А.Н. Островский
Свои люди — сочтемся

На главную

Произведения А.Н. Островского


Комедия в четырех действиях

СОДЕРЖАНИЕ




ЛИЦА:

С а м с о н   С и л ы ч   Б о л ь ш о в,   купец.
А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а,   его жена.
О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а   (Л и п о ч к а),   их дочь.
Л а з а р ь   Е л и з а р ы ч   П о д х а л ю з и н,   приказчик.
У с т и н ь я   Н а у м о в н а,   сваха.
С ы с о й   П с о и ч   Р и с п о л о ж е н с к и й,   стряпчий.

Ф о м и н и ш н а,   ключница }
Т и ш к а   мальчик           } в доме Большова.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Гостиная в доме Большова.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Л и п о ч к а (сидит у окна с книгой). Какое приятное занятие эти танцы! Ведь уж как хорошо! Что может быть восхитительнее? Приедешь в Собранье али к кому на свадьбу, сидишь, натурально, вся в цветах, разодета, как игрушка али картинка журнальная,— вдруг подлетает кавалер: «Удостойте счастия, сударыня!» Ну, видишь: если человек с понятием али армейской какой — возьмешь да и прищуришься, отвечаешь: «Извольте, с удовольствием!» Ах! (с жаром) оча-ро-ва-тель-но! Это просто уму непостижимо! (Вздыхает.) Больше всего не люблю я танцевать с студентами да с приказными. То ли дело отличаться с военными! Ах, прелесть! восхищение! И усы, и эполеты, и мундир, а у иных даже шпоры с колокольчиками. Одно убийственно, что сабли нет! И для чего они ее отвязывают? Странно, ей-Богу! Сами не понимают, как блеснуть очаровательнее! Ведь посмотрели бы на шпоры, как они звенят, особливо, если улан али полковник какой разрисовывает— чудо! Любоваться — мило-дорого! Ну, а прицепи-ка он еще саблю: просто ничего не увидишь любопытнее, одного грома лучше музыки наслушаешься. Уж какое же есть сравнение: военный или штатский? Военный— уж это сейчас видно: и ловкость, и все, а штатский что? Так какой-то неодушевленный! (Молчание.) Удивляюсь, отчего это многие дамы, поджавши ножки, сидят? Формально нет никакой трудности выучиться! Вот уж я на что совестилась учителя, а в двадцать уроков всё решительно поняла. Отчего это не учиться танцевать! Это одно только суеверие! Вот маменька, бывало, сердится, что учитель все за коленки хватает. Все это от необразования! Что за важность! Он танцмейстер, а не кто-нибудь другой. (Задумывается.) Воображаю я себе: вдруг за меня посватается военный, вдруг у нас парадный сговор, горят везде свечки, ходят официанты в белых перчатках; я, натурально, в тюлевом либо в газовом платье, тут вдруг заиграют вальс. А ну как я перед ним оконфужусь. Ах, срам какой! Куда тогда деваться-то? Что он подумает? Вот, скажет, дура необразованная! Да нет, как это можно! Однако я вот уж полтора года не танцевала! Попробую-ка теперь на досуге. (Дурно вальсируя.) Раз... два... три... раз... два... три...

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Липочка и Аграфена Кондратьевна.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а (входя). Так, так, бесстыдница! Как будто сердце чувствовало: ни свет ни заря, не поемши хлеба божьего, да уж и за пляску тотчас!

Л и п о ч к а. Как, маменька, я и чай пила, и ватрушку скушала. Посмотрите-ка, хорошо? Раз, два, три... раз... два...

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а (преследуя ее). Так что ж, что ты скушала? Нужно мне очень смотреть, как ты греховодничаешь!.. Говорю тебе, не вертись!

Л и п о ч к а. Что за грех такой! Нынче все этим развлекаются. Раз... два...

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Лучше об стол лбом стучи, да ногами не озорничай! (Бегает за ней.) Да что ж ты, с чего ж ты взяла не слушаться!

Л и п о ч к а. Как не слушаться, кто вам сказал! Не мешайте, дайте кончить, как надобно! Раз, два, три...

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Долго ль же мне бегать-то за тобой на старости лет! Ух, замучила, варварка! Слышишь, перестань! Отцу пожалуюсь!

Л и п о ч к а. Сейчас, сейчас, маменька! Последний кружок! Вас на то и Бог создал, чтоб жаловаться. Сами-то вы не очень для меня значительны! Раз, два...

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Как! ты еще пляшешь, да еще ругаешься! Сию минуту брось! Тебе ж будет хуже: поймаю за юбку, весь хвост оторву.

Л и п о ч к а. Ну, да рвите на здоровье! Вам еще зашивать придется! Вот и будет! (Садится.) Фу... фу... как упаточилась, словно воз везла! Ух! Дайте, маменька, платочка пот обтереть.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Постой, уж я сама оботру! Ишь, уморилась! А ведь и то сказать, будто неволили. Коли уж матери не почитаешь, так стен-то бы посовестилась! Отец, голубчик, через великую силу ноги двигает, а ты тут скачешь, как юла какая!

Л и п о ч к а. Подите вы с своими советами! Что ж мне делать, по-вашему! Самой, что ли, хворать прикажете? Вот другой манер, кабы я была докторша! Ух! Что это у вас за отвратительные понятия! Ах! какие вы, маменька, ей-Богу! Право, мне иногда краснеть приходится от ваших глупостей!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Каково детище-то ненаглядное! Прошу подумать, как она мать-то честит! Ах ты, болтушка бестолковая! Да разве можно такими речами поносить родителей? Да неужто я затем тебя на свет родила, учила да берегла пуще соломинки?

Л и п о ч к а. Не вы учили — посторонние; полноте, пожулайства; вы и сами-то, признаться сказать, ничему не воспитаны. Ну, что ж? Родили вы— я была тогда что? Ребенок, дитя без понятия, не смыслила обращения. А выросла да посмотрела на светский тон, так и вижу, что я гораздо других образованнее. Что ж мне, потакать вашим глупостям! Как же! Есть оказия.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Уймись, эй, уймись, бесстыдница! Выведешь ты меня из терпения, прямо к отцу пойду, так в ноги и брякнусь, житья, скажут нет от дочери, Самсонушка!

Л и п о ч к а. Да, вам житья нет! Воображаю. А мне есть от вас житье? Зачем вы отказали жениху? Чем не бесподобная партия? Чем не капидон? Что вы нашли в нем легковерного?

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. А то и легковерного, что зубоскал! Приехал, ломался, ломался, вертелся, вертелся. Эка невидаль!

Л и п о ч к а. Да, много вы знаете! Известно, он благородный человек, так и действует по-деликатному. В ихнем кругу всегда так делают. Да как еще вы смеете порочить таких людей, которых вы и понятия не знаете? Он ведь не купчишка какой-нибудь. (Шепчет в сторону.) Душка, милашка!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Да, хорош душка! Скажите, пожалуйста! Жалко, что не отдали тебя за шута за горохового. Ведь ишь ты, блажь-то какая в тебе; ведь это ты назло матери под нос-то шепчешь.

Л и п о ч к а. Видимый резон, что не хотите моего счастья. Вам с тятенькой только кляузы строить да тиранничать.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ну, как ты хочешь, там думай. Господь тебе судья! А никто так не заботится о своем детище, как материнская утроба! Ты вот тут хохришься да разные глупости выколупываешь, а мы с отцом-то дённо и нощно заботимся, как бы тебе хорошего человека найти да пристроить тебя поскорее.

Л и п о ч к а. Да, легко вам разговаривать, а позвольте спросить, каково мне-то?

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Разве мне тебя не жаль, ты думаешь? Да что делать-то! Потерпи малость, уж коли много лет ждала. Ведь нельзя же тебе вдруг жениха найти: скоро-то только кошки мышей ловят.

Л и п о ч к а. Что мне до ваших кошек! Мне мужа надобно! Что это такое! Страм встречаться с знакомыми, в целой Москве не могли выбрать жениха — всё другим да другим. Кого не заденет за живое: все подруги с мужьями давно, а я словно сирота какая! Отыскался вот один, так и тому отказали. Слышите, найдите мне жениха, беспременно найдите!.. Вперед вам говорю, беспременно сыщите, а то для вас же будет хуже: нарочно, вам назло, по секрету заведу обожателя, с гусаром убегу, да и обвенчаемся потихоньку.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Что, что, беспутная! Кто вбил в тебя такие скверности! Владыко Милосердый, не могу с духом собраться... Ах ты, собачий огрызок! Ну, нечего делать! Видно, придется отца позвать.

Л и п о ч к а. Только и ладите, что отца да отца; бойки вы при нем разговаривать-то, а попробуйте-ка сами!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Так что же, я дура, по-твоему, что ли? Какие у тебя там гусары, бесстыжий твой нос? Тьфу ты, дьявольское наваждение! Али ты думаешь, что я не властна над тобой приказывать? Говори, бесстыжие твои глаза, с чего у тебя взгляд-то такой завистливый? Что ты прытче матери хочешь быть! У меня ведь недолго, я и на кухню горшки парить пошлю. Ишь ты! Ишь ты! А!.. Ах, матушки вы мои! Посконный сарафан сошью да вот на голову тебе и надену! С поросятами тебя, вместо родителей-то, посажу!

Л и п о ч к а. Как же! Позволю я над собой командовать! Вот еще новости!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Молчи, молчи, таранта Егоровна! Уступи верх матери! Эко семя противное! Словечко пикнешь, так язык ниже пяток пришью. Вот послал Господь утешение! Девчонка хабальная! Мальчишка ты, шельмец, и на уме-то у тебя все неженское! Готова, чай, вот на лошадь по-солдатски вскочить!

Л и п о ч к а. Вы, я воображаю, приплетете скоро всех буточников. Уж молчали бы лучше, коли не так воспитаны. Все я скверна, а сами-то вы каковы после этого! Что, вам угодно спровадить меня на тот свет прежде времени, извести своими капризами? (Плачет.) Что ж, пожалуй, я уж и так, как муха какая, кашляю. (Плачет.)

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а (стоит и смотрит на нее). Ну, полно, полно!

Липочка плачет громче и потом рыдает.

Ну, полно ты, полно! Говорят тебе, перестань! Ну, я виновата, перестань только, я виновата.

Липочка плачет.

Липочка! Липа! Ну, будет! Ну, перестань! (Сквозь слезы.) Ну, не сердись ты на меня (плачет)... бабу глупую... неученую... (Плачут обе вместе.) Ну, прости ты меня... сережки куплю.

Л и п о ч к а (плача). На что мне сережки ваши, у меня и так полон туалет. А вы купите браслеты с изумрудами.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Куплю, куплю, только ты плакать-то перестань!

Л и п о ч к а (сквозь слезы). Тогда и перестану, как замуж выду. (Плачет.)

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Выдешь, выдешь, голубчик ты мой! Ну, поцелуй меня! (Целуются.) Ну, Христос с тобой! Ну, дай я тебе слезки оботру. (Обтирает.) Вот нынче хотела Устинья Наумовна притти, мы и потолкуем.

Л и п о ч к а (голосом, еще неуспокоившимся). Ах! кабы она поскорей пришла!

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Фоминишна.

Ф о м и н и ш н а. Угадайте-ка, матушка Аграфена Кондратьевна, кто к нам изволит жаловать?

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Не умею сказать. Да что я тебе, бабка-угадка, что ли, Фоминишна?

Л и п о ч к а. Отчего ж ты у меня не спросишь, что я, глупее, что ли, вас с маменькой?

Ф о м и н и ш н а. Уж и не знаю, как сказать: на словах-то ты у нас больно прытка, а на деле-то вот и нет тебя. Просила, просила, не токма чтобы что такое, подари хоть платок, валяются у тебя вороха два без призрения, так все нет, все чужим да чужим.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Вот уж этого, Фоминишна, я до скончания не разберу.

Л и п о ч к а. Ишь она! Знать, пивца хлебнула после завтрака, налепила тут чудеса в решете.

Ф о м и н и ш н а. Вестимо так; что смеяться-то? Каково скончание, Аграфена Кондратьевна, бывает и начало хуже конца.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. С тобой не разъедешься! Ты коли уж начнешь толковать, так только ушами хлопай. Кто ж такой там пришел-то?

Л и п о ч к а. Мужчина али женщина?

Ф о м и н и ш н а. У тебя все мужчины в глазах-то прыгают. Да где ж это-таки видано, что мужчина ходит в чепчике? Вдовье дело— как следует назвать?

Л и п о ч к а. Натурально, незамужняя, вдова.

Ф о м и н и ш н а. Стало быть, моя правда? И выходит, что женщина!

Л и п о ч к а. Эка бестолковая! Да кто женщина-то?

Ф о м и н и ш н а. То-то вот, умна, да не догадлива: некому другому и быть, как не Устинье Наумовне.

Л и п о ч к а. Ах, маменька, как это кстати!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Где ж она до сих пор? Веди ее скорей, Фоминишна.

Ф о м и н и ш н а. Сама в секунту явится: остановилась на дворе, с дворником бранится: не скоро калитку отпер.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Устинья Наумовна.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а (входя). Уф, фа, фа! Что это у вас, серебряные, лестница-то какая крутая: лезешь, лезешь, насилу вползешь.

Л и п о ч к а. Ах, да вот и она! Здравствуй, Устинья Наумовна!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Не больно спеши! Есть и постарше тебя. Вот с маменькой-то покалякаем прежде. (Целуясь.) Здравствуй, Аграфена Кондратьевна, как встала, ночевала, все ли жива, бралиянтовая?

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Слава создателю! Живу — хлеб жую; целое утро вот с дочкой балясничала.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Чай, об нарядах все. (Целуясь с Липочкой.) Вот и до тебя очередь дошла. Что это ты словно потолстела, изумрудная?.. Пошли, творец! Чего ж лучше, как не красотой цвести!

Ф о м и н и ш н а. Тьфу ты, греховодница! Еще сглазишь, пожалуй.

Л и п о ч к а. Ах, какой вздор! Это тебе так показалось, Устинья Наумовна. Я все хирею: то колики, то сердце бьется, как маятник; все как словно тебя подманивает али плывешь по морю, так вот и рябит меланхолия в глазах.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а (Фоминишне). Ну, и с тобой, божья старушка, поцелуемся уж кстати. Правда, на дворе ведь здоровались, серебряная, стало быть и губы трепать нечего.

Ф о м и н и ш н а. Как знаешь. Известно, мы не хозяева, лыком шитая мелкота; а и в нас тоже душа, а не пар!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а (садясь). Садись, садись, Устинья Наумовна, что как пушка на колесах стоишь! Поди-ка вели нам, Фоминишна, самоварчик согреть.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Пила, пила, жемчужная; провалиться на месте— пила и забежала-то так, на минуточку.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Что ж ты, Фоминишна, проклажаешься? Беги, мать моя, проворнее.

Л и п о ч к а. Позвольте, маменька, я поскорей сбегаю; видите, какая она неповоротливая.

Ф о м и н и ш н а. Уж не финти, где не спрашивают! А я, матушка Аграфена Кондратьевна, вот что думаю: не пригожее ли будет подать бальсанцу с селедочкой.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ну, бальсан бальсаном, а самовар самоваром. Аль тебе жалко чужого добра? Да как поспеет, вели сюда принести.

Ф о м и н и ш н а. Как же уж! Слушаю! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же без Фоминишны.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ну что, новенького нет ли чего, Устинья Наумовна? Ишь, у меня девка-то стосковалась совсем.

Л и п о ч к а. И в самом деле, Устинья Наумовна, ты ходишь, ходишь, а толку нет никакого.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а Да ишь ты, с вами не скоро сообразишь, бралиянтовые. Тятенька-то твой ладит за богатого: мне, говорит, хотя Федот от проходных ворот, лишь бы денежки водились, да приданого поменьше ломил. Маменька-то вот, Аграфена Кондратьевна, тоже норовит в свое удовольствие: подавай ты ей беспременно купца, да чтобы был жалованный, да лошадей бы хороших держал, да и лоб-то крестил бы по-старинному. У тебя тоже свое на уме. Как на вас угодишь?

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же и Фоминишна, входит, ставит на стол водку с закуской.

Л и п о ч к а. Не пойду я за купца, ни за что не пойду. За тем разве я так воспитана: училась и по-французски, и на фортепьянах, и танцевать! Нет, нет! Где хочешь возьми, а достань благородного.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Вот ты и толкуй с ней.

Ф о м и н и ш н а. Да что тебе дались эти благородные? Что в них за особенный скус? Голый на голом, да и христианства-то никакого нет: ни в баню не ходит, ни пирогов по праздникам не печет, а ведь хошь и замужем будешь, а надоест тебе соус-то с подливкой.

Л и п о ч к а. Ты, Фоминишна, родилась между мужиков и ноги протянешь мужичкой. Что мне в твоем купце! Какой он может иметь вес? Где у него амбиция? Мочалка-то его, что ли, мне нужна?

