня домой.

П а р а т о в. Вы поедете на моих лошадях— разве это не все равно?

Л а р и с а. Нет, не все равно. Вы меня увезли от жениха, маменька видела, как мы уехали,— она не будет беспокоиться, как бы поздно мы ни возвратились... Она покойна, она уверена в вас, она только будет ждать нас, ждать... чтоб благословить. Я должна или приехать с вами, или совсем не являться домой.

П а р а т о в. Что такое? Что значит «совсем не являться»? Куда деться вам?

Л а р и с а. Для несчастных людей много простора в божьем мире: вот сад, вот Волга. Здесь на каждом сучке удавиться можно, на Волге— выбирай любое место. Везде утопиться легко, если есть желание да сил достанет.

П а р а т о в. Какая экзальтация! Вам можно жить и должно. Кто откажет вам в любви, в уважении! Да тот же ваш жених: он будет радехонек, если вы опять его приласкаете.

Л а р и с а. Что вы говорите! Я мужа своего если уж не любить, так хоть уважать должна; а как я могу уважать человека, который равнодушно сносит насмешки и всевозможные оскорбления! Это дело кончено: он для меня не существует. У меня один жених: это вы.

П а р а т о в. Извините, не обижайтесь на мои слова! Но едва ли вы имеете право быть так требовательными ко мне.

Л а р и с а. Что вы говорите! Разве вы забыли? Так я вам опять повторю все с начала. Я год страдала, год не могла забыть вас, жизнь стала для меня пуста; я решилась, наконец, выйти замуж за Карандышева, чуть не за первого встречного. Я думала, что семейные обязанности наполнят мою жизнь и помирят меня с ней. Явились вы и говорите: «Брось все, я твой». Разве это не право? Я думала, что ваше слово искренне, что я его выстрадала.

П а р а т о в. Все это прекрасно, и обо всем мы с вами потолкуем завтра.

Л а р и с а. Нет, сегодня, сейчас.

П а р а т о в. Вы требуете?

Л а р и с а. Требую.

В дверях кофейной видны Кнуров и Вожеватов.

П а р а т о в. Извольте. Послушайте, Лариса Дмитриевна! Вы допускаете мгновенное увлечение?

Л а р и с а. Допускаю. Я сама способна увлечься.

П а р а т о в. Нет, я не так выразился; допускаете ли вы, что человек, скованный по рукам и по ногам неразрывными цепями, может так увлечься, что забудет все на свете, забудет и гнетущую его действительность, забудет и свои цепи?

Л а р и с а. Ну, что же! И хорошо, что он забудет.

П а р а т о в. Это душевное состояние очень хорошо, я с вами не спорю; но оно непродолжительно. Угар страстного увлечения скоро проходит, остаются цепи и здравый рассудок, который говорит, что этих цепей разорвать нельзя, что они неразрывны.

Л а р и с а (задумчиво). Неразрывные цепи! (Быстро.) Вы женаты?

П а р а т о в. Нет.

Л а р и с а. А всякие другие цепи — не помеха! Будем носить их вместе, я разделю с вами эту ношу, большую половину тяжести я возьму на себя.

П а р а т о в. Я обручен.

Л а р и с а. Ах!

П а р а т о в (показывая обручальное кольцо). Вот золотые цепи, которыми я скован на всю жизнь.

Л а р и с а. Что же вы молчали? Безбожно, безбожно! (Садится на стул.)

П а р а т о в. Разве я в состоянии был помнить что-нибудь! Я видел вас, и ничего более для меня не существовало.

Л а р и с а. Поглядите на меня!

Паратов смотрит на нее.

«В глазах, как на небе, светло...» Ха, ха, ха! (Истерически смеется.) Подите от меня! Довольно! Я уж сама об себе подумаю. (Опирает голову на руку.)

Кнуров, Вожеватов и Робинзон выходят на крыльцо кофейной.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Паратов, Лариса, Кнуров, Вожеватов и Робинзон.

