| ||
|
Православная русская Церковь признает св. Владимира Равноапостольным. История, оценивая великие заслуги св. Владимира в деле крещения русского народа и организации православной русской Церкви, должна точно так же признать его подвиг равноапостольным. Но вместе с тем историческое исследование не может не указать на те условия, которые сделали возможным, что усилия св. князя Владимира не остались безуспешными. Ведь мы знаем, что шведский король Олаф Тригвесон, живший в Киеве при дворе князя Владимира, принял сам христианство, а народ его не поддержал, и еще до 1245 г. в Швеции шла борьба между христианством и язычеством. Если это не произошло и в Киеве, то причина этого заключается как в силе и значении подвига стольнокиевского князя, так и в том, что сами киевляне давно уже тяготели к христианству. Вопрос о принятии греческого православия русским народом представляет сложную историческую задачу. Рассказ нашей Начальной летописи об этом событии представляет плод долгой предварительной редакционной работы. Он вовсе не есть бесхитростный и беспристрастный рассказ о былом, как некогда смотрели на нашу летопись, но дело политической переработки данных по начальной русской истории, которая была произведена, несомненно, в Киеве при сыне св. Владимира, вел. князе Ярославе Мудром. Я попытаюсь представить течение событий так, как оно рисуется беспристрастному историческому исследованию. Мы имеем в начале русской истории два мира: северный и южный, между которыми общение было слабо. Север России, т.е. области, примыкающие к Волхову, Ладожскому озеру и далее на восток, к Ростову и Волге, тянули на восток, который имел связи с персами и арабами. Именно этот Север и совершил то, что мы называем упрощенным названием «призвания варягов». Те норманны, преимущественно шведы, которых наша летопись называет русью и варягами, явилась силой, нуждавшейся хотя бы в самой примитивной государственной организации: для обеспечения своих захватов торговых путей и для защиты своих торговых интересов в смысле снабжения своего «вывоза» товарами они нуждались в создании некоторых укрепленных торговых центров, градов (или, как они сами называли такие центры не только в России, но и в Нормандии, «гардов»). Сами они были язычниками и еще долго оставались таковыми. Уже около 800 г. у них возникает поэзия, саги, в которых разрабатываются мотивы их мифологии, и уже в это время у них имеются письмена, руны, которые вырезались на камне или на дереве. Рунические надписи на камне отчасти сохранились до наших дней, на дереве же они могли сохраниться, разумеется, в самых исключительных, благоприятных случаях. Никаких решительно тяготений к христианству у этого северного мира, организуемого варягами, не было. Вообще, Север весьма долго и упорно держался своего язычества. Не только скандинавский Север поздно принял христианство, но и литовцы, и латыши, и финны держались язычества еще в течение нескольких столетий после того, как русский народ стал православным. Будучи отрезаны от юга, славяне новгородские не имели никаких отношений к православным влияниям. Да и варяги вовсе не тянули к православию, хотя тот варяг, который был убит толпой в Киеве незадолго до принятия Владимиром христианства, принес православную веру именно из Греции («пришел из Грек и держаше веру христианскую», 983). Но в глазах нашей начальной летописи варяги тянули именно к Риму и, если и были связаны с Византией, то через Рим. «Того озера (Нево) внидеть устье в море Варяжское и по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко Царюграду, а от Царягорода прити в Понт море» — так представляет себе наша Начальная летопись географическую картину Европы. Точно так же, в полном согласии с ней, легенда о хождении апостола Андрея в Русь рассказывает, что апостол побывал в Новгороде, а потом «иде в Варяги и приде в Рим». Это известный «Рома-вегр» скандинавских саг. В X веке отношения между Севером и Югом изменились. Но произошла такая перемена именно под влиянием того важнейшего события, которое направило историю первой русской варяжской династии по новому пути. Таким событием было открытие речной связи между Югом и Севером. Уже давно, еще в половине IX века, Русь направлялась в Черное море, но это направление было связано не с движением вниз по Днепру, но с плаванием по Волге, откуда шла переправка судов на Дон, к Азовскому морю, и из него, из царства Хазарского, на Черное море. Такой обходной и долгий путь не допускал интенсивных отношений варягов с Византией. Когда же оказалось, что возможно затеять постоянную речную связь через Киев, то очень скоро по этому именно пути и двинулось дальнейшее развитие варяжского государства. Оно сразу столкнуло варягов с хазарами. Под 862 г. летопись помещает рассказ о том, как варяжские мужи Рюрика, Аскольд и Дир, со своим родом отпросились у Рюрика в поход на Цареград и как по дороге они увидели Киев, «градок», о котором раньшеничего на знали. Киевляне им сообщили, что они платят дань «родичам» создателей Киева, Кия, Щека и Хорива, хазарам. Варяжские мужи отменили эту дань хазарам, предложили полянам платить ее отныне им и остались в Киеве, собрав «многих Варягов». Оказалось, однако, что ни Рюрик, ни преемник его Олег ничего об этом не знали, и только в 882 г., совершая завоевание берегов Днепра в направлении с севера на юг, Олег узнал о происходящем и хитростью заманил к себе Аскольда и Дира и убил их. В это время они были, вероятно, уже христианами, так