Ф о м и н и ш н а. Не мочалка, а божий волос, сударыня, так-то-сь!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ведь и тятенька твой не оболваненный какой, и борода-то тоже не обшарканная, да целуешь же ты его как-нибудь.

Л и п о ч к а. Одно дело тятенька, а другое дело— муж. Да что вы пристали, маменька? Уж сказала, что не пойду за купца, так и не пойду! Лучше умру сейчас, до конца всю жизнь выплачу: слез недостанет, перцу наемся.

Ф о м и н и ш н а. Никак ты плакать сбираешься? И думать не моги! И тебе как в охоту дразнить, Аграфена Кондратьевна!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. А кто ее дразнит? Сама привередничает.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Пожалуй, уж коли тебе такой апекит, найдем тебе и благородного. Какого тебе: посолидней али поподжаристей?

Л и п о ч к а. Ничего и потолще, был бы собою не мал. Конечно, лучше уж рослого, чем какого-нибудь мухортика. И пуще всего, Устинья Наумовна, чтобы не курносого, беспременно чтобы был бы брюнет; ну, понятное дело, чтоб и одет был по-журнальному. (Смотрит в зеркало.) Ах, Господи! А сама-то я нынче вся, как веник, растрепана.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. А есть у меня теперь жених, вот точно такой, как ты, бралиянтовая, расписываешь: и благородный, и рослый, и брюле.

Л и п о ч к а. Ах, Устинья Наумовна! Совсем не брюле, а брюнет.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Да, очень мне нужно на старости лет язык-то ломать по-твоему: как сказалось, так и живет. И крестьяне есть, и орген на шее; ты вот поди оденься, а мы с маменькой-то потолкуем об этом деле.

Л и п о ч к а. Ах, голубушка, Устинья Наумовна, зайди ужо ко мне в комнату: мне нужно поговорить с тобой. Пойдем, Фоминишна.

Ф о м и н и ш н а. Ох, уж ты мне, егоза!

Уходят.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Аграфена Кондратьевна и Устинья Наумовна.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Не выпить ли нам перед чаем-то бальсанцу, Устинья Наумовна?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Можно, бралиянтовая, можно.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а (наливает). Кушай-ка на здоровье!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Да ты бы сама-то прежде, яхонтовая. (Пьет.)

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Еще поспею!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Уах! фу! Где это вы берете зелье этакое?

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Из винной конторы. (Пьет.)

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ведрами, чай?

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ведрами. Что уж по малости-то, напасешься ль? У нас ведь расход большой.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Что говорить, матушка, что говорить! Ну, уж хлопотала, хлопотала я для тебя, Аграфена Кондратьевна, гранила, гранила мостовую-то, да уж и выкопала жениха: ахнете, бралиянтовые, да и только.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Насилу-то умное словцо вымолвила.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Благородного происхождения и значительный человек, такой вельможа, что вы и во сне не видывали.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Видно, уж попросить у Самсона Силыча тебе парочку арабчиков*.

______________________

* Арабчик— червонец.

______________________

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ничего, жемчужная, возьму. И крестьяне есть, и орген на шее, а умен как, просто тебе истукан золотой.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ты бы, Устинья Наумовна, вперед доложила, что за дочерью-то у нас не горы, мол, золотые.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Да у него своих девать некуды.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Хорошо бы это, уж и больно хорошо; только вот что, Устинья Наумовна, сама ты, мать, посуди, что я буду с благородным-то зятем делать? Я и слова-то сказать с ним не умею, словно в лесу.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Оно точно, жемчужная, дико сначала-то, ну, а потом привыкнешь, обойдетесь как-нибудь. Да вот с Самсон Силычем надо потолковать, может он его и знает, этого человека-то.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же и Рисположенский.

Р и с п о л о ж е н с к и й (входя). А я к вам, матушка, Аграфена Кондратьевна. Толконулся было к Самсону Силычу, да занят, вижу; так я думаю: зайду, мол, я к Аграфене Кондратьевне. Что это, водочка у вас? Я, Аграфена Кондратьевна, рюмочку выпью. (Пьет.)

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Кушай, батюшка, на здоровье! Садиться милости просим; как живете-можете?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Какое уж наше житье! Так, небо коптим, Аграфена Кондратьевна! Сами знаете: семейство большое, делишки маленькие. А не ропщу, роптать грех, Аграфена Кондратьевна.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Уж это, батюшка, последнее дело.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Кто ропщет, значит, тот Богу противится, Аграфена Кондратьевна. Вот какая была история...

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Как тебя звать-то, батюшка? Я все позабываю.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Сысой Псоич, матушка Аграфена Кондратьевна.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Как же это так: Псович, серебряный? По-каковски же это?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Не умею вам сказать доподлинно; отца звали Псой— ну, стало быть, я Псоич и выхожу.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. А Псович, так Псович; что ж, это ничего, и хуже бывает, бралиянтовый.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Так какую же ты, Сысой Псович, историю-то хотел рассказать?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Так вот, матушка Аграфена Кондратьевна, была история: не то чтобы притча али сказка какая, а истинное происшествие. Я, Аграфена Кондратьевна, рюмочку выпью. (Пьет.)

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Кушай, батюшка, кушай.

Р и с п о л о ж е н с к и й (садится). Жил старец, маститый старец... Вот уж я, матушка, забыл где, а только в стороне такой... необитаемой. Было у него, сударыня ты моя, двенадцать деочерей— мал мала меньше. Сам работать не в силах, жена тоже старуха старая, дети еще малые, а пить-есть надобно. Что было добра, под старость все прожили, поить, кормить некому! Куда деться с малыми ребятами? Вот он так думать, эдак думать — нет, сударыня ты моя, ничего уж тут не придумаешь. «Пойду, говорит, я не распутие: не будет ли чего от доброхотных дателей». День сидит— Бог подаст, другой сидит— Бог подаст, вот он, матушка, и возроптал.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. А, батюшки!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Господи, говорит, не мздоимец я, не лихоимец я... лучше, говорит, на себя руки наложить.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ах, батюшка мой!

Р и с п о л о ж е н с к и й. И бысть ему, сударыня ты моя, сон в нощи...

Входит Большов.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Те же и Большов.

Б о л ь ш о в. А! и ты, барин, здесь! Что это ты тут проповедуешь?

Р и с п о л о ж е н с к и й (кланяется). Всё ли здоровы, Самсон Силыч?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Что это ты, яхонтовый, похудел словно? Аль увечье какое напало?

Б о л ь ш о в (садясь). Простудился, должно быть, либо геморрой, что ли, расходился...

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ну, так, Сысой Псович, что ж ему дальше-то было?

Р и с п о л о ж е н с к и й. После, Аграфена Кондратьевна, после доскажу, на свободе как-нибудь забегу в сумеречки и расскажу.

Б о л ь ш о в. Что это ты, али за святость взялся! Ха, ха, ха! Пора очувствоваться.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ну, уж ты начнешь! Не дашь по душе потолковать.

Б о л ь ш о в. По душе!.. Ха, ха, ха... А ты спроси-ка, как у него из суда дело пропало; вот эту историю-то он тебе лучше расскажет.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Ан нет же, и не пропало! Вот и неправда, Самсон Силыч!

Б о л ь ш о в. А за что ж тебя оттудова выгнали?

Р и с п о л о ж е н с к и й. А вот за что, матушка Аграфена Кондратьевна. Взял я одно дело из суда домой, да дорогой-то с товарищем и завернули, человек слаб, ну, понимаете... с позволенья сказать, хошь бы в погребок... там я его оставил, да хмельной-то, должно быть, и забыл. Что ж, со всяким может случиться. Потом, сударыня моя, в суде и хватились этого дела-то: искали, искали, я и на дом-то ездил два раза с экзекутором — нет как нет! Хотели меня суду предать, а тут я и вспомнил, что, должно быть, мол, я его в погребке забыл. Поехали с экзекутором — оно там и есть.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Что ж! Не токма что с пьющим, и с непьющим бывает. Что ж за беда такая!

Б о л ь ш о в. Как же тебя в Камчатку не сослали?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Уж и в Камчатку! А за что, позвольте вас спросить, за что в Камчатку-то сослать?

Б о л ь ш о в. За что! За безобразие! Так неужели ж вам потакать? Этак вы с кругу сопьетесь.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Ан вот простили. Вот, матушка Аграфена Кондратьевна, хотели меня суду предать за это за самое. Я сейчас к генералу к нашему, бух ему в ноги. Ваше, говорю, превосходительство! Не погубите! Жена, говорю, дети маленькие! Ну, говорит, Бог с тобой, лежачего не бьют, подавай, говорит, в отставку, чтоб я и не видал тебя здесь. Так и простил. Что ж! Дай Бог ему здоровья! Он меня и теперь не забывает; иногда забежишь к нему на празднике: что, говорит, ты, Сысой Псоич? С праздником, мол, ваше превосходительство, поздравить пришел. Вот к Троице ходил недавно, просвирку ему принес. Я, Аграфена Кондратьевна, рюмочку выпью. (Пьет.)

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Кушай, батюшка, на здоровье! А мы с тобой, Устинья Наумовна, пойдем-ка, чай, уж самовар готов; да покажу я тебе, есть у нас кой-что из приданого новенького.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. У вас, чай, и так вороха наготовлены, бралиянтовая.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Что делать-то! Материи новые вышли, а нам будто не стать за них деньги платить.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Что говорить, жемчужная! Свой магазин, все равно что в саду растет.

Уходят.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Большов и Рисположенский.

Б о л ь ш о в. А что, Сысой Псоич, чай, ты с этим крючкотворством на своем веку много чернил извел?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Хе, хе... Самсон Силыч, материал не дорогой. А я вот забежал понаведаться, как ваши делишки.

Б о л ь ш о в. Забежал ты! А тебе больно знать нужно! То-то вот вы подлый народ такой, кровопийцы какие-то: только б вам пронюхать что-нибудь этакое, так уж вы и вьетесь тут с вашим дьявольским наущением.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Какое же может произойти, Самсон Силыч, от меня наущение? Да и что я за учитель такой, когда вы сами, может быть, в десять раз меня умнее? Меня что попросят, я сделаю. Что ж не сделать! Я бы свинья был, когда б не сделал, потому что я, можно сказать, облагодетельствован вами и с ребятишками. А я еще довольно глуп, чтобы вам советовать: вы свое дело сами лучше всякого знаете.

Б о л ь ш о в. Сами знаете! То-то вот и беда, что наш брат, купец, дурак, ничего он не понимает, а таким пиявкам, как ты, это и наруку. Ведь вот ты теперь все пороги у меня обобьешь таскамшись-то.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Как же мне не таскаться-то! Кабы я вас не любил, я бы к вам и не таскался. Разве я не чувствую? Что ж я, в самом деле, скот, что ли, какой бессловесный?

Б о л ь ш о в. Знаю я, что ты любишь, все вы нас любите; только путного от вас ничего не добьешься. Вот я теперь маюсь, маюсь с делом, так измучился, по веришь ли ты, мнением только этим одним. Уж хоть бы поскорей, что ли, да из головы вон.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Что же, Самсон Силыч, не вы первый, не вы последний; нешто другие-то не делают?

Б о л ь ш о в. Как не делать, брат, и другие делают. Да еще как делают-то: без стыда, без совести! На лежачих лесорах ездят, в трехэтажных домах живут; другой такой бельведер с колоннами выведет, что ему с своей образиной и войти-то туда совестно; а там и капут, и взять с него нечего. Коляски эти разъедутся неизвестно куда, дома все заложены, останется ль, нет ли кредиторам-то старых сапогов пары три. Вот тебе вся недолга. Да еще и обманет-то кого: так, бедняков каких-нибудь пустит в одной рубашке по миру. А у меня кредиторы все люди богатые, что им сделается!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Известное дело. Что ж, Самсон Силыч, все это в наших руках.

Б о л ь ш о в. Знаю, что в наших руках, да сумеешь ли ты это дело сделать-то? Ведь вы народец тоже! Я уж вас знаю! На словах-то вы прытки, а там и пошел блудить.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Да что вы, Самсон Силыч, помилуйте, нешто мне в первый раз! Уж еще этого-то не знать! Хе, хе, хе... Да такие ли я дела делал, да с рук сходило. Другого-то за такие штуки уж заслали бы давно, куда Макар телят не гонял.

Б о л ь ш о в. Ой ли? Так какую ж ты механику подсмолишь?

Р и с п о л о ж е н с к и й. А там, глядя по обстоятельствам. Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью. (Пьет.) Вот, первое дело, Самсон Силыч, надобно дом да лавки заложить либо продать. Это уж первое дело.

Б о л ь ш о в. Да, это точно надобно сделать заблаговременно. На кого бы только эту обузу свалить? Да вот разве на жену?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Незаконно, Самсон Силыч! Это незаконно! В законах изображено, что таковые продажи недействительны. Оно ведь сделать-то недолго, да чтоб крючков после не вышло. Уж делать, так надо, Самсон Силыч, прочней.

Б о л ь ш о в. И то дело, чтоб оглядок не было.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Как на чужого-то закрепишь, так уж и придраться-то не к чему. Спорь после, поди, против подлинных-то бумаг.

Б о л ь ш о в. Только вот что беда-то: как закрепишь на чужого дом-то, а он, пожалуй, там и застрянет, как блоха на войне.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Уже вы ищите, Самсон Силыч, такого человека, чтобы он совесть знал.

Б о л ь ш о в. А где ты его найдешь нынче? Нынче всякий норовит, как тебя за ворот ухватить, а ты совести захотел.

Р и с п о л о ж е н с к и й. А я вот как мекаю, Самсон Силыч, хотите вы меня слушайте, хотите вы— нет: каков человек у вас приказчик?

Б о л ь ш о в. Который? Лазарь, что ли?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Да, Лазарь Елизарыч.

Б о л ь ш о в. Ну, а на Лазаря, так и пускай на него: он малый с понятием, да и капиталец есть.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Что же прикажете, Самсон Силыч, закладную или купчую?

Б о л ь ш о в. Ас чего процентов меньше, то и варгань. Как сделаешь все в аккурате, такой тебе, Сысой Псоич, магарыч поставлю, просто сказать, угоришь.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Уж будьте покойны, Самсон Силыч, мы свое дело знаем. А вы Лазарю-то Елизарычу говорили об этом деле или нет? Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью. (Пьет.)

Б о л ь ш о в. Нет еще. Вот нынче потолкуем. Он у меня парень-то дельный, ему только мигни, он и понимает. А уж сделает-то что, так пальца не подсунешь. Ну, заложим мы дом, а потом что?

Р и с п о л о ж е н с к и й. А потом напишем реестрик, что вот, мол, так и так, по двадцати пяти копеек за рубль: ну, и ступайте по кредиторам. Коли кто больно заартачится, так можно и прибавить, а другому сердитому и всё заплатить... Вы ему заплатите, а он чтобы писал, что по сделке получил по двадцати пяти копеек, так, для видимости, чтобы другим показать. Вот, мол, так и так, ну, и другие, глядя на них, согласятся.

Б о л ь ш о в. Это точно, поторговаться не мешает: не возьмут по двадцати пяти, так полтину возьмут; а если полтины не возьмут, так за семь гривен обеими руками ухватятся. Все-таки барыш. Там что хошь говори, а у меня дочь невеста, хоть сейчас из полы в полу да с двора долой. Да и самому-то, братец ты мой, отдохнуть пора; проклажались бы мы лежа на боку, и торговлю всю эту к черту. Да вот и Лазарь идет.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Те же и Подхалюзин (входит).

Б о л ь ш о в. Что скажешь, Лазарь? Ты из городу, что ль? Как у вас там?

П о д х а л ю з и н. Слава Богу-с, идет помаленьку. Сысою Псоичу! (Кланяется.)

Р и с п о л о ж е н с к и й. Здравствуйте, батюшка, Лазарь Елизарыч! (Кланяется.)

Б о л ь ш о в. А идет, так и пусть идет. (Помолчав.) А вот ты бы, Лазарь, когда на досуге баланц для меня сделал, учел бы розничную по панской-то части, ну и остальное, что там еще. А то торгуем, торгуем, братец, а пользы ни на грош. Али сидельцы, что ли, грешат, таскают родным да любовницам; их бы маленичко усовещевал. Что так, без барыша-то, небо коптить? Аль сноровки не знают? Пора бы, кажется.

П о д х а л ю з и н. Как же это можно, Самсон Силыч, чтобы сноровки не знать? Кажется, сам завсегда в городе бываю-с, и завсегда толкуешь им-с.

Б о л ь ш о в. Да, что же ты толкуешь-то?

П о д х а л ю з и н. Известное дело-с, стараюсь, чтобы все было в порядке и как следует-с. Вы, говорю, ребята, не зевайте: видишь чуть дело подходящее, покупатель, что ли, тумак какой подвернулся, али цвет с узором какой барышне понравился, взял, говорю, да и накинул рубль али два на аршин.