П а р а т о в (подходя к кофейной). Робинзон, поди сыщи мою коляску! Она тут у бульвара. Ты свезешь Ларису Дмитриевну домой.

Р о б и н з о н. Ля-Серж! Он тут, он ходит с пистолетом.

П а р а т о в. Кто «он»?

Р о б и н з о н. Карандышев.

П а р а т о в. Так что ж мне за дело!

Р о б и н з о н. Он меня убьет.

П а р а т о в. Ну, вот, велика важность! Исполняй, что приказывают! Без рассуждений! Я этого не люблю, Робинзон.

Р о б и н з о н. Я тебе говорю: как он увидит меня с ней вместе, он меня убьет.

П а р а т о в. Убьет он тебя или нет— это еще неизвестно; а вот если ты не исполнишь сейчас же того, что я тебе приказываю, так я тебя убью уж наверное. (Уходит в кофейную.)

Р о б и н з о н (грозя кулаком). О, варвары, о, разбойники! Ну, попал я в компанию! (Уходит.)

Вожеватов подходит к Ларисе.

Л а р и с а (взглянув на Вожеватова). Вася, я погибаю!

В о ж е в а т о в. Лариса Дмитриевна, голубушка моя! Что делать-то? Ничего не поделаешь.

Л а р и с а. Вася, мы с тобой с детства знакомы, почти родные; что мне делать— научи!

В о ж е в а т о в. Лариса Дмитриевна, уважаю я вас и рад бы... я ничего не могу. Верьте моему слову!

Л а р и с а. Да я ничего и не требую от тебя; я прошу только пожалеть меня. Ну, хоть поплачь со мной вместе!

В о ж е в а т о в. Не могу, ничего не могу.

Л а р и с а. Иу тебя тоже цепи?

В о ж е в а т о в. Кандалы, Лариса Дмитриевна.

Л а р и с а. Какие?

В о ж е в а т о в. Честное купеческое слово. (Отходит в кофейную.)

К н у р о в (подходит к Ларисе). Лариса Дмитриевна, выслушайте меня и не обижайтесь! У меня и в помышлении нет вас обидеть. Я только желаю вам добра и счастья, чего вы вполне заслуживаете. Не угодно ли вам ехать со мной в Париж на выставку?

Лариса отрицательно качает головой.

И полное обеспечение на всю жизнь?

Лариса молчит.

Стыда не бойтесь, осуждений не будет. Есть границы, за которые осуждение не переходит: я могу предложить вам такое громадное содержание, что самые злые критики чужой нравственности должны будут замолчать и разинуть рты от удивления.

Лариса поворачивает голову в другую сторону.

Я бы ни на одну минуту не задумался предложить вам руку, но я женат.

Лариса молчит.

Вы расстроены, я не смею торопить вас ответом. Подумайте! Если вам будет угодно благосклонно принять мое предложение, известите меня, и с той минуты я сделаюсь вашим самым преданным слугой и самым точным исполнителем всех ваших желаний и даже капризов, как бы они странны и дороги ни были. Для меня невозможного мало. (Почтительно кланяется и уходит в кофейную.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Лариса одна.