Б о л ь ш о в. Чай, брат, знаешь, как немцы в магазинах наших бар обирают. Положим, что мы не немцы, а христиане православные, да тоже пироги-то с начинкой едим. Так ли? А?

Рисположенский смеется.

П о д х а л ю з и н. Дело понятное-с. И мерять-то, говорю, надо тоже поестественнее: тяни да потягивай, только, только чтоб, Боже сохрани, как не лопнуло, ведь не нам, говорю, после носить. Ну, а зазеваются, так никто не виноват, можно, говорю, и просто через руку лишний аршин раз шмыгнуть.

Б о л ь ш о в. Все единственно: ведь портной украдет же. А? Украдет ведь?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Украдет, Самсон Силыч, беспременно, мошенник, украдет; уж я этих портных знаю.

Б о л ь ш о в. То-то вот; все они кругом мошенники, а на нас слава.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Это точно, Самсон Силыч, это вы правду говорить изволите.

Б о л ь ш о в. Эх, Лазарь, плохи нынче барыши: не прежние времена. (Помолчав.) Что, ведомости принес?

П о д х а л ю з и н (вынимая из кармана и подавая). Извольте получить-с.

Б о л ь ш о в. Дава-ко-сь, посмотрим. (Надевает очки и просматривает.)

Р и с п о л о ж е н с к и й. Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью. (Пьет, потом надевает очки, садится подле Большова и смотрит в газеты.)

Б о л ь ш о в (читает вслух). «Объявления казенные и разных обществ: 1, 2, 3, 4, 5 и 6, от Воспитательного дома». Это не по нашей части, нам крестьян не покупать. «7 и 8 от Московского новерситета, от Губернских правлений, от Приказов общественного призрения». Ну, и это мимо. «От Городской шестигласной думы». А ну-тко-сь, нет ли чего! (Читает.) «От Московской городской шестигласной думы сим объявляется: не пожелают ли кто взять в содержание нижеозначенные оборонные статьи». Не наше дело: залоги надоть представлять. «Контора Вдовьего дома сим приглашает...» Пускай приглашает, а мы не пойдем. «От Сиротского суда». У самих ни отца, ни матери. (Просматривает дальше.) Эге! Вон оно куды пошло! Слушай-ка, Лазарь! «Такого-то года, сентября такого-то дня, по определению Коммерческого суда, первой гильдии купец Федот Селиверстов Плешков объявлен несостоятельным должником; вследствие чего...» Что тут толковать! Известно, что вследствие бывает. Вот-те и Федот Селиверстыч! Каков был туз, а в трубу вылетел. А что, Лазарь, не должен ли он нам?

П о д х а л ю з и н. Малость должен-с. Сахару для дому брали пудов никак тридцать, не то сорок.

Б о л ь ш о в. Плохо дело, Лазарь. Ну, да мне-то он сполна отдаст по-приятельски.

П о д х а л ю з и н. Сумнительно-с.

Б о л ь ш о в. Сочтемся как-нибудь. (Читает.) «Московский первой гильдии купец Антип Сысоев Енотов объявлен несостоятельным должником». За этим ничего нет?

П о д х а л ю з и н. За масло постное-с, об великом посту брали бочонка с три-с.

Б о л ь ш о в. Вот сухоядцы-то, постники! И Богу-то угодить на чужой счет норовят. Ты, брат, степенству-то этому не верь! Этот народ одной рукой крестится, а другой в чужую пазуху лезет! Вот и третий: «Московский второй гильдии купец Ефрем Лукин Полуаршинников объявлен несостоятельным должником». Ну, а этот как?

П о д х а л ю з и н. Вексель есть-с!

Б о л ь ш о в. Протестован?

П о д х а л ю з и н. Протестован-с. Сам-то скрывается-с.

Б о л ь ш о в. Ну! и четвертый тут, Самопалов. Да что они, сговорились, что ли?

П о д х а л ю з и н. Уж такой расподлеющий народ-с.

Б о л ь ш о в (ворочая листы). Да тут их не перечитаешь до завтрашнего числа. Возьми прочь!

П о д х а л ю з и н (берет газету). Газету-то только пакостят. На все купечество мораль эдакая.

Молчание.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Прощайте, Самсон Силыч, я теперь домой побегу: делишки есть кой-какие.

Б о л ь ш о в. Да ты бы посидел немножко.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Нет, ей-Богу, Самсон Силыч, не время. Я уж к вам завтра пораньше зайду.

Б о л ь ш о в. Ну, как знаешь!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Прощайте! Прощайте, Лазарь Елизарыч! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Большов и Подхалюзин.

Б о л ь ш о в. Вот ты и знай, Лазарь, какова торговля-то! Ты думаешь, что! Так вот даром и бери деньги. Как не деньги, скажет, видал, как лягушки прыгают. На-ка, говорит, вексель. А по векселю-то с иных что возьмешь! Вот у меня есть завалящих тысяч на сто, и с протестами; только и дела, что каждый год подкладывай. Хошь за полтину серебра все отдам! Должников-то по ним, чай, и с собаками не сыщешь: которые повымерли, а которые поразбежались, некого и в яму посадить. А и посадишь-то, Лазарь, так сам не рад: другой так обдержится, что его оттедова куревом не выкуришь. Мне, говорит, и здесь хорошо, а ты проваливай. Так ли, Лазарь?

П о д х а л ю з и н. Уж это как и водится.

Б о л ь ш о в. Все вексель да вексель! А что такое это вексель? Так, с позволения сказать, бумага, да и все тут. И на дисконту отдашь, так проценты слупят, что в животе забурчит, да еще после своим добром отвечай. (Помолчав.) С городовыми лучше не связывайся: всё в долг да в долг; а привезет ли, нет ли, так слепой мелочью да арабчиками, поглядишь— ни ног, ни головы, а на мелочи никакого звания давно уж нет. А вот ты тут, как хошь! Здешним торговцам лучше не показывай: в любой анбар взойдет, только и дела, что нюхает, нюхает, поковыряет, поковыряет, да и прочь пойдет. Уж диви бы товару не было,— каким еще рожном торговать. Одна лавка москательная, другая красная, третья с бакалеей; так нет, ничто не везет. На торги хошь не являйся: сбивают цены пуще черт знает чего; а наденешь хомут, да еще и вязку подай, да магарычи, да угощения, да разные там недочеты с провесами. Вон оно что! Чувствуешь ли ты это?

П о д х а л ю з и н. Кажется, должен чувствовать-с.

Б о л ь ш о в. Вот какова торговля-то, вот тут и торгуй! (Помолчав.) Что, Лазарь, как ты думаешь!

П о д х а л ю з и н. Да как думать-с! Уж это как вам угодно. Наше дело подначальное.

Б о л ь ш о в. Что тут подначальное: ты говори по душе. Я у тебя про дело спрашиваю.

П о д х а л ю з и н. Это опять-таки, Самсон Силыч, как вам угодно-с.

Б о л ь ш о в. Наладил одно: как вам угодно. Да ты-то как?

П о д х а л ю з и н. Это я не могу знать-с.

Б о л ь ш о в (помолчав). Скажи, Лазарь, по совести, любишь ты меня? (Молчание.) Любишь, что ли? Что ж ты молчишь? (Молчание.) Поил, кормил, в люди вывел, кажется.

П о д х а л ю з и н. Эх, Самсон Силыч! Да что тут разговаривать-то-с. Уж вы во мне-то не сумневайтесь! Уж одно слово: вот как есть, весь тут.

Б о л ь ш о в. Да что ж, что ты весь-то?

П о д х а л ю з и н. Уж коли того, а либо что, так останетесь довольны: себя не пожалею.

Б о л ь ш о в. Ну, так и разговаривать нечего. По мне, Лазарь, теперь самое настоящее время: денег наличных у нас довольно, векселям всем сроки подошли. Чего ж ждать-то? Дождешься, пожалуй, что какой-нибудь свой же брат, собачий сын, оберет тебя дочиста, а там, глядишь, сделает сделку по гривне за рубль, да и сидит в миллионе, и плевать на тебя хочет. А ты, честный-то торговец, и смотри да казнись, хлопай глазами-то. Вот я и думаю, Лазарь, предложить кредиторам-то такую статью: не возьмут ли они у меня копеек по двадцати пяти за рубль. Как ты думаешь?

П о д х а л ю з и н. А уж по мне, Самсон Силыч, коли платить по двадцати пяти, так пристойнее совсем не платить.

Б о л ь ш о в. А что? Ведь и правда. Храбростью-то никого не удивишь, а лучше тихим-то манером дельце обделать. Там после суди владыка на втором пришествии. Хлопот-то только куча. Дом-то и лавки я на тебя заложу.

П о д х а л ю з и н. Нельзя ж без хлопот-с. Вот векселя надо за что-нибудь сбыть-с, товар перевести куда подальше. Станем хлопотать-с!

Б о л ь ш о в. Оно так. Да старенек уж я становлюсь хлопотать-то. А ты помогать станешь?

П о д х а л ю з и н. Помилуйте, Самсон Силыч, в огонь и в воду полезу-с.

Б о л ь ш о в. Эдак-то лучше! Черта ли там по грошам-то наживать! Махнул сразу, да и шабаш. Только напусти Бог смелости. Спасибо тебе, Лазарь. Удружил! (Встает.) Ну, хлопочи! (Подходит к нему и треплет по плечу.) Сделаешь дело аккуратно, так мы с тобой барышами-то поделимся. Награжу на всю жизнь. (Идет к двери.)

П о д х а л ю з и н. Мне, Самсон Силыч, окромя вашего спокойствия, ничего не нужно-с. Как жимши у вас с малолетства и видемши все ваши благодеяния, можно сказать, мальчишкой взят-с лавки подметать, следовательно, должен я чувствовать.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Контора в доме Большова. Прямо дверь, на левой стороне лестница наверх.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Т и ш к а (со щеткой на авансцене). Эх, житье, житье! Вот чем свет тут ты полы мети! А мое ли дело полы мести? У нас все не как у людей! У других-то хозяев коли уж мальчишка, так и живет в мальчиках— стало быть, при лавке присутствует. А у нас то туда, то сюда, целый день шаркай по мостовой как угорелый. Скоро руку набьешь, держи карман-то. У добрых-то людей для разгонки держат дворника, а у нас он с котятами на печке лежит либо с кухаркой проклажается, а на тебе спросится. У других все-таки вольготность есть: иным часом проштрафишься што либо-о́што, по малолетствию тебе спускается; а у нас— коли не тот, так другой, коли не сам, так сама задаст вытрепку; а то вот приказчик Лазарь, а то вот Фоминишна, а то вот... всякая шваль над тобой командует. Вот она жисть-то какая анафемская! А уж это чтобы урваться когда из дому, с приятелями в три листика, али в пристенок сразиться— и не думай лучше! Да уж и в голове-то, правда, не то! (Лезет на стул коленками и смотрит в зеркало.) Здравствуйте, Тихон Савостьяныч! Как вы поживаете? Всё ли вы слава Богу?.. А ну, Тишка, выкинь коленце. (Делает гримасу.) Вот оно что! (Другую.) Эвось оно как... (Хохочет.)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Тишка и Подхалюзин (крадется и хватает его за ворот).

П о д х а л ю з и н. А это ты, чертенок, что делаешь?

Т и ш к а. Что? Известно что! Пыль стирал.

П о д х а л ю з и н. Языком-то стирал! Что ты за пыль на зеркале нашел? Покажу я тебе пыль! Ишь, ломаешься! А вот я тебе заклею подзатыльника, так ты и будешь знать.

Т и ш к а. Будешь знать! Да было бы еще за что?

П о д х а л ю з и н. А за то, что за что! Поговоришь, так и увидишь, за что! Вот пикни еще!

Т и ш к а. Да, пикни еще! Я ведь и хозяину скажу, не что возьмешь!

П о д х а л ю з и н. Хозяину скажу!.. Что мне твой хозяин... Я, коли не то пошло... хозяин мне твой!.. На то ты и мальчишка, чтоб тебя учить, а ты думал что! Вас, пострелят, не бить, так и добра не видать. Прахтика-то эта известная. Я, брат, и сам огни, и воды, и медные трубы прошел.

Т и ш к а. Знаем, что прошел.

П о д х а л ю з и н. Цыц, дьяволенок! (Замахивается.)

Т и ш к а. Накось, попробуй! Нешто не скажу, ей-Богу, скажу!

П о д х а л ю з и н. Да что ты скажешь-то, чертова перечница!

Т и ш к а. Что скажу? А то, что лаешься!

П о д х а л ю з и н. Важное кушанье! Ишь ты, барин какой! Поди-тко-сь! Был Сысой Псоич?

Т и ш к а. Известно, был.

П о д х а л ю з и н. Да ты, чертенок, говори толком! Зайти, что ль, хотел?

Т и ш к а. Зайти хотел!

П о д х а л ю з и н. Ну, так ты сбегай на досуге.

Т и ш к а. Рябиновки, что ли?

П о д х а л ю з и н. Да, рябиновки. Надо Сысоя Псоича попотчевать. (Дает деньги.) Купи полштофа, а сдачу возьми уж себе на пряники. Только ты, смотри, проворней, чтобы не хватились!

Т и ш к а. Стриженая девка косы не заплетет. Так начну порхать— живым манером.

Тишка уходит.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

П о д х а л ю з и н (один). Вот беда-то! Вот она где беда-то пришла на нас! Что теперь делать-то! Ну, плохо дело! Не миновать теперь несостоятельным объявиться! Ну, положим, хозяину что-нибудь и останется, а я-то при чем буду? Мне-то куда деться? В проходном ряду пылью торговать! Служил, служил лет двадцать, а там ступай мостовую грани. Как теперь это дело рассудить надо? Чем-нибудь попользоваться надо. Товаром, что ли? Вот векселя велел продать (вынимает и считает), тут, должно быть, попользоваться будет можно. (Ходит по комнате.) Говорят, надо совесть знать! Да, известное дело, надо совесть знать, да в каком это смысле понимать нужно? Против хорошего человека у всякого есть совесть; а коли он сам других обманывает, так какая же тут совесть! Самсон Силыч купец богатейший, и теперича все это дело, можно сказать, так, для препровождения времени затеял. А я человек бедный! Если и попользуюсь в этом деле чем-нибудь лишним, так и греха нет никакого; потому он сам несправедливо поступает, против закону идет. А мне что его жалеть? Вышла линия, ну и не плошай, он свою политику ведет, а ты свою статью гони. Еще то ли бы я с ним сделал, да не приходится. Хм! Ведь залезет эдакая фантазия в голову человеку! Конечно, Алимпияда Самсоновна барышня образованная, и, можно сказать, каких в свете нет, а ведь этот жених ее теперича не возьмет, скажет, денег дай! А денег где взять? И уж не быть ей теперь за благородным, потому денег нет. Рано ли, поздно ли, а придется за купца отдавать! (Ходит молча.) А понабравши деньжонок, да поклониться Самсону Силычу, дескать я, Самсон Силыч, в таких летах, что должен подумать о продолжении потомства, и я, мол, Самсон Силыч, для вашего спокойствия пота-крови не жалел. Конечно, мол, Алимпияда Самсоновна барышня образованная, да ведь и я, Самсон Силыч, не лыком шит, сами изволите видеть, имею капиталец и могу кругом себя ограничить на этот предмет. Отчего не отдать за меня? Чем я не человек? Ни в чем не замечен, к старшим почтителен! Да при всем том, как заложили мне Самсон Силыч дом и лавки, так и закладной-то можно пугнуть. А знамши-то характер Самсон Силыча, каков он есть, — это и очень может случиться. У них такое заведение: коли им что попало в голову, уж ничем не выбьешь оттедова. Все равно как в четвертом году захотели бороду обрить: сколько ни просили Аграфена Кондратьевна, сколько ни плакали,— нет, говорит, после опять отпущу, а теперь поставлю на своем, взяли да и обрили. Так вот и это дело: потрафь я по них, или так взойди им в голову— завтра же под венец и баста, и разговаривать не смей. Да от эдакого удовольствия с Ивана Великого спрыгнуть можно!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Подхалюзин и Тишка.

Т и ш к а (входит со штофом). Вот он я пришел!

П о д х а л ю з и н. Послушай, Тишка, Устинья Наумовна здесь?

Т и ш к а. Там наверху. Да и стракулист идет.

П о д х а л ю з и н. Так ты поставь водку-то на стол да и закусочки достань.

Тишка ставит водку и достает закуски, потом уходит.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Подхалюзин и Рисположенский.

П о д х а л ю з и н. А, наше вам-с!

Р и с п о л о ж е н с к и й. К вам, батюшка Лазарь Елизарыч! К вам! Право. Думаю, мол, мало ли что, может, что и нужно. Это водочка у вас? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью. Что-то руки стали трястись по утрам, особенно вот правая; как писать что, Лазарь Елизарыч, так все левой придерживаю. Ей-Богу! А выпьешь водочки, словно лучше. (Пьет.)

П о д х а л ю з и н. Отчего же это у вас руки трясутся?

Р и с п о л о ж е н с к и й (садится к столу). От заботы, Лазарь Елизарыч, от заботы, батюшка.

П о д х а л ю з и н. Так-с! А я так полагаю от того, что больно народ грабите. За неправду Бог наказывает.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Эх, хе, хе... Лазарь Елизарыч! Где нам грабить! Делишки наши маленькие. Мы, как птицы небесные, по зернышку клюем.

П о д х а л ю з и н. Вы, стало быть, по мелочам?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Будешь и по мелочам, как взять-то негде. Ну еще нетто, кабы один, а то ведь у меня жена да четверо ребятишек. Все есть просят, голубчики. Тот говорит— тятенька, дай, другой говорит — тятенька, дай. Одного вот в гимназию определил: мундирчик надобно, то, другое. А домишко-то эвоно где!.. Что сапогов одних истреплешь, ходимши к Воскресенским воротам с Бутырок-то.

П о д х а л ю з и н. Это точно-с.

Р и с п о л о ж е н с к и й. А зачем ходишь-то: кому просьбишку изобразишь, кого в мещане припишешь. Иной день и полтины серебром домой не принесешь. Ей-Богу, не лгу. Чем тут жить? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью. (Пьет.) А я думаю: забегу, мол, я к Лазарь Елизарычу, не даст ли он мне деньжонок что-нибудь.

П о д х а л ю з и н. А за какие же это провинности-с?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Как за какие провинности? Вот уж грех, Лазарь Елизарыч! Нешто я вам не служу? По гроб слуга, что хотите заставьте. А закладную-то вам выхлопотал.

П о д х а л ю з и н. Ведь уж вам заплачено! И толковать-то вам об одном и том же не приходится!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Это точно, Лазарь Елизарыч, заплачено. Это точно! Эх, Лазарь Елизарыч, бедность-то меня одолела.

П о д х а л ю з и н. Бедность одолела! Это бывает-с. (Подходит и садится к столу.) А у нас вот лишние есть-с: девать некуда. (Кладет бумажник на стол.)

Р и с п о л о ж е н с к и й. Что вы, Лазарь Елизарыч, неужто лишние? Небось, шутите?

П о д х а л ю з и н. Окромя всяких шуток-с.

Р и с п о л о ж е н с к и й. А коли лишние, так отчего же бедному человеку не помочь. Вам Бог пошлет за это.

П о д х а л ю з и н. А много ли вам требуется?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Дайте три целковеньких.

П о д х а л ю з и н. Что так мало-с?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Ну, дайте пять.

П о д х а л ю з и н. А вы просите больше.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Ну, уж коли милость будет, дайте десять.

П о д х а л ю з и н. Десять-с! Так, задаром?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Как задаром! Заслужу, Лазарь Елизарыч, когда-нибудь сквитаемся.

П о д х а л ю з и н. Все это буки-с. Улита едет, да когда-то она будет. А мы теперь с вами вот какую материю заведем: много ли вам Самсон Силыч обещали за всю эту механику?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Стыдно сказать, Лазарь Елизарыч, тысячу рублей да старую шубу енотовую. Уж меньше меня никто не возьмет, ей-Богу, вот хоть приценитесь подите.

П о д х а л ю з и н. Ну так вот что, Сысой Псоич, я вам дам две тысячи-с за этот же самый предмет-с.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Благодетель вы мой, Лазарь Елизарыч! С женой и с детьми в кабалу пойду.

П о д х а л ю з и н. Сто серебром теперь же-с, а остальные после, по окончании всего этого происшествия-с.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Ну вот, как за эдаких людей Богу не молить! Только какая-нибудь свинья необразованная может не чувствовать этого. Я вам в ножки поклонюсь, Лазарь Елизарыч!

П о д х а л ю з и н. Это уж на что же-с! Только, Сысой Псоич, уж хвостом не вертеть туда и сюда, а ходи в аккурате, — попал на эту точку и вертись на этой линии. Понимаете-с?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Как не понимать! Что вы, Лазарь Елизарыч, маленький, что ли, я! Пора понимать!

П о д х а л ю з и н. Да что вы понимаете-то! Вот дела-то какие-с. Вы прежде выслушайте. Приезжаем мы с Самсоном Силычем в город, и эрестрик этот привезли, как следует. Вот он пошел по кредиторам: тот не согласен, другой не согласен; так так ни один-таки и нейдет на эту штуку. Вот она какая статья-то.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Что вы это говорите, Лазарь Елизарыч! А! Вот поди ж ты! Вот народ-то!

П о д х а л ю з и н. Как бы нам теперича с этим делом не опростоволоситься! Понимаете вы меня али нет?

Р и с п о л о ж е н с к и й. То есть насчет несостоятельности, Лазарь Елизарыч?

П о д х а л ю з и н. Несостоятельность там сама по себе, а насчет моих-то делов.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Хе, хе, хе... То есть дом-то с лавками... эдак... дом-то... хе, хе, хе...

П о д х а л ю з и н. Что-о-с?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Нет-с, это я так, Лазарь Елизарыч, по глупости, как будто для шутки.

П о д х а л ю з и н. То-то для шутки! А вы этим не шутите-с! Тут не то что дом, у меня теперь такая фантазия в голове об этом предмете, что надо с вами обширно потолковать-с! Пойдемте ко мне-с. Тишка!

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же и Тишка.

П о д х а л ю з и н. Прибери тут все это. Ну, пойдемте, Сысой Псоич!

Тишка хочет убирать водку.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Постой, постой! Эх, братец, какой ты глупый! Видишь, что хотят пить, ты и подожди. Ты и подожди. Ты еще мал, ну так ты будь учтив и снисходителен. Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью.

П о д х а л ю з и н. Пейте, да только поскореича, того гляди, сам приедет.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Сейчас, батюшка Лазарь Елизарыч, сейчас! (Пьет и закусывает.) Да уж мы лучше ее с собой возьмем.

Уходят. Тишка прибирает кое-что; сверху сходят Устинья Наумовна и Фоминишна. Тишка уходит.

Ф о м и н и ш н а. Уж пореши ты ее нужду, Устинья Наумовна! Ишь ты, девка-то измаялась совсем, да ведь уж и время, матушка. Молодость-то не бездонный горшок, да и тот, говорят, опоражнивается. Я уж это по себе знаю. Я по тринадцатому году замуж шла, а ей вот через месяц девятнадцатый годок минет. Что томить-то ее понапрасну. Другие в ее пору давно уж детей повывели. То-то, мать моя, что ж ее томить-то.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Сама все это разумею, себеряная, да нешто за мной дело стало; у меня женихов-то, что борзых. Да ишь ты, разборчивы очень они с маменькой-то.

Ф о м и н и ш н а. Да что их разбирать-то! Ну, известное дело, чтоб были люди свежие, не плешивые, чтоб не пахло ничем, а там какого ни возьми— все человек.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а (садясь). Присесть, серебряная. Измучилась я нынче день-то деньской, с раннего утра словно отымалка какая мычуся. А ведь и проминовать ничего нельзя, везде, стало быть, необходимый человек. Известное дело, серебряная, всякий человек — живая тварь: тому невеста понадобилась, той жениха хоть роди, да подай, а там где-нибудь и вовсе свадьба. А кто сочинит— все я же. Отдувайся одна за всех Устинья Наумовна. А отчего отдувайся? Оттого, что так уж видно устроено, — от начала мира этакое колесо заведено. Точно, надо правду сказать, не обходят и нас за труды: кто на платье тебе материи, кто шаль с бахромой, кто тебе чепчик состряпает, а где и золотой, где и побольше перевалится, — известно, что чего стоит, глядя по силе возможности.

Ф о м и н и ш н а. Что говорить, матушка, что говорить!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Садись, Фоминишна, — ноги-то старые, ломаные.

Ф о м и н и ш н а. И, мать! Некогда. Ведь какой грех-то: сам-то что-то из городу не едет, все под страхом ходим; того и гляди, пьяный приедет. А уж какой благой-то, Господи! Зародится же ведь эдакой озорник!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Известное дело: с богатым мужиком, что с чертом, не скоро сообразишь.

Ф о м и н и ш н а. Уж мы от него страсти-то видали. Вот на прошлой неделе, ночью, пьяный приехал: развоевался так, что на поди. Страсти да и только: посуду колотит... «У! — говорит, — такие вы и эдакие, убью сразу!»

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Необразование.

Ф о м и н и ш н а. Уж и правда, матушка! А я побегу, родная, наверх-то— Аграфена-то Кондратьевна у меня там одна. Ты, как пойдешь домой-то, так заверни ко мне, я тебе окорочек завяжу. (Идет на лестницу.)

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Зайду, серебряная, зайду.

Подхалюзин входит.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Устинья Наумовна и Подхалюзин.

П о д х а л ю з и н. А! Устинья Наумовна! Сколько лет, сколько зим-с!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Здравствуй, живая душа, каково попрыгиваешь?

П о д х а л ю з и н. Что нам делается-с. (Садится.)

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Мамзельку, коли хочешь, высватаю.

П о д х а л ю з и н. Покорно благодарствуйте,— нам пока не требуется.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Сам, серебряный, не хочешь, — приятелю удружу. У тебя ведь, чай, знакомых-то по городу, что собак.

П о д х а л ю з и н. Да, есть-таки около того-с.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ну, а коли есть, так и слава тебе Господи! Чуть мало-мальски жених, холостой ли он, не женатый ли, вдовец ли какой,— прямо и тащи ко мне.

П о д х а л ю з и н. Та вы его и жените?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Так и женю. Отчего ж не женить, и не увидишь, как женю.

П о д х а л ю з и н. Это дело хорошее-с. А вот теперича я у вас спрошу, Устинья Наумовна, зачем это вы к нам больно часто повадились?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. А тебе что за печаль! Зачем бы я ни ходила. Я ведь не краденая какая, не овца без имени. Ты что за спрос?

П о д х а л ю з и н. Да так-с, не напрасно ли ходите-то?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Как напрасно? С чего это ты, серебряный, выдумал! Посмотри-ка, какого жениха нашла. Благородный, крестьяне есть, и из себя молодец.

П о д х а л ю з и н. За чем же дело стало-с?

У с т и н ь я   Н а у м о в н аа. Ни за чем не стало! Хотел завтра приехать да обзнакомиться. А там обвертим, да и вся недолга.

П о д х а л ю з и н. Обвертите, попробуйте, — задаст он вам копоти.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Что ты, здоров ли, яхонтовый?

П о д х а л ю з и н. Вот вы увидите!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. До вечера не дожить; ты, алмазный, либо пьян, либо вовсе с ума свихнул.

П о д х а л ю з и н. Уж об этом-то вы не извольте беспокоиться, вы об себе-то подумайте, а мы знаем, что знаем.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Да что ты знаешь-то?

П о д х а л ю з и н. Мало ли что знаем-с.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. А коли что знаешь, так и нам скажи; авось язык-то не отвалится.

П о д х а л ю з и н. В том-то и сила, что сказать-то нельзя.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Отчего ж нельзя, меня, что ль, совестишься, бралиянтовый, ничего, говори, нужды нет.

П о д х а л ю з и н. Тут не об совести дело. А вам скажи, вы, пожалуй, и разболтаете.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Анафема хочу быть, коли скажу— руку даю на отсечение.

П о д х а л ю з и н. То-то же-с. Уговор лучше денег-с.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Известное дело. Ну, что же ты знаешь-то?

П о д х а л ю з и н. А вот что-с, Устинья Наумовна: нельзя ли как этому вашему жениху отказать-с!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Да что ты, белены, что ль, объелся?

П о д х а л ю з и н. Ничего не объелся-с! А если вам угодно говорить по душе, по совести-с, так это вот какого роду дело-с: у меня есть один знакомый купец из русских, и они оченно влюблены в Алимпияду Самсоновну-с. Что, говорит, ни дать, только бы жениться; ничего, говорит, не пожалею.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Что ж ты мне прежде-то, алмазный, не сказал?

П о д х а л ю з и н. Сказать-то было нечего, по тому самому, что я и сам-то недавно узнал-с.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Уж теперь поздно, бралиянтовый!

П о д х а л ю з и н. Уж какой жених-то, Устинья Наумовна! Да он вас с ног до головы золотом осыплет-с, из живых соболей шубу сошьет.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Да, голубчик, нельзя! Рада бы я радостью, да уж я слово дала.

П о д х а л ю з и н. Ну, как угодно-с! А за этого высватаете, так беды наживете, что после и не расхлебаете.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ну, ты сам рассуди, с каким я рылом покажусь к Самсону-то Силычу? Наговорила им с три короба, что и богат-то, и красавец-то, и влюблен-то так, что и жить не может, а теперь что скажу? Ведь ты сам знаешь, каково у вас чадочко Самсон-то Силыч, ведь он, неровён час, и чепчик помнет.

П о д х а л ю з и н. Ничего не помнет-с.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Да и девку-то раздразнила, на дню два раза присылает: что жених, да как жених?

П о д х а л ю з и н. А вы, Устинья Наумовна, не бегайте от своего счастия-с. Хотите две тысячи рублей и шубу соболью, чтобы только свадьбу эту расстроить-с? А за сватовство у нас особый уговор будет-с. Я вам говорю-с, что жених такой, что вы сроду и не видывали, только вот одно-с: происхождения не благородного.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. А они-то разве благородные? То-то и беда, яхонтовый! Нынче заведение такое пошло, что всякая тебе лапотница в дворянство норовит. Вот хоть бы и Алимпияда-то Самсоновна, конечно, дай ей Бог доброго здоровья, жалует по-княжески, а происхождения-то небось хуже нашего. Отец-то, Самсон Силыч, голицами торговал на Балчуге; добрые люди Самсошкою звали, подзатыльниками кормили. Да и матушка-то Аграфена Кондратьевна чуть-чуть не панёвница— из Преображенского взята. А нажили капитал да в купцы вылезли, так и дочка в прынцессы норовит. А все это денежки. Вот я, чем хуже ее, а за ее же хвостом наблюдай. Воспитанья-то тоже не Бог знает какого: пишет-то, как слон брюхом ползает, по-французскому али на фортопьянах тоже сям, тям, да и нет ничего; ну а танец-то отколоть— я и сама пыли в нос пущу.

П о д х а л ю з и н. Ну вот видите ли — за купцом-то быть ей гораздо пристойнее.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Да как же мне с женихом-то быть, серебряный? Я его-то уж больно уверила, что такая Алимпияда Самсоновна красавица, что настоящий тебе патрет, и образованная, говорю, и по-французскому, и на разные манеры знает. Что ж я ему теперь-то скажу?

П о д х а л ю з и н. Да вы и теперь то же ему скажите, что, мол, и красавица, и образованная, и на всякие манеры, только, мол, они деньгами порасстроились, так он сам откажется!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. А что, ведь и правда, бралиянтовый! Да нет, постой! Как же! Ведь я ему сказала, что у Самсона Силыча денег куры не клюют.

П о д х а л ю з и н. То-то вот, прытки вы очень рассказывать-то. А почем вы знаете, сколько у Самсона Силыча денег-то, нетто вы считали?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Да уж это кого ни спроси, всякий знает, что Самсон Силыч купец богатейший.

П о д х а л ю з и н. Да! Много вы знаете! А что после того будет, как высватаете значительного человека, а Самсон Силыч денег-то не даст? А он после всего этого вступится да скажет: я, дескать, не купец, что меня можно приданым обманывать! Да еще, как значительный-то человек, подаст жалобу в суд, потому что значительному человеку везде ход есть-с: мы-то с Самсон Силычем попались, да и вам-то не уйти. Ведь вы сами знаете — можно обмануть приданым нашего брата, с рук сойдет, а значительного человека обмани-ка поди, так после и не уйдешь.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Уж полно тебе пугать-то меня! Сбил с толку совсем.

П о д х а л ю з и н. А вы вот возьмите задаточку сто серебра, да и по рукам-с.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Так ты, яхонтовый, говоришь, что две тысячи рублей да шубу соболью?

П о д х а л ю з и н. Точно так-с. Уж будьте покойны! А надемши-то шубу соболью, Устинья Наумовна, да по гулянью пройдетесь, — другой подумает, генеральша какая.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. А что ты думаешь, да и в самом деле! Как надену соболью шубу-то, поприбодрюсь, да руки-то в боки, так ваша братья, бородастые, рты разинете. Разахаются так, что пожарной трубой не зальешь; жены-то с ревности вам все носы пооборвут.

П о д х а л ю з и н. Это точно-с!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Давай задаток! Была не была!

П о д х а л ю з и н. А вы, Устинья Наумовна, вольным духом, не робейте!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Чего робеть-то? Только смотри: две тысячи рублей да соболью шубу.