Л а р и с а. Я давеча смотрела вниз через решетку, у меня закружилась голова, и я чуть не упала. А если упасть, так, говорит... верная смерть. (Подумав.) Вот хорошо бы броситься! Нет, зачем бросаться!.. Стоять у решетки и смотреть вниз, закружится голова и упадешь... Да, это лучше... в беспамятстве, ни боли... ничего не будешь чувствовать! (Подходит к решетке и смотрит вниз. Нагибается, крепко хватается за решетку, потом с ужасом отбегает.) Ой, ой! Как страшно! (Чуть не падает, хватается за беседку.) Какое головокружение! Я падаю, падаю, ай! (Садится у стола подле беседки.) Ох, нет... (Сквозь слезы.) Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я думала. Вот и нет сил! Вот я какая несчастная! А ведь есть люди, для которых это легко. Видно, уж тем совсем жить нельзя; их ничто не прельщает, им ничто не мило, ничего не жалко. Ах, что я!.. Да ведь и мне ничто не мило, и мне жить нельзя, и мне жить незачем! Что ж я не решаюсь? Что меня держит над этой пропастью? Что мешает? (Задумывается.) Ах, нет, нет... Не Кнуров... роскошь, блеск... нет, нет... я далека от суеты... (Вздрогнув.) Разврат... ох, нет... Просто решимости не имею. Жалкая слабость: жить, хоть как-нибудь, да жить... когда нельзя жить и не нужно. Какая я жалкая, несчастная. Кабы теперь меня убил кто-нибудь... Как хорошо умереть... пока еще упрекнуть себя не в чем. Или захворать и умереть... Да я, кажется, захвораю. Как дурно мне!.. Хворать долго, успокоиться, со всеми примириться, всем простить и умереть... Ах, как дурно, как кружится голова. (Подпирает голову рукой и сидит в забытьи.)

Входят Робинзон и Карандышев.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Лариса, Робинзон и Карандышев.

К а р а н д ы ш е в. Вы говорите, что вам велено отвезти ее домой?

Р о б и н з о н. Да-с, велено.

К а р а н д ы ш е в. И вы говорили, что они оскорбили ее?

Р о б и н з о н. Уж чего еще хуже, чего обиднее!

К а р а н д ы ш е в. Она сама виновата: ее поступок заслуживал наказания. Я ей говорил, что это за люди; наконец она сама могла, сама имела время заметить разницу между мной и ими. Да, она виновата, но судить ее, кроме меня, никто не имеет права, а тем более оскорблять. Это уж мое дело: прощу я ее или нет; но защитником ее я обязан явиться. У ней нет ни братьев, ни близких; один я, только один я обязан вступиться за нее и наказать оскорбителей. Где она?

Р о б и н з о н. Она здесь была. Вот она!

К а р а н д ы ш е в. При нашем объяснении посторонних не должно быть; вы будете лишний. Оставьте нас!

Р о б и н з о н. С величайшим удовольствием. Я скажу, что вам сдал Ларису Дмитриевну. Честь имею кланяться! (Уходит в кофейную.)

Карандышев подходит к столу и садится против Ларисы.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Лариса и Карандышев.

Л а р и с а (поднимая голову). Как вы мне противны, кабы вы знали! Зачем вы здесь?

К а р а н д ы ш е в. Где же быть мне?

Л а р и с а. Не знаю. Где хотите, только не там, где я.

К а р а н д ы ш е в. Вы ошибаетесь, я всегда должен быть при вас, чтобы оберегать вас. И теперь я здесь, чтобы отмстить за ваше оскорбление.

Л а р и с а. Для меня самое тяжкое оскорбление— это ваше покровительство; ни от кого и никаких других оскорблений мне не было.

К а р а н д ы ш е в. Уж вы слишком невзыскательны. Кнуров и Вожеватов мечут жеребий, кому вы достанетесь, играют в орлянку— и это не оскорбление? Хороши ваши приятели! Какое уважение к вам! Они не смотрят на вас, как на женщину, как на человека, — человек сам располагает своей судьбой; они смотрят на вас, как на вещь. Ну, если вы вещь,— это другое дело. Вещь, конечно, принадлежит тому, кто ее выиграл, вещь и обижаться не может.

Л а р и с а (глубоко оскорбленная). Вещь... да, вещь! Они правы, я вещь, я не человек. Я сейчас убедилась в том, я испытала себя... я вещь! (С горячностью.) Наконец слово для меня найдено, вы нашли его. Уходите! Прошу вас, оставьте меня!

К а р а н д ы ш е в. Оставить вас? Как я вас оставлю, на кого я вас оставлю?

Л а р и с а. Всякая вещь должна иметь хозяина, я пойду к хозяину.

К а р а н д ы ш е в (с жаром). Я беру вас, я ваш хозяин. (Хватает ее за руку.)