П о д х а л ю з и н. Говорю вам, из живых сошьем. Уж что толковать!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ну, прощай, изумрудный! Побегу теперь ж жениху. Завтра увидимся, так я тебе все отлепартую.

П о д х а л ю з и н. Погодите! Куда бежать-то! Зайдите ко мне — водочки выпьем-с. Тишка! Тишка!

Входит Тишка.

Ты смотри, коли хозяин приедет, так ты в те поры прибеги за мной.

Уходят.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Т и ш к а (садится к столу и вынимает из кармана деньги). Полтина серебром— это нынче Лазарь дал. Да намедни, как с колокольни упал, Аграфена Кондратьевна гривенник дали, да четвертак в орлянку выиграл, да третёвось хозяин забыл на прилавке целковый. Эвось, что денег-то! (Считает про себя.)

Голос Фоминишны за сценой: «Тишка, а Тишка! Долго ль мне кричать-то?»

Что там еще?

«Дома, что ли-ча, Лазарь?»

Был да весь вышел!

«Да куда ж он делся-то, Господи?»

А я почем знаю; нешто он у меня спрашивается. Вот кабы спрашивался, я бы знал.

Фоминишна сходит с лестницы.

Да что там у вас?

Ф о м и н и ш н а. Да ведь Самсон Силыч приехал, да никак хмельной.

Т и ш к а. Фю! попались!

Ф о м и н и ш н а. Беги, Тишка, за Лазарем, голубчик, беги скорей!

Тишка бежит.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а (показывается на лестнице). Что, Фоминишна, матушка, куда он идет-то?

Ф о м и н и ш н а. Да никак, матушка, сюда! Ох, запру я двери-то, ей-Богу, запру; пускай его кверху идет, а ты уж, голубушка, здесь посиди.

Стук в двери и голос Самсон Силыча: «Эй, отоприте, кто там?» Аграфена Кондратьевна скрывается.

Поди, батюшка, поди усни, Христос с тобой!

Б о л ь ш о в (за дверями). Да что ты, старая карга, с ума, что ли, сошла?

Ф о м и н и ш н а. Ах, голубчик ты мой! Ах, я мымра слепая! А ведь покажись мне сдуру-то, что ты хмельной приехал. Уж извини меня, глуха стала на старости лет.

Самсон Силыч входит.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Фоминишна и Большов.

Б о л ь ш о в. Стряпчий был?

Ф о м и н и ш н а. А стряпали, батюшка, щи с солониной, гусь жареный, драчёна.

Б о л ь ш о в. Да ты белены, что ль, объелась, старая дура!

Ф о м и н и ш н а. Нет, батюшка! Сама кухарке наказывала.

Б о л ь ш о в. Пошла вон! (Садится.)

Фоминишна идет к двери; Подхалюзин и Тишка входят.

Ф о м и н и ш н а (возвращаясь). Ах, я дура, дура! Уж не взыщи на плохой памяти. Холодной-то поросенок совсем из ума выскочил.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Подхалюзин, Большов и Тишка.

Б о л ь ш о в. Убирайся к свиньям!

Фоминишна уходит.

(К Тишке.) Что ты рот-то разинул! Аль тебе дела нет?

П о д х а л ю з и н (к Тишке). Говорили тебе, кажется!

Тишка уходит.

Б о л ь ш о в. Стряпчий был?

П о д х а л ю з и н. Был-с!

Б о л ь ш о в. Говорил ты с ним?

П о д х а л ю з и н. Да что, Самсон Силыч, разве он чувствует? Известно, чернильная душа-с! Одно ладит— объявиться несостоятельным.

Б о л ь ш о в. Что ж, объявиться, так объявиться — один конец.

П о д х а л ю з и н. Ах, Самсон Силыч, что это вы изволите говорить!

Б о л ь ш о в. Что ж, деньги заплатить? Да с чего же ты это взял? Да я лучше всё огнем сожгу, а уж им ни копейки не дам. Перевози товар, продавай векселя, пусть тащут, воруют кто хочет, а уж я им не плательщик.

П о д х а л ю з и н. Помилуйте, Самсон Силыч, заведение было у нас такое превосходное, и теперь должно все в расстройство притти.

Б о л ь ш о в. А тебе что за дело? Не твое было. Ты старайся только— от меня забыт не будешь.

П о д х а л ю з и н. Не нуждаюсь я ни в чем после вашего благодеяния. И напрасно вы такой сюжет обо мне имеете. Я теперича готов всю душу отдать за вас, а не то чтобы какой фальш сделать. Вы подвигаетесь к старости, Аграфена Кондратьевна дама изнеженная, Алимпияда Самсоновна барышня образованная и в таких годах; надобно и об ней заботливость приложить-с. А теперь такие обстоятельства: мало ли что может произойти из всего этого.

Б о л ь ш о в. А что такое произойти может? Я один в ответе.

П о д х а л ю з и н. Что об вас-то толковать! Вы, Самсон Силыч, отложили свой век, слава Богу, пожили, а Алимпияда-то Самсоновна, известное дело, барышня, каких в свете нет. Я вам, Самсон Силыч, по совести говорю, то есть как это все по моим чувствам: если я теперича стараюсь для вас и все мои усердия, можно сказать, не жалея пота-крови, прилагаю— так это все больше потому самому, что жаль мне вашего семейства.

Б о л ь ш о в. Полно, так ли?

П о д х а л ю з и н. Позвольте-с: ну, положим, что это все благополучно кончится-с, хорошо-с. Останется у вас чем пристроить Алимпияду Самсоновну. Ну, об этом и толковать нечего-с; были бы деньги, а женихи найдутся-с. Ну, а грех какой, сохрани Господи! Как придерутся, да начнут по судам таскать, да на все семейство эдакая мораль пойдет, а еще, пожалуй, и имение-то все .отнимут: должны будут они-с голод и холод терпеть и без всякого призрения, как птенцы какие беззащитные. Да это сохрани Господи! Это что же будет тогда? (Плачет.)

Б о л ь ш о в. Да об чем же ты плачешь-то?

П о д х а л ю з и н. Конечно, Самсон Силыч, я это к примеру говорю — в добрый час молвить, в худой промолчать, от слова не станется; а ведь враг-то силен— горами шатает.

Б о л ь ш о в. Что ж делать-то, братец, уж, знать, такая воля Божья, против ее не пойдешь.

П о д х а л ю з и н. Это точно, Самсон Силыч! А все-таки, по моему глупому рассуждению, пристроить бы до поры до времени Алимпияду Самсоновну за хорошего человека, так уж тогда будет она, по крайности, как за каменной стеной-с. Да главное, чтобы была душа у человека, так он будет чувствовать. А то вон, что сватался за Алимпияду Самсоновну, благородный-то, — и оглобли назад поворотил.

Б о л ь ш о в. Как назад? Да с чего это ты выдумал?

П о д х а л ю з и н. Я, Самсон Силыч, не выдумал; вы спросите Устинью Наумовну. Должно быть, что-нибудь прослышал, кто его знает.

Б о л ь ш о в. А ну его! По моим делам теперь не такого нужно.

П о д х а л ю з и н. Вы, Самсон Силыч, возьмите в рассуждение: я посторонний человек, не родной, а для вашего благополучия ни дня, ни ночи себе покою не знаю, да и сердце-то у меня все изныло; а за него отдают барышню, можно сказать, красоту неописанную; да и денег еще дают-с, а он ломается да важничает,— ну есть ли в нем душа после всего этого?

Б о л ь ш о в. Ну, а не хочет, так и не надо, не заплачем!

П о д х а л ю з и н. Нет, вы, Самсон Силыч, рассудите об этом: есть ли душа у человека? Я вот посторонний совсем, да не могу же без слез видеть всего этого. Поймите вы это, Самсон Силыч! Другой бы и внимания не взял так убиваться из-за чужого дела-с, а ведь меня теперь вы хоть гоните, хоть бейте, а я уж вас не оставлю, потому не могу — сердце у меня не такое.

Б о л ь ш о в. Да как же тебе оставить-то меня: только ведь и надежды-то теперь, что ты. Сам я стар, дела подошли тесные. Погоди: может, еще такое дело сделаем, что ты и не ожидаешь.

П о д х а л ю з и н. Да не могу же я этого сделать. Самсон Силыч. Поймите вы из этого: не такой я совсем человек! Другому, Самсон Силыч, конечно, это все равно-с, ему хоть трава не расти, а уж я не могу-с, сами изволите видеть-с, хлопочу я али нет-с. Как черт какой, убиваюсь я теперича из-за вашего дела-с, потому что не такой я человек-с. Жалеючи вас это делается, и не столько вас, сколько семейство ваше. Сами изволите знать, Аграфена Кондратьевна дама изнеженная, Алимпияда Самсоновна барышня, каких в свете нет-с...

Б о л ь ш о в. Неужто и в свете нет? Уж ты, брат, не того ли?..

П о д х а л ю з и н. Чего-с?.. Нет, я ничего-с!..

Б о л ь ш о в. То-то, брат, ты уж лучше откровенно говори. Влюблен ты, что ли, в Алимпияду Самсоновну?

П о д х а л ю з и н. Вы, Самсон Силыч, может, шутить изволите.

Б о л ь ш о в. Что за шутки! Я тебя без шуток спрашиваю.

П о д х а л ю з и н. Помилуйте, Самсон Силыч, смею ли я это подумать-с.

Б о л ь ш о в. А что ж бы такое не сметь-то? Что она, княжна, что ли, какая?

П о д х а л ю з и н. Хотя и не княжна, да как бымши вы моим благодетелем и вместо отца родного... Да нет, Самсон Силыч, помилуйте, как же это можно-с, неужли же я этого не чувствую!

Б о л ь ш о в. Так ты, стало быть, ее не любишь?

П о д х а л ю з и н. Как же не любить-с, помилуйте, кажется, больше всего на свете. Да нет-с, Самсон Силыч, как же это можно-с.

Б о л ь ш о в. Ты бы так и говорил, что люблю, мол, больше всего на свете.

П о д х а л ю з и н. Да как же не любить-с? Сами извольте рассудить: день думаю, ночь думаю... то бишь, известное дело, Алимпияда Самсоновна барышня, каких в свете нет... Да нет, этого нельзя-с. Где же нам-с!..

Б о л ь ш о в. Да чего же нельзя-то, дура-голова?

П о д х а л ю з и н. Да как же можно, Самсон Силыч? Как знамши я вас, как отца родного, и Алимпияду Самсоновну-с, и опять знамши себя, что я такое значу, — где же мне с суконным-то рылом-с?

Б о л ь ш о в. Ничего не суконное. Рыло как рыло. Был бы ум в голове, а тебе ума-то не занимать стать, этим добром Бог наградил. Так что же, Лазарь, посватать тебе Алимпияду-то Самсоновну, а?

П о д х а л ю з и н. Да помилуйте, смею ли я? Алимпияда-то Самсоновна, может быть, на меня и глядеть-то не захотят-с!

Б о л ь ш о в. Важное дело! Не плясать же мне по ее дудочке на старости лет. За кого велю, за того и пойдет. Мое детище: хочу с кашей ем, хочу масло пахтаю. Ты со мной-то толкуй.

П о д х а л ю з и н. Не смею я, Самсон Силыч, об этом с вами говорить-с. Не хочу быть подлецом против вас.

Б о л ь ш о в. Экой ты, братец, глупый! Кабы я тебя не любил, нешто бы я так с тобой разговаривал? Понимаешь ли ты, что я могу на всю жизнь тебя счастливым сделать!

П о д х а л ю з и н. А нешто я вас не люблю, Самсон Силыч, больше отца родного? Да накажи меня Бог!.. Да что я за скотина!

Б о л ь ш о в. Ну, а дочь любишь?

П о д х а л ю з и н. Изныл весь-с! Вся душа-то у меня перевернулась давно-с!

Б о л ь ш о в. Ну, а коли душа перевернулась, так мы тебя поправим. Владей, Фаддей, нашей Маланьей.

П о д х а л ю з и н. Тятенька, за что жалуете? Не стою я этого, не стою! И физиономия у меня совсем не такая.

Б о л ь ш о в. Ну ее, физиономию! А вот я на тебя все имение переведу, так после кредиторы-то и пожалеют, что по двадцати пяти копеек не взяли.

П о д х а л ю з и н. Еще как пожалеют-то-с!

Б о л ь ш о в. Ну, ты ступай теперь в город, а ужотка заходи к невесте: мы над ними шутку подшутим.

П о д х а л ю з и н. Слушаю, тятенька-с!

Уходят.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Декорация первого действия.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Б о л ь ш о в (входит и садится на кресло; несколько времени смотрит по углам и зевает). Вот она, жизнь-то; истинно сказано: суета сует и всяческая суета. Черт знает, и сам не разберешь, чего хочется. Вот бы и закусил что-нибудь, да обед испортишь, а и так-то сидеть одурь возьмет. Али чайком бы, что ль, побаловать. (Молчание.) Вот так-то и всё: жил, жил человек, да вдруг и помер— так все прахом и пойдет. Ох, Господи, Господи! (Зевает и смотрит по углам.)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Аграфена Кондратьевна и Липочка (разряженная).

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ступай, ступай, моя крошечка; дверь-то побережнее, не зацепи. Посмотри-ка, Самсон Силыч, полюбуйся, сударь ты мой, как я дочку-то вырядила! Фу ты, прочь поди! Что твой розан пионовый! (К ней.) Ах ты, моя ангелика, царевна, херуимчик ты мой! (К нему.) Что, Самсон Силыч, правда, что ли? Только бы ей в карете ездить шестерней.

Б о л ь ш о в. Проедет и парочкой — не великого полета помещица!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Уж известно, не енаральская дочь, а всё, как есть, красавица!.. Да приголубь ребенка-то, что как медведь бурчишь.

Б о л ь ш о в. А как мне еще приголубливать-то? Ручки, что ль, лизать, ь ножки кланяться? Во какая невидаль! Видали мы и понаряднее.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Да ты что видал-то? Так что-нибудь, а ведь это дочь твоя, дитя кровная, каменный ты человек.

Б о л ь ш о в. Что ж что дочь? Слава Богу — обута, одета, накормлена; чего ей еще хочется?

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Чего хочется! Да ты, Самсон Силыч, очумел, что ли? Накормлена! Мало ли что накормлена! По христианскому закону всякого накормить следствует; и чужих призирают, не токма что своих, — а ведь это и в люди сказать грех: как ни на есть, родная детища!

Б о л ь ш о в. Знаем, что родная, да чего ж ей еще? Что ты мне притчи эти растолковываешь? Не в рамку же ее вделать! Понимаем, что отец.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Да коли уж ты, батюшка, отец, так не будь свекором! Пора, кажется, в чувство притти: расставаться скоро приходится, а ты и доброго слова не вымолвишь; должен бы на пользу посоветовать что-нибудь такое житейское. Нет в тебе никакого обычаю родительского!

Б о л ь ш о в. А нет, так что ж за беда; стало быть, так Бог создал.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Бог создал! Да сам-то ты что? Ведь и она, кажется, создания божеская, али нет? Не животная какая-нибудь, прости Господи!.. Да спроси у нее что-нибудь!

Б о л ь ш о в. А что я за спрос? Гусь свинье не товарищ: как хотите, так и делайте.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Да на деле-то уж не спросим, ты покедова-то вот. Человек приедет чужой-посторонний, все-таки, как хочешь, примеривай, а мужчина— не женщина— в первый-то раз наедет, не видамши-то его.

Б о л ь ш о в. Сказано, что отстань.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Отец ты эдакой, а еще родной называешься! Ах ты, дитятко моя заброшенная, стоишь, словно какая сиротинушка, приклонивши головушку. Отступились от тебя, да и знать не хотят. Присядь, Липочка, присядь, душечка, ненаглядная моя сокровища! (Усаживает.)

Л и п о ч к а. Ах, отстаньте, маменька! Измяли совсем.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ну, так я на тебя издальки посмотрю!

Л и п о ч к а. Пожалуй, смотрите, да только не фантазируйте! Фи, маменька, нельзя одеться порядочно: вы тотчас расчувствоваетесь.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Так, так, дитятко! Да как взгляну-то на тебя, так ведь эта жалости подобно.

Л и п о ч к а. Что ж, надо ведь когда-нибудь.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Все-таки жалко, дурочка: ростили, ростили, да и выростили—да ни с того ни с сего в чужие люди отдаем, словно ты надоела нам да наскучила глупым малом ребячеством, своим кротким поведением. Вот выживем тебя из дому, словно ворога из города, а там схватимся да спохватимся, да и негде взять. Посудите, люди добрые, каково жить в чужой дальней стороне, чужим куском давишься, кулаком слезы утираючи! Да, помилуй Бог, неровнюшка выйдется, неровен дурак навяжется аль дурак какой— дурацкий сын! (Плачет.)

Л и п о ч к а. Вот вы вдруг и расплакались! Право, как не стыдно, маменька! Что там за дурак?

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а (плача). Да уж это так говорится, — к слову пришлось.

Б о л ь ш о в. А об чем бы ты это, слышно, разрюмилась? Вот спросить тебя, так сама не знаешь.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Не знаю, батюшка, ох, не знаю: такой стих нашел.

Б о л ь ш о в. То-то вот сдуру. Слезы у вас дешевы.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ох, дешевы, батюшка, дешевы; и сама знаю, что дешевы, да что ж делать-то?

Л и п о ч к а. Фи, маменька, как вы вдруг! Полноте! Ну, вдруг приедет — что хорошего!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Перестану, дитятко, перестану; сейчас перестану!

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Устинья Наумовна.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а (входя). Здравствуйте, золотые! Что вы невеселы— носы повесили? (Целуются.)

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. А уж мы заждались тебя.

Л и п о ч к а. Что, Устинья Наумовна, скоро приедет?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Виновата, сейчас провалиться, виновата! А дела-то наши, серебряные, не очень хороши!

Л и п о ч к а. Как? Что такое за новости?

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Что ты еще там выдумала?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. А то, бралиянтовые, что жених-то наш что-то мнется.

Б о л ь ш о в. Ха, ха, ха! А еще сваха! Где тебе сосватать!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Уперся, как лошадь, — ни тпру, ни ну; слова от него не добьешься путного.

Л и п о ч к а. Да что ж это, Устинья Наумовна? Да как же это ты, право!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ах, батюшки! Да как же это быть-то?

Л и п о ч к а. Да давно ль ты его видела?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Нынче утром была. Вышел как есть в одном шлафорке; а уж употчевал— можно чести приписать. И кофию велел, и ромку-то, и уж сухарей навалил— видимо-невидимо. Кушайте, говорит, Устинья Наумовна! Я было об деле-то, знаешь ли, — надо, мол, чем-нибудь порешить; ты, говорю, нынче хотел ехать обзнакомиться-то; а он мне на это ничего путного не сказал. Вот, говорит, подумамши, да посоветамшись, а сам только что опояску поддергивает.

Л и п о ч к а. Что ж он там спустя рукава-то сантиментальничает? Право, уж тошно смотреть, как все это продолжается.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ив самом деле, что он ломается-то? Мы разве хуже его?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. А, лягушка его заклюй, нешто мы другого не найдем?

Б о л ь ш о в. Ну, уж ты другого-то не ищи, а то опять то же будет. Уж другого-то я вам сам найду.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Да, найдешь, на печи-то сидя; ты уж и забыл, кажется, что у тебя дочь-то есть.

Б о л ь ш о в. А вот увидим!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Что увидать-то! Увидать-то нечего! Уж не говори ты мне, пожалуйста, не расстраивай ты меня. (Садится.)

Большов хохочет. Устинья Наумовна отходит с Липочкой на другую сторону сцены. Устинья Наумовна рассматривает ее платье.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ишь ты, как вырядилась, — платьице-то на тебе какое авантажное. Уж не сама ль смастерила?

Л и п о ч к а. Вот ужасно нужно самой! Что мы, нищие, что ли, по-твоему? А мадамы-то на что?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Фу ты, уж и нищие! Кто тебе говорит такие глупости? Тут рассуждают об хозяйстве, что не сама ль, дескать, шила,— а то, известное дело, и платье-то твое дрянь.

Л и п о ч к а. Что ты, что ты! Никак с ума сошла? Где у тебя глаза-то? С чего это ты конфузить вздумала?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Что это ты так разъерепенилась?

Л и п о ч к а. Вот оказия! Стану я терпеть такую напраслину. Да что я, девчонка, что ли, какая необразованная!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. С чего это ты взяла? Откуда нашел на тебя эдакий каприз? Разве я хулю твое платье? Чем не платье— и всякий скажет, что платье. Да тебе-то оно не годится, по красоте-то твоей совсем не такое надобно; исчезни душа, коли лгу. Для тебя золотого мало, подавай нам шитое жемчугом. Вот и улыбнулась, изумрудная! Я ведь знаю, что говорю!

Т и ш к а (входит). Сысой Псович приказали спросить, можно ли, дескать, взойти. Они тамотка, у Лазаря Елизарыча.

Б о л ь ш о в. Пошел, зови его сюда, и с Лазарем.

Тишка уходит.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Что ж, недаром же закуска-то приготовлена— вот и закусим. А уж тебе, чай, Устинья Наумовна, давно водочки хочется?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Известное дело — адмиральский час— самое настоящее время.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ну, Самсон Силыч, трогайся с места-то, что так-то сидеть.

Б о л ь ш о в. Погоди, вот те подойдут— еще успеешь.

Л и п о ч к а. Я, маменька, пойду разденусь.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Поди, дитятко, поди.

Б о л ь ш о в. Погоди раздеваться-то, — жених приедет.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Какой там еще жених, — полно дурачиться-то.

Б о л ь ш о в. Погоди, Липа, жених приедет.

Л и п о ч к а. Кто же это, тятенька? Знаю я его или нет?

Б о л ь ш о в. А вот увидишь, так, может, и узнаешь.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Что ты его слушаешь, какой там еще шут приедет! Так язык чешет.

Б о л ь ш о в. Говорят тебе, что приедет, так уж я, стало быть, знаю, что говорю.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Коли кто в самом деле приедет, так уж ты бы путем говорил, а то приедет, приедет, а Бог знает, кто приедет. Вот всегда так.

Л и п о ч к а. Ну, так я, маменька, останусь. (Подходит к зеркалу и смотрится, потом к отцу.) Тятенька!

Б о л ь ш о в. Что тебе?

Л и п о ч к а. Стыдно сказать, тятенька!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Что за стыд, дурочка! Говори, коли что нужно.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Стыд не дым — глаза не выест.

Л и п о ч к а. Нет, ей-Богу, стыдно!

Б о л ь ш о в. Ну закройся, коли стыдно.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Шляпку, что ли, новую хочется?

Л и п о ч к а. Вот и не угадали, вовсе не шляпку.

Б о л ь ш о в. Так чего ж тебе?

Л и п о ч к а. Вытти замуж за военного!

Б о л ь ш о в. Эк ведь что вывезла!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Акстись, беспутная! Христос с тобой!

Л и п о ч к а. Что ж, — ведь другие выходят же.

Б о л ь ш о в. Ну и пускай их выходят, а ты сиди у моря да жди погодки.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Да ты у меня и заикаться не смей! Я тебе и родительского благословенья не дам.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Лазарь, Рисположенский и Фоминишна (у дверей).

Р и с п о л о ж е н с к и й. Здравствуйте, батюшка, Самсон Силыч! Здравствуйте, матушка Аграфена Кондратьевна! Олимпиада Самсоновна, здравствуйте!

Б о л ь ш о в. Здравствуйте, братец, здравствуйте! Садиться милости просим! Садись и ты, Лазарь!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Закусить не угодно ли? А у меня закусочка приготовлена.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Отчего ж, матушка, не закусить; я бы теперь рюмочку выпил.

Б о л ь ш о в. А вот сейчас пойдем все вместе, а теперь пока побеседуем маненько.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Отчего ж и не побеседовать! Вот, золотые мои, слышала я, будто в газете напечатано, правда ли, нет ли, что другой Бонапарт народился, и будто бы, золотые мои...

Б о л ь ш о в. Бонапарт Бонапартом, а мы пуще всего надеемся на милосердие Божие; да не об этом теперь речь.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Так об чем же, яхонтовый?

Б о л ь ш о в. А о том, что лета наши подвигаются преклонные, здоровье тоже ежеминутно прерывается, и один создатель только ведает, что будет вперед: то и положили мы еще при жизни своей отдать в замужество единственную дочь нашу, и в рассуждении приданого тоже можем надеяться, что она не острамит нашего капитала и происхождения, а равномерно и перед другими прочими.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ишь ведь, как сладко рассказывает, бралиянтовый.

Б о л ь ш о в. А так как теперь дочь наша здесь налицо, и при всем том, будучи уверены в честном поведении и достаточности нашего будущего зятя, что для нас оченно чувствительно, в рассуждении Божеского благословения, то и назначаем его теперича в общем лицезрении. Липа, поди сюда.

Л и п о ч к а. Что вам, тятенька, угодно?

Б о л ь ш о в. Поди ко мне, не укушу, — небось. Ну, теперь ты, Лазарь, ползи.

П о д х а л ю з и н. Давно готов-с!

Б о л ь ш о в. Ну, Липа, давай руку!

Л и п о ч к а. Как, что это за вздор? С чего это вы выдумали?

Б о л ь ш о в. Хуже, как силой возьму!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Господи, да что ж это такое?

Л и п о ч к а. Не хочу, не хочу! Не пойду я за такого противного!

Ф о м и н и ш н а. С нами крестная сила!

П о д х а л ю з и н. Видно, тятенька, не видать мне счастия на этом свете! Видно, не бывать-с по вашему желанию!

Б о л ь ш о в (берет Липочку насильно за руку и Лазаря). Как же не бывать, коли я того хочу? На что ж я и отец, коли не приказывать? Даром, что ли, я ее кормил?

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Что ты! Что ты! Опомнись!

Б о л ь ш о в. Знай сверчок свой шесток! Не твое дело! Ну, Липа! Вот тебе жених! Прошу любить да жаловать! Садитесь рядком да потолкуйте ладком— а там честным пирком да за свадебку.

Л и п о ч к а. Как же, — нужно мне очень с неучем сидеть! Вот оказия!

Б о л ь ш о в. А не сядешь, так насильно посажу да заставлю жеманиться.

Л и п о ч к а. Где это видано, чтобы воспитанные барышни выходили за своих работников?

Б о л ь ш о в. Молчи лучше! Велю, так и за дворника выдешь. (Молчание.)

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Вразуми, Аграфена Кондратьевна, что это за беда такая.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Сама, родная, затмилась, ровно чулан какой. И понять не могу, откуда это такое взялось?

Ф о м и н и ш н а. Господи! Семой десяток живу, сколько свадьб праздновала, а такой скверности не видывала.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. За что ж вы это, душегубцы, девку-то опозорили?

Б о л ь ш о в. Да, очень мне нужно слушать вашу фанаберию. Захотел выдать дочь за приказчика, и поставлю на своем, и разговаривать не смей; я и знать никого не хочу. Вот теперь закусить пойдемте, а они пусть побалясничают, может быть и поладят как-нибудь.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Пойдемте, Самсон Силыч, и я с вами для компании рюмочку выпью. А уж это, Аграфена Кондратьевна, первый долг, чтобы дети слушались родителей. Это не нами заведено, не нами и кончится.

Встают и уходят все, кроме Липочки, Подхалюзина и Аграфены Кондратьевны.

Л и п о ч к а. Да что же это, маменька, такое? Что я им, кухарка, что ли, досталась? (Плачет.)

П о д х а л ю з и н. Маменька-с! Вам зятя такого, который бы вас уважал и, значит, старость вашу покоил, окромя меня, не найтить-с.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Да как же это ты, батюшка?

П о д х а л ю з и н. Маменька-с! В меня Бог вложил такое намерение, потому самому-с, что другой вас, маменька-с, и знать не захочет, а я по гроб моей жизни (плачет) должен чувствовать-с.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ах, батюшки! Да как же это быть?

Б о л ь ш о в (из двери). Жена, поди сюда!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Сейчас, батюшка, сейчас!

П о д х а л ю з и н. Вы, маменька, вспомните это слово, что я сейчас сказал.

Аграфена Кондратьевна уходит.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Липочка и Подхалюзин.
Молчание.

П о д х а л ю з и н. Алиямпияда Самсоновна-с! Алимпияда Самсоновна! Но, кажется, вы мною гнушаетесь? Скажите хоть одно слово-с! Позвольте вашу ручку поцеловать.

Л и п о ч к а. Вы дурак необразованный!

П о д х а л ю з и н. За что вы, Алимпияда Самсоновна, обижать изволите-с?

Л и п о ч к а. Я вам один раз навсегда скажу, что не пойду я за вас, не пойду.

П о д х а л ю з и н. Это как вам будет угодно-с! Насильно мил не будешь. Только я вам вот что доложу-с...

Л и п о ч к а. Я вас слушать не хочу, отстаньте от меня! Как бы вы были учтивый кавалер: вы видите, что я ни за какие сокровища не хочу за вас идти,— вы бы должны отказаться.

П о д х а л ю з и н. Вот вы, Алимпияда Самсоновна, изволите говорить: отказаться. Только если я откажусь, что потом будет-с?

Л и п о ч к а. А то и будет, что я выйду за благородного.

П о д х а л ю з и н. За благородного-с! Благородный-то без приданого не возьмет.

Л и п о ч к а. Как без приданого? Что вы городите-то! Посмотрите-ка, какое у меня приданое-то,— в нос бросится.

П о д х а л ю з и н. Тряпки-то-с! Благородный тряпок-то не возьмет. Благородному-то деньги нужны-с.

Л и п о ч к а. Что ж! Тятенька и денег даст!

П о д х а л ю з и н. Хорошо, как даст-с! А как дать-то нечего? Вы дел-то тятенькиных не знаете, а я их оченно хорошо знаю: тятенька-то ваш банкрут-с.

Л и п о ч к а. Как банкрут? А дом-то, а лавки?

П о д х а л ю з и н. А дом-то и лавки — мои-с!

Л и п о ч к а. Ваши?! Подите вы! Что вы меня дурачить хотите? Глупее себя нашли!

П о д х а л ю з и н. А вот у нас законные документы есть! (Вынимает.)

Л и п о ч к а. Так вы купили у тятеньки?

П о д х а л ю з и н. Купил-с!

Л и п о ч к а. Где же вы денег взяли?

П о д х а л ю з и н. Денег! У нас, слава Богу, денег-то побольше, чем у какого благородного.

Л и п о ч к а. Что ж это такое со мной делают? Воспитывали, воспитывали, потом и обанкрутились! (Молчание.)

П о д х а л ю з и н. Ну, положим, Алимпияда Самсоновна, что вы выйдете и за благородного— да что ж в этом будет толку-с? Только одна слава, что барыня, а приятности никакой нет-с. Вы извольте рассудить-с: барыни-то часто сами на рынок пешком ходят-с. А если и выедут-то куда, так только слава, что четверня-то, а хуже одной-с купеческой-то. Ей-Богу, хуже-с. Одеваются тоже не больно пышно-с. А если за меня-то вы, Алимпияда Самсоновна, выйдете-с, так первое слово: вы и дома-то будете в шелковых платьях ходить-с, а в гости али в театр-с — окромя бархатных, и надевать не станем. В рассуждении шляпок или салопов— не будем смотреть на разные дворянские приличия, а наденем какую чудней! Лошадей заведем орловских. (Молчание.) Если вы насчет физиономии сумневаетесь, так это, как вам будет угодно-с, мы также и фрак наденем да бороду обреем, либо так подстрижем, по моде-с, это для вас все одно-с.

Л и п о ч к а. Да вы все перед свадьбой так говорите, а там и обманете.

П о д х а л ю з и н. С места не сойти, Алимпияда Самсоновна! Анафемой хочу быть, коли лгу! Да это что-с, Алимпияда Самсоновна! Нешто мы в эдаком доме будем жить? В Каретном ряду купим-с, распишем как: на потолках это райских птиц нарисуем, сиренов, калидонов разных — поглядеть только будут деньги давать.

Л и п о ч к а. Нынче уж калидонов-то не рисуют.

П о д х а л ю з и н. Ну, так мы пукетами пустим. (Молчание.) Было бы только с вашей стороны согласие, а то мне в жизни ничего не надобно. (Молчание.) Как я несчастлив в своей жизни, что не могу никаких комплиментов говорить.

Л и п о ч к а. Для чего вы, Лазарь Елизарыч, по-французски не говорите!

П о д х а л ю з и н. А для того, что нам не для чего. (Молчание.) Осчастливьте, Алимпияда Самсоновна, окажите эдакое благоволение-с. (Молчание.) Прикажите на колени стать.

Л и п о ч к а. Станьте!

Подхалюзин становится.

Л и п о ч к а. Вот у вас какая жилетка скверная!

П о д х а л ю з и н. Эту я Тишке подарю-с, а себе на Кузнецком мосту закажу, только не погубите! (Молчание.) Что же, Алимпияда Самсоновна-с?

Л и п о ч к а. Дайте подумать.

П о д х а л ю з и н. Да об чем же думать-с?

Л и п о ч к а. Как же можно не думать?

П о д х а л ю з и н. Да вы не думамши.

Л и п о ч к а. Знаете что, Лазарь Елизарыч!

П о д х а л ю з и н. Что прикажете-с?

Л и п о ч к а. Увезите меня потихоньку.

П о д х а л ю з и н. Да зачем же потихоньку-с, когда так тятенька с маменькой согласны?