Л а р и с а (оттолкнув его). О, нет! Каждой вещи своя цена есть... Ха, ха, ха... я слишком, слишком дорога для вас.

К а р а н д ы ш е в. Что вы говорите! мог ли я ожидать от вас таких бесстыдных слов?

Л а р и с а (со слезами). Уж если быть вещью, так одно утешение— быть дорогой, очень дорогой. Сослужите мне последнюю службу: подите пошлите ко мне Кнурова.

К а р а н д ы ш е в. Что вы, что вы, опомнитесь!

Л а р и с а. Ну, так я сама пойду.

К а р а н д ы ш е в. Лариса Дмитриевна! Остановитесь! Я вас прощаю, я все прощаю.

Л а р и с а (с горькой улыбкой). Вы мне прощаете? Благодарю вас. Только я-то себе не прощаю, что вздумала связать судьбу свою с таким ничтожеством, Как вы.

К а р а н д ы ш е в. Уедемте, уедемте сейчас из этого города, я на все согласен.

Л а р и с а. Поздно. Я вас просила взять меня поскорей из цыганского табора, вы не умели этого сделать; видно, мне жить и умереть в цыганском таборе.

К а р а н д ы ш е в. Ну, я вас умоляю, осчастливьте меня.

Л а р и с а. Поздно. Уж теперь у меня перед глазами заблестело золото, засверкали бриллианты.

К а р а н д ы ш е в. Я готов на всякую жертву, готов терпеть всякое унижение для вас.

Л а р и с а (с отвращением). Подите, вы слишком мелки, слишком ничтожны для меня.

К а р а н д ы ш е в. Скажите же: чем мне заслужить любовь вашу? (Падает на колени.) Я вас люблю, люблю.

Л а р и с а. Лжете. Я любви искала и не нашла. На меня смотрели и смотрят, как на забаву. Никогда никто не постарался заглянуть ко мне в душу, ни от кого я не видела сочувствия, не слыхала теплого, сердечного слова. А ведь так жить холодно. Я не виновата, я искала любви и не нашла... ее нет на свете... нечего и искать. Я не нашла любви, так буду искать золота. Подите, я вашей быть не могу.

К а р а н д ы ш е в (вставая). О, не раскайтесь! (Кладет руку за борт сюртука.) Вы должны быть моей.

Л а р и с а. Чьей ни быть, но не вашей.

К а р а н д ы ш е в (запальчиво). Не моей?

Л а р и с а. Никогда!

К а р а н д ы ш е в. Так не доставайся ж ты никому! (Стреляет в нее из пистолета.)

Л а р и с а (хватаясь за грудь). Ах! Благодарю вас! (Опускается на стул.)

К а р а н д ы ш е в. Что я, что я... ах, безумный! (Роняет пистолет.)

Л а р и с а (нежно). Милый мой, какое благодеяние вы для меня сделали! Пистолет сюда, сюда, на стол! Это я сама... сама. Ах, какое благодеяние... (Поднимает пистолет и кладет на стол.)

Из кофейной выходят Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Гаврило и Иван.

В с е. Что такое, что такое?

Л а р и с а. Это я сама... Никто не виноват, никто... Это я сама.

За сценой цыгане запевают песню.

П а р а т о в. Велите замолчать! Велите замолчать!

Л а р и с а (постепенно слабеющим голосом). Нет, нет, зачем... Пусть веселятся, кому весело... Я не хочу мешать никому! Живите, живите все! Вам надо жить, а мне надо... умереть... Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь... вы все хорошие люди... я вас всех... всех люблю. (Посылает поцелуй.)

Громкий хор цыган.

16 октября 1878 г.


Впервые опубликовано: Отечественные записки. 1879. № 1.

Островский Александр Николаевич (1823-1886) — выдающийся русский драматург, член-корреспондент Петербургской Академии наук


На главную

Произведения А.Н. Островского

Монастыри и храмы Северо-запада