Л и п о ч к а. Да так делают. Ну, а коли не хотите увезти, — так уж, пожалуй, и так.

П о д х а л ю з и н. Алимпияда Самсоновна! Позвольте ручку поцеловать! (Целует, потом вскакивает и подбегает к двери.) Тятенька-с!..

Л и п о ч к а. Лазарь Елизарыч, Лазарь Елизарыч! Подите сюда!

П о д х а л ю з и н. Что вам угодно-с?

Л и п о ч к а. Ах, если бы вы знали, Лазарь Елизарыч, какое мне житье здесь! У маменьки семь пятниц на неделе; тятенька как не пьян, так молчит, а как пьян, так прибьет того и гляди. Каково это терпеть образованной барышне! Вот как бы я вышла за благородного, так я бы и уехала из дому и забыла бы обо всем этом. А теперь все опять пойдет по-старому.

П о д х а л ю з и н. Нет-с, Алимпияда Самсоновна, не будет этого! Мы, Алимпияда Самсоновна, как только сыграем свадьбу, так перейдем в свой дом-с. А уж мы им-то командовать не дадим-с. Нет, уж теперь кончено-с! Будет-с с них — почудили на своем веку, теперь нам пора!

Л и п о ч к а. Да вы такие робкие, Лазарь Елизарыч, вы не посмеете тятеньке ничего сказать, а с благородным-то они немного наговорили бы.

П о д х а л ю з и н. Оттого и робкий-с, что было дело подначальное — нельзя-с. Прекословить не смею. А как заживем своим домом, так никто нам не указ. А вот вы все про благородных говорите. Да будет ли вас так любить благородный, как я буду любить? Благородный-то поутру на службе, а вечером по клубам шатается, а жена должна одна дома без всякого удовольствия сидеть. А смею ли я так поступать? Я всю жизнь должен стараться, как вам всякое удовольствие доставить.

Л и п о ч к а. Так смотрите же, Лазарь Елизарыч, мы будем жить сами по себе, а они сами по себе. Мы заведем все по моде, а они— как хотят.

П о д х а л ю з и н. Уж это как и водится-с.

Л и п о ч к а. Ну, теперь зовите тятеньку. (Встает и охорашивается перед зеркалом.)

П о д х а л ю з и н. Тятенька-с! Тятенька-с! Маменька-с!..

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же, Большов и Аграфена Кондратьевна.

П о д х а л ю з и н (идет навстречу Самсону Силычу и бросается к нему в объятия). Алимпияда Самсоновна согласны-с!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Бегу, батюшки, бегу.

Б о л ь ш о в. Ну, вот и дело! То-то же. Я знаю, что делаю, уж не вам меня учить.

П о д х а л ю з и н (к Аграфене Кондратьевне). Маменька-с! Позвольте ручку поцеловать.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Целуй, батюшка, обе чистые. Ах ты, дитятко, да как же это давеча-то так? А? Ей-Богу! Что ж это такое? А уж я и не знала, как это дело и рассудить-то. Ах, ненаглядная ты моя!

Л и п о ч к а. Я совсем, маменька, не воображала, что Лазарь Елизарыч такой учтивый кавалер! А теперь вдруг вижу, что он гораздо почтительнее других.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Вот то-то же, дурочка! Уж отец тебе худа не пожелает. Ах ты, голубушка моя! Эка ведь притча-то! А? Ах, матушки вы мои! Что ж это такое? Фоминишна! Фоминишна!

Ф о м и н и ш н а. Бегу, бегу, матушка, бегу. (Входит.)

Б о л ь ш о в. Постой ты, таранта! Вот вы садитесь рядом, — а мы на вас посмотрим. Да подай-ка ты нам бутылочку шипучки.

Подхалюзин и Липочка садятся.

Ф о м и н и ш н а. Сейчас, батюшка, сейчас! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же, Устинья Наумовна и Рисположенский.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Поздравь жениха-то с невестой, Устинья Наумовна! Вот Бог привел на старости лет, дожили до радости.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Да чем же поздравить-то вам, изумрудные? Сухая ложка рот дерет.

Б о л ь ш о в. А вот мы тебе горлышко промочим.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же, Фоминишна и Тишка (с вином на подносе).

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Вот это дело другого рода. Ну, дай вам Бог жить да молодеть, толстеть да богатеть. (Пьет.) Горько, бралиянтовые!

Липочка и Лазарь целуются.

Б о л ь ш о в. Дай-ка я поздравлю. (Берет бокал.)

Липочка и Лазарь встают.

Живите, как знаете, свой разум есть. А чтоб вам жить-то было не скучно, так вот тебе, Лазарь, дом и лавки пойдут вместо приданого, да из наличного отсчитаем.

П о д х а л ю з и н. Помилуйте, тятенька, я и так вами много доволен.

Б о л ь ш о в. Что тут миловать-то! Свое добро, сам нажил. Кому хочу— тому и даю. Наливай еще!

Тишка наливает.

Да что тут разговаривать-то. На милость суда нет. Бери все, только нас со старухой корми да кредиторам заплати копеек по десяти.

П о д х а л ю з и н. Стоит ли, тятенька, об этом говорить-с. Нешто я не чувствую? Свои люди— сочтемся.

Б о л ь ш о в. Говорят тебе, бери все, да и кончено дело. И никто мне не указ! Заплати только кредиторам. Заплатишь?

П о д х а л ю з и н. Помилуйте, тятенька, первый долг-с!

Б о л ь ш о в. Только ты смотри — им много-то не давай. А то ты, чай, рад сдуру-то все отдать.

П о д х а л ю з и н. Да уж там, тятенька, как-нибудь сочтемся. Помилуйте, свои люди.

Б о л ь ш о в. То-то же! Ты им больше десяти копеек не давай. Будет с них... Ну, поцелуйтеся!

Липочка и Лазарь целуются.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ах, голубчики вы мои! Да как же это так? Совсем вот как полоумная.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а.

Уж и где же это видано,
Уж и где же это слыхано,
Чтобы курочка бычка родила,
Поросеночек яичко снес!

Наливает вина и подходит к Рисположенскому. Рисположенский кланяется и отказывается.

Б о л ь ш о в. Выпей, Сысой Псоич, на радости!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Не могу, Самсон Силыч, претит.

Б о л ь ш о в. Полно ты! Выпей на радости.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Еще туда же, ломается!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Претит, Самсон Силыч! Ей-Богу, претит! Вот я водочки рюмочку выпью! А это натура не принимает. Уж такая слабая комплекция.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ах ты, проволочная шея! Ишь ты — у него натура не принимает! Да давайте я ему за шиворот вылью, коли не выпьет.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Неприлично, Устинья Наумовна! Даме это неприлично. Самсон Силыч! Не могу-с! Разве бы я стал отказываться? Хе, хе, хе, да что ж я за дурак, чтобы я такое невежество сделал; видали мы людей-то, знаем, как жить; вот я от водочки никогда не откажусь, пожалуй хоть теперь рюмочку выпью! А этого не могу — потому претит. А вы, Самсон Силыч, бесчинства не допускайте, обидеть недолго, а не хорошо.

Б о л ь ш о в. Хорошенько его, Устинья Наумовна, хорошенько!

Рисположенский бежит от нее.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а (ставит вино на стол). Врешь, купоросная душа, не уйдешь! (Прижимает его в угол и хватает за шиворот.)

Р и с п о л о ж е н с к и й. Караул!!!

Все хохочут.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

В доме Подхалюзина богато меблированная гостиная.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Олимпиада Самсоновна сидит у окна в роскошном положении; на ней шелковая блуза, чепчик последнего фасона. Подхалюзин в модном сюртуке стоит перед зеркалом. Тишка за ним обдергивает и охорашивает.

Т и ш к а. Ишь ты, как оно пригнато, в самый раз!

П о д х а л ю з и н. А что, Тишка, похож я на француза? а? Да издали погляди!

Т и ш к а. Две капли воды.

П о д х а л ю з и н. То-то, дурак! Вот ты теперь и смотри на нас! (Ходит по комнате.) Так-то-с, Алимпияда Самсоновна! А вы хотели за офицера идти-с. Чем же мы не молодцы? Вот сертучок новенький взяли да и надели.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Да вы, Лазарь Елизарыч, танцевать не умеете.

П о д х а л ю з и н. Что ж, нешто не выучимся; еще как выучимся-то— важнейшим манером. Зимой в Купеческое собрание будем ездить-с. Вот и знай наших-с! Польку станем танцевать.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Уже вы, Лазарь Елизарыч, купите ту коляску-то, что смотрели у Арбатского.

П о д х а л ю з и н. Как же, Алимпияда Самсоновна-с! Надать купить, надать-с.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. А мне новую мантелью принесли, вот мы бы с вами в пятницу и поехали в Сокольники.

П о д х а л ю з и н. Как же-с, непременно поедем-с; и в Парк поедем-с в воскресенье. Ведь коляска-то тысячу целковых стоит, да и лошади-то тысячу целковых и сбруя накладного серебра, — так пущай их смотрят. Тишка! Трубку!

Тишка уходит.

(Садится подле Олимпиады Самсоновны.) Так-то-с, Алимпияда Самсоновна! Пущай себе смотрят.

Молчание.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Что это вы, Лазарь Елизарыч, меня не поцелуете?

П о д х а л ю з и н. Как же! Помилуйте-с! С нашим удовольствием! Пожалуйте ручку-с! (Целует. Молчание.) Скажите, Алимпияда Самсоновна, мне что-нибудь на французском диалекте-с.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Да что же вам сказать?

П о д х а л ю з и н. Да что-нибудь скажите— так малость самую-с. Мне все равно-с!

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Ком ву зет жоли.

П о д х а л ю з и н. А это что такое-с?

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Как вы милы!

П о д х а л ю з и н (вскакивает со стула). Вот она у нас жена-то какая-с! Ай да Алимпияда Самсоновна! Уважили! Пожалуйте ручку!

Входит Тишка с трубкой.

Т и ш к а. Устинья Наумовна пришла.

П о д х а л ю з и н. Зачем ее еще черт принес!

Тишка уходит.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Устинья Наумовна.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Как живете-можете, бралиянтовые?

П о д х а л ю з и н. Вашими молитвами, Устинья Наумовна, вашими молитвами.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а (целуясь). Что это ты, как будто похорошела, поприпухла?

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Ах, какой ты вздор городишь, Устинья Наумовна! Ну с чего это ты взяла?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Что за вздор, золотая; уж к тому дело идет. Рада не рада— нечего делать!.. Люби кататься, люби и саночки возить!.. Что ж это вы меня позабыли совсем, бралиянтовые? Али еще осмотреться не успели? Все, чай, друг на друга любуетесь да миндальничаете.

П о д х а л ю з и н. Есть тот грех, Устинья Наумовна, есть тот грех!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. То-то же: какую я тебе сударушку подсдобила!

П о д х а л ю з и н. Много довольны, Устинья Наумовна, много довольны.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Еще б недоволен, золотой! Чего ж тебе! Вы теперь, чай, все об нарядах хлопочете. Много еще модного-то напроказила?

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Не так чтобы много. Да и то больше оттого, что новые материи вышли.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Известное дело, жемчужная, нельзя ж комиссару без штанов, хоть худенькие, да голубенькие. А каких же больше настряпала— шерстяных али шелковых?

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Разных — и шерстяных и шелковых, да вот недавно креповое с золотом сшила.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Сколько ж всего-то-навсего у тебя, изумрудная?

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. А вот считай: подвенечное блондовое на атласном чахле да три бархатных — это будет четыре; два газовых да креповое, шитое золотом — это семь; три атласных да три грогроновых — это тринадцать; гроденаплевых да гродафриковых семь— это двадцать; три марселиновых, два муслинделиновых, два шинероялевых— много ли это? — три да четыре семь, да двадцать— двадцать семь; крепрашелевых четыре— это тридцать одно. Ну там еще кисейных, буфмуслиновых да ситцевых штук до двадцати; да там блуз да капотов— не то девять, не то десять. Да вот недавно из персидской материи сшила.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ишь ты, Бог с тобой, сколько нагородила. А ты поди-ка выбери мне какое пошире из гродафриковых.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Гродафрикового не дам, у самой только три; да оно и не сойдется на твою талию; пожалуй, коли хочешь, возьми крепрашелевое.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. На какого мне жида трепрашельчатое-то: ну, уж видно нечего с тобой делать, помирюсь и на атласном, так и быть.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а Ну и атласные тоже — как-то не того, сшиты по-бальному, открыто очень — понимаешь? А из крепрашелевых сыщем капот, распустим складочки, и будет в самую припорцию.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ну, давай трепрашельчатое! Твое взяло, бралиянтовая! Поди отпирай шкап.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Я сейчас, подожди немножко.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Подожду, золотая, подожду. Вот еще мне с супругом твоим поговорить надо.

Олимпиада Самсоновна уходит.

Что же это ты, бралиянтовый, никак забыл совсем свое обещание?

П о д х а л ю з и н. Как можно забыть-с, помним! (Вынимает бумажник и дает ей ассигнацию.)

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Что ж это такое, алмазный?

П о д х а л ю з и н. Сто целковых-с!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Как так сто целковых? Да ты мне полторы тысячи обещал.

П о д х а л ю з и н. Что-о-с?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ты мне полторы тысячи обещал.

П о д х а л ю з и н. Не жирно ли будет, неравно облопаетесь?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Что ж ты, курицын сын, шутить, что ли, со мной вздумал? Я, брат, и сама дама разухабистая.

П о д х а л ю з и н. Да за что вам деньги-то давать? Диви бы за дело за какое!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. За дело ли, за безделье ли, а давай, — ты сам обещал!

П о д х а л ю з и н. Мало ли что я обещал! Я обещал с Ивана Великого прыгнуть, коли женюсь на Алимпияде Самсоновне,— так и прыгать?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Что ж ты думаешь, я на тебя суда не найду? Велика важность, что ты купец второй гильдии, я сама на четырнадцатом классе сижу, какая ни на есть, все-таки чиновница.

П о д х а л ю з и н. Да хоть бы генеральша — мне все равно; я вас и знать-то не хочу,— вот и весь разговор.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Ан врешь — не весь: ты мне еще соболий салоп обещал.

П о д х а л ю з и н. Чего-с?

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Соболий салоп! Что ты оглох, что ли?

П о д х а л ю з и н. Соболий-с! Хе, хе, хе...

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Да, соболий! Что ты смеешься-то, что горло-то пялишь!

П о д х а л ю з и н. Еще рылом не вышли-с в собольих-то салопах ходить.

Олимпиада Самсоновна выносит платье и отдает Устинье Наумовне.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Олимпиада Самсоновна.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Что ж это вы в самом деле — ограбить меня, что ли, хотите?

П о д х а л ю з и н. Что за грабеж, а ступайте с Богом, вот и все тут.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Уж ты гнать меня стал; да и я-то, дура бестолковая, связалась с вами,— сейчас видно: мещанская-то кровь!

П о д х а л ю з и н. Так-с! Скажите, пожалуйста!

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. А коли так, я и смотреть на вас не хочу! Ни за какие сокровища и водиться-то с вами не соглашусь! Кругом обегу тридцать верст, а мимо вас не пойду! Скорей зажмурюсь да на лошадь наткнусь, чем стану глядеть на ваше логовище! Плюнуть захочется, и то в эту улицу не заверну! Лопнуть на десять частей, коли лгу! Провалиться в тартарары, коли меня здесь увидите!

П о д х а л ю з и н. Да вы, тетенька, легонько: а то мы и за квартальным пошлем.

У с т и н ь я   Н а у м о в н а. Уж я вас, золотые, распечатаю: будете знать! Я вас так по Москве-то расславлю, что стыдно будет в люди глаза показать!.. Ах я, дура, дура, с кем связалась! Даме-то с званием, с чином... Тьфу! Тьфу! Тьфу! (Уходит.)

П о д х а л ю з и н. Ишь ты, расходилась дворянская-то кровь! Ах ты, Господи! Туда же чиновница! Вот пословица-то говорится: гром-то гремит не из тучи, а из навозной кучи! Ах ты, Господи! Вот и смотри на нее, дама какая!

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Охота вам была, Лазарь Елизарыч, с ней связываться!

П о д х а л ю з и н. Да помилуйте, совсем несообразная женщина!

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а (глядит в окно). Никак тятеньку из ямы выпустили— посмотрите, Лазарь Елизарыч!

П о д х а л ю з и н. Ну, нет-с: из ямы тятеньку не скоро выпустят; а надо полагать, его в конкурс выписывали, так отпросился домой... Маменька-с! Аграфена Кондратьевна! Тятенька идет-с!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же, Большов и Аграфена Кондратьевна.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Где он? Где он? Родные вы мои, голубчики вы мои!

Целуются.

П о д х а л ю з и н. Тятенька, здравствуйте, наше почтение!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Голубчик ты мой, Самсон Силыч, золотой ты мой! Оставил ты меня сиротой на старости лет!

Б о л ь ш о в. Полно, жена, перестань!

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Что это вы, маменька, точно по покойнике плачете! Не Бог знает что случилось.

Б о л ь ш о в. Оно точно, дочка, не Бог знает что, а все-таки отец твой в яме сидит.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Что ж, тятенька, сидят и лучше нас с вами.

Б о л ь ш о в. Сидят-то сидят, да каково сидеть-то! Каково по улице-то идти с солдатом! Ох, дочка! Ведь меня сорок лет в городе-то все знают, сорок лет все в пояс кланялись, а теперь мальчишки пальцами показывают.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. И лица-то нет на тебе, голубчик ты мой! Словно ты с того света выходец!

П о д х а л ю з и н. Э, тятенька, Бог милостив! Все перемелется — мука будет. Что же, тятенька, кредиторыто говорят?

Б о л ь ш о в. Да что: на сделку согласны. Что, говорят, тянуть-то, — еще возьмешь ли, нет ли, а ты что-нибудь чистыми дай, да и Бог с тобой.

П о д х а л ю з и н. Отчего же не дать-с! Надать дать-с! А много ли, тятенька, просят?

Б о л ь ш о в. Просят-то по двадцать пять копеек.

П о д х а л ю з и н. Это, тятенька, много-с!

Б о л ь ш о в. И сам, брат, знаю, что много, да что ж делать-то? Меньше не берут.

П о д х а л ю з и н. Кабы десять копеек, так бы ладно-с. Семь с половиною на удовлетворение, а две с половиною на конкурсные расходы.

Б о л ь ш о в. Я так-то говорил, да и слышать не хотят.

П о д х а л ю з и н. Зазнались больно! А не хотят они осемь копеек в пять лет?

Б о л ь ш о в. Что ж, Лазарь, придется и двадцать пять дать, ведь мы сами прежде так предлагали.

П о д х а л ю з и н. Да как же, тятенька-с! Ведь вы тогда сами изволили говорить с, больше десяти копеек не давать-с. Вы сами рассудите: по двадцати пяти копеек денег много. Вам, тятенька, закусить чего не угодно ли-с? Маменька! Прикажите водочки подать да велите самоварчик поставить, уж и мы, для компании, выпьем-с. А двадцать пять копеек много-с!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Сейчас, батюшка, сейчас! (Уходит.)

Б о л ь ш о в. Да что ты мне толкуешь-то: я и сам знаю, что много, да как же быть-то? Потомят года полтора в яме-то, да каждую неделю будут с солдатом по улицам водить, а еще того гляди в острог переместят, — так рад будешь и полтину дать. От одного страму-то не знаешь, куда спрятаться.

Аграфена Кондратьевна с водкой; Тишка вносит закуску и уходит.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Голубчик ты мой! Кушай, батюшка, кушай! Чай, тебя там голодом изморили!

П о д х а л ю з и н. Кушайте, тятенька! Не взыщите, чем Бог послал!

Б о л ь ш о в. Спасибо, Лазарь! Спасибо! (Пьет.) Пей-ка сам.

П о д х а л ю з и н. За ваше здоровье! (Пьет.) Маменька! Не угодно ли-с? Сделайте одолжение!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. А, батюшки, до того ли мне теперь! Эдакое божеское попущение! Ах ты, Господи Боже мой! Ах ты голубчик ты мой!

П о д х а л ю з и н. Э, маменька, Бог милостив, как-нибудь отделаемся! Не вдруг-с!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Дай-то Господи! А то уж и я-то, на него глядя, вся измаялась.

Б о л ь ш о в. Ну, как же, Лазарь?

П о д х а л ю з и н. Десять копеечек, извольте, дам-с, как говорили.

Б о л ь ш о в. А пятнадцать-то где же я возьму? Не из рогожи ж мне их шить.

П о д х а л ю з и н. Я, тятенька, не могу-с! Видит Бог, не могу-с!

Б о л ь ш о в. Что ты, Лазарь, что ты! Да куда ж ты деньги-то дел?

П о д х а л ю з и н. Да вы извольте рассудить: я вот торговлей завожусь, домишко отделал. Да выкушайте чего-нибудь, тятенька! Вот хоть мадерцы, что ли-с! Маменька! Попотчуйте тятеньку.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Кушай, батюшка, Самсон Силыч! Кушай! Я тебе, батюшка, пуншик налью!

Б о л ь ш о в (пьет). Выручайте, детушки, выручайте!

П о д х а л ю з и н. Вот вы, тятенька, изволите говорить, куда я деньги дел? Как же-с? Рассудите сами: торговать начинаем, известное дело, без капиталу нельзя-с, взяться нечем; вот домик купил, заведеньице всякое домашнее завели, лошадок, то, другое. Сами извольте рассудить! Об детях подумать надо.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Что ж тятенька, нельзя же нам самим ни при чем остаться. Ведь мы не мещане какие-нибудь.

П о д х а л ю з и н. Вы, тятенька, извольте рассудить: нынче без капиталу нельзя-с, без капиталу-то немного наторгуешь.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Я у вас, тятенька, до двадцати лет жила— свету не видала. Что ж, мне прикажете отдать вам деньги, да самой опять в ситцевых платьях ходить?

Б о л ь ш о в. Что вы! Что вы! Опомнитесь! Ведь я у вас не милостыню прошу, а свое же добро. Люди ли вы?..

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Известное дело, тятенька, люди, а не звери же.

Б о л ь ш о в. Лазарь! Да ты вспомни то, ведь я тебе все отдал, все дочиста, вот что себе оставил, видишь! Ведь я тебя мальчишкой в дом взял, подлец ты бесчувственный! Поил, кормил вместо отца родного, в люди вывел. А видел ли я от тебя благодарность какую? Видел ли? Вспомни то, Лазарь, сколько раз я замечал, что ты на руку не чист! Что ж? Я ведь не прогнал тебя, как скота какого, не ославил на весь город. Я тебя сделал главным приказчиком, тебе я все свое состояние отдал, да тебе же, Лазарь, я отдал и дочь-то своими руками. А не случись со мною этого попущения, ты бы на нее и глядеть-то не смел.

П о д х а л ю з и н. Помилуйте, тятенька, я все это очень хорошо чувствую-с!

Б о л ь ш о в. Чувствуешь ты! Ты бы должен все отдать, как я, в одной рубашке остаться, только бы своего благодетеля выручить. Да не прошу я этого, не надо мне, ты заплати за меня только, что теперь следует.

П о д х а л ю з и н. Отчего бы не заплатить-с, да просят цену, которую совсем несообразную.

Б о л ь ш о в. Да разве я прошу! Я из-за каждой вашей копейки просил, просил, в ноги кланялся, да что же мне делать, когда не хотят уступить ничего?

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Мы, тятенька, сказали вам, что больше десяти копеек дать не можем, — и толковать об этом нечего.

Б о л ь ш о в. Уж ты скажи, дочка: ступай, мол, ты, старый черт, в яму! Да, в яму! В острог его, старого дурака. И за дело! Не гонись за большим, будь доволен тем, что есть. А за большим погонишься, и последнее отнимут, оберут тебя дочиста. И придется тебе бежать на Каменный мост да бросаться в Москву-реку. Да и оттедова тебя за язык вытянут да в острог посадят.

Все молчат. Большов пьет.

А вы подумайте, каково мне теперь в яму-то идти. Что ж мне, зажмуриться, что ли? Мне Ильинка-то теперь за сто верст покажется. Вы подумайте только, каково по Ильинке-то идти. Это все равно, что грешную душу дьяволы, прости Господи, по мытарствам тащат. А там мимо Иверской, как мне взглянуть-то на нее, на матушку?.. Знаешь, Лазарь, Иуда— ведь он тоже Христа за деньги продал, как мы совесть за деньги продаем... А что ему за это было?.. А там Присутственные места. Уголовная палата... Ведь я злостный— умышленный... ведь меня в Сибирь сошлют. Господи!.. Коли так не дадите денег, дайте Христа ради! (Плачет.)

П о д х а л ю з и н. Что вы, что вы, тятенька! Полноте! Бог милостив! Что это вы? Поправим как-нибудь. Все в наших руках!

Б о л ь ш о в. Денег надо, Лазарь, денег. Больше нечем поправить. Либо денег, либо в Сибирь.

П о д х а л ю з и н. И денег дадим-с, только бы отвязались! Я, так и быть, еще пять копеечек прибавлю.

Б о л ь ш о в. Эки года! Есть ли в вас христианство? Двадцать пять копеек надо, Лазарь!

П о д х а л ю з и н. Нет, это, тятенька, много-с, ей-Богу, много!

Б о л ь ш о в. Змеи вы подколодные! (Опускается головой на стол.)

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Варвар ты, варвар! Разбойник ты эдакой! Нет тебе моего благословения! Иссохнешь ведь и с деньгами-то, иссохнешь, не доживи веку. Разбойник ты, эдакой разбойник!

П о д х а л ю з и н. Полноте, маменька, Бога-то гневить! Что это вы клянете нас, не разобравши дела-то! Вы видите, тятенька захмелел маненько, а вы уж и на поди.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Уж вы, маменька, молчали бы лучше! А то вы рады проклясть в треисподнюю. Знаю я: вас на это станет. За то вам, должно быть, и других детей-то Бог не дал.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Сама ты молчи, беспутная! И одну-то тебя Бог в наказание послал.

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. У вас все беспутные — вы одни хороши. На себя-то посмотрели бы: только что понедельничаете, а то дня не пройдет, чтоб не облаять кого-нибудь.

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ишь ты! Ишь ты! Ах, ах, ах!.. Да я тебя прокляну на всех соборах!

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Проклинайте, пожалуй!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Да! Вот как! Умрешь, не сгниешь! Да!..

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Очень нужно!

Б о л ь ш о в (встает). Ну, прощайте, дети.

П о д х а л ю з и н. Что вы, тятенька, посидите! Надобно же как-нибудь дело-то кончить!

Б о л ь ш о в. Да что кончать-то? Уж я вижу, что дело-то кончено. Сама себя раба бьет, коли не чисто жнет! Ты уж не плати за меня ничего: пусть что хотят, то и делают. Прощайте, пора мне!

П о д х а л ю з и н. Прощайте, тятенька! Бог милостив — как-нибудь обойдется!

Б о л ь ш о в. Прощай, жена!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Прощай, батюшка Самсон Силыч! Когда к вам в яму-то пущают?

Б о л ь ш о в. Не знаю!

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Ну, так я наведаюсь, а то умрешь тут, не видамши-то тебя.

Б о л ь ш о в. Прощай, дочка! Прощайте, Алимпияда Самсоновна! Ну, вот вы теперь будете богаты, заживёте по-барски. По гуляньям это, по балам— дьявола тешить! А не забудьте вы, Алимпияда Самсоновна, что есть клетки с железными решетками, сидят там бедные заключенные. Не забудьте нас, бедных заключенных. (Уходит с Аграфеной Кондратьевной.)

П о д х а л ю з и н. Эх, Алимпияда Самсоновна-с! Неловко-с! Жаль тятеньку, ей-Богу, жаль-с! Нешто поехать самому поторговаться с кредиторами! Аль не надо-с? Он-то сам лучше их разжалобит. А? Аль ехать? Поеду-с! Тишка!

О л и м п и а д а   С а м с о н о в н а. Как хотите, так и делайте— ваше дело.

П о д х а л ю з и н. Тишка!

Входит.

Подай старый сертук, которого хуже нет.

Тишка уходит.

А то подумают: богат, должно быть, в те поры и не сговоришь.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же, Рисположенский и Аграфена Кондратьевна.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Вы, матушка, Аграфена Кондратьевна, огурчиков еще не изволили солить?

А г р а ф е н а   К о н д р а т ь е в н а. Нет, батюшка! Какие теперь огурчики! До того ли уж мне! А вы посолили?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Как же, матушка, посолили. Дороги нынче очень; говорят, морозом хватило. Лазарь Елизарыч, батюшка, здравствуйте! Это водочка? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью.

Аграфена Кондратьевна уходит с Олимпиадой Самсоновной.

П о д х а л ю з и н. А за чем это вы к нам пожаловали, не слыхать ли?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Хе, хе, хе!.. Какой вы шутник, Лазарь Елизарыч! Известное дело, за чем!

П о д х а л ю з и н. А за чем бы это, желательно знать-с?

Р и с п о л о ж е н с к и й. За деньгами, Лазарь Елизарыч, за деньгами! Кто за чем, а я все за деньгами!

П о д х а л ю з и н. Да уж вы за деньгами-то больно часто ходите.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Да как же не ходить-то, Лазарь Елизарыч, когда вы по пяти целковых даете. Ведь у меня семейство.

П о д х а л ю з и н. Что ж, вам не по сту же давать.

Р и с п о л о ж е н с к и й. А уж отдали бы за раз, так я бы к вам и не ходил.

П о д х а л ю з и н. То-то вы ни уха, ни рыла не смыслите, а еще хапанцы берете. За что вам давать-то?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Как за что? Сами обещали!

П о д х а л ю з и н. Сами обещали! Ведь давали тебе — попользовался, ну и будет, пора честь знать.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Как пора честь знать? Да вы мне еще тысячи полторы должны.

П о д х а л ю з и н. Должны! Тоже должны! Словно у него документ! А за что — за мошенничество!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Как за мошенничество? За труды, а не за мошенничество!

П о д х а л ю з и н. За труды!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Ну, да там за что бы то ни было, а давайте деньги, а то документ.

П о д х а л ю з и н. Чего-с? Документ! Нет, уж это после придите.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Так что ж, ты меня грабить, что ли, хочешь с малыми детьми?

П о д х а л ю з и н. Что за грабеж. А вот возьми еще пять целковых, да и ступай с Богом.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Нет, погоди! Ты от меня этим не отделаешься!

Тишка входит.

П о д х а л ю з и н. А что же ты со мной сделаешь?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Язык-то у меня некупленый.

П о д х а л ю з и н. Что ж ты, лизать, что ли, меня хочешь?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Нет, не лизать, а добрым людям рассказывать.

П о д х а л ю з и н. Об чем рассказывать-то, купоросная душа! Да кто тебе поверит-то еще?

Р и с п о л о ж е н с к и й. Кто поверит?

П о д х а л ю з и н. Да! Кто поверит? Погляди-тка ты на себя.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Кто поверит? Кто поверит? А вот увидишь! А вот увидишь! Батюшки мои, да что ж мне делать-то? Смерть моя! Грабит меня, разбойник, грабит! Нет, ты погоди! Ты увидишь! Грабить не приказано!

П о д х а л ю з и н. Да что увидать-то?

Р и с п о л о ж е н с к и й. А вот что увидишь! Постой еще, постой, постой! Ты думаешь, я на тебя суда не найду? Погоди!

П о д х а л ю з и н. Погоди да погоди! Уж я и так ждал довольно. Ты полно пужать-то: не страшно.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Ты думаешь, мне никто не поверит? Не поверит? Ну, пускай обижают! Я... я вот что сделаю: почтеннейшая публика!

П о д х а л ю з и н. Что ты! Что ты! Очнись!

Т и ш к а. Ишь ты, с пьяных-то глаз куда лезет!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Постой, постой!.. Почтеннейшая публика! Жена, четверо детей— вот сапоги худые!..

П о д х а л ю з и н. Все врет-с! Самый пустой человек-с! Полно ты, полно... Ты прежде на себя-то посмотри, ну куда ты лезешь!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Пусти! Тестя обокрал! И меня грабит... Жена, четверо детей, сапоги худые!

Т и ш к а. Подметки подкинуть можно!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Ты что? Ты такой же грабитель!

Т и ш к а. Ничего-с, проехали!

П о д х а л ю з и н. Ах! Ну что ты мораль-то эдакую пущаешь!

Р и с п о л о ж е н с к и й. Нет, ты погоди! Я тебе припомню! Я тебя в Сибирь упеку!

П о д х а л ю з и н. Не верьте, все врет-с! Так-с, самый пустой человек-с, внимания не стоящий! Эх, братец, какой ты безобразный! Ну, не знал я тебя— ни за какие бы благополучия и связываться не стал.

Р и с п о л о ж е н с к и й. Что, взял? А! Что, взял? Вот тебе, собака! Ну, теперь подавись моими деньгами, черт с тобой! (Уходит.)

П о д х а л ю з и н. Какой горячий-с! (К публике.) Вы ему не верьте, это он, что говорил-с, — это все врет. Ничего этого и не было. Это ему, должно быть, во сне приснилось. А вот мы магазинчик открываем: милости просим! Малого робенка пришлете— в луковице не обочтем.


Впервые опубликовано: Москвитянин 1850 № 6.

Островский Александр Николаевич (1823-1886) — выдающийся русский драматург, член-корреспондент Петербургской Академии наук


На главную

Произведения А.Н. Островского

Монастыри и храмы Северо-запада