как на могиле Аскольда была поставлена церковь в честь св. Николая. Едва ли это было бы прилично, если бы он не был уже христианином. А если успел сделаться за двадцать лет христианином, то не указывает ли это на сильное уже влияние христианства в Киеве? Иначе не могло и быть, так как принадлежность к Хазарскому царству открывала пути различным культурным влияниям в этом городе, который и самое свое название Самват получил от хазар. В действительности, поход Аскольда и Дира, а, может быть, и какого-нибудь более крупного вождя, о котором глухо упоминает греческий источник, был совершен не в 866 г., а в июне 860 г. (Хр. Лопарев. «Византийский Временник», 1895) и, стало быть, относится к самым ранним временам появления руссов в Киеве. Тем более интересно, что и на них простиралось влияние христианской цивилизации, которую они встретили в Киеве. Эта же цивилизация могла проникать в Киев единственно только из Хазарии, так как на западных границах Русской земли христианства еще не было, да и на Балканском полуострове оно только начиналось. Если варяги Аскольд и Дир приняли до 882 г. христианство, то, разумеется, это должно было сопровождаться и богослужением. Естественно спросить, на каком языке могло совершаться таковое: ни славянского, ни греческого языка эти варяги, недавно только прибывшие из-за моря, не знали. Но так как в Хазарском царстве были христиане греки, то, вероятно, в это время на их языке и совершалось богослужение. После того, как Олег завоевал Киев и в нем остался, русский норманнский Север оказался связан с Югом. Олег совершил известный поход на Константинополь, после которого заключил договор, вошедший в нашу летопись. Этот договор русские послы подтвердили клятвою «по закону языка нашего» (911). Этот «закон» был, несомненно, норманнский: весь облик Олега варяжский, и скандинавские саги запомнили, разработали легендарный сюжет, сохраненный русской летописью (об этом и других сюжетах, общих летописной легенде и древнескандинавским сагам, см. в сочинении Ад. Стендер-Педерсена «Die Varagersage als Quelle der altruss. Chronik [Варяжские саги как источник древнерусской летописи (нем.)], 1934, где приведена иностранная и русская литература вопроса). В 941 г. сын Рюрика Игорь задумал поход на Цареград, для чего «посла по Варяги за море, вабя их на Греки». Договор, который был заключен после этого похода в 944 г., указывает уже на новые отношения, которые складывались в Киеве. Как мы знаем из летописи, Игорь собрал большую дружину, в которой, кроме варягов, участвовали и славяне, и печенеги. При заключении договора надо было приносить клятву, и тут текст договора прямо указывает на то, что между послами Игоря, имена которых нам известны, причем они по большей части объясняются из древнесеверных языков, были христиане. Эту христианскую Русь привели к присяге в соборной церкви св. Илии в Киеве: «Мнози бо беша Варязи христиани». Так как летопись подразделяет всю «Русь» на языческую и христианскую и говорит только о «Руси», хотя, как нам известно из летописи же, в войске Игоря были и славяне, и др., то, вероятно, под Русью в данном случае надо подразумевать не этнографический термин, а старый и основной, географический, обнимающий все население известных областей, называвшихся Русью. Варяги среди них политически доминировали, но культурно господствовали славяне. Свидетельством этого являются не только прямые указания арабских историков, но и тот поразительный факт, что в сочинении Константина Багрянородного «Об управлении Империей», написанном около 952 г., встречаются в греческом тексте славянские слова для означения некоторых государственных понятий. Известный исследователь этого сочинения, английский византолог Бери (I. В. Bury. «The treatise De administrando imperio». «Byzantinische Zeitschrift», XV, 1906)* приводит по этому поводу соображения, которые очень важны для нас. Отмечая, сколько хлопот грекам доставляли сношения с иностранцами и учреждение специального института для переводчиков, он прибавляет, что «для славянского языка не было никакой трудности. Славянских переводчиков легко было достать в Македонии или Болгарии. Они с небольшим затруднением понимали язык, на котором говорили в Киеве. Переговоры с Руссами велись, как мы можем предположить, с самого начала по-славянски, а не на древнесеверном германском языке. И можно заметить, что имена днепровских порогов в целом гораздо менее искажены, чем древнесеверные германские, и что греческие толкования их имели в виду переводы славянских имен». Что касается сношений с хазарами, то они велись с помощью хазарских переводчиков. Но как обстояло дело с такими новыми народами, как печенеги или мадьяры, — спрашивает Бери. «Ввиду важности для империи сношений с этими новыми народами во время Константина трудно сказать, сколько специальных толмачей пришлось бы завести. Но в связи с этим следует отметить, что законы или обычаи Печенегов названы τά ζάκανα αΰτϖν [своими «заканами»]. ______________________ * Трактат «Об управлении Империей» // «Византийский журнал». ______________________ Точно так же про мадьяр при упоминании об их обычае поднимать на щите новоизбранного вождя говорится, что они следовали τò τϖν χαάζρων έϑoς καί αΰτϖoϖ [по обычаю и «закану» хазар (греч.)]. Это, несомненно, взято из мадьярского, а не хазарского источника. В обоих случаях было бы подходящим греческое слово ϖòμoς [обычай, закон (греч.)]. Почему же здесь воспользовались славянским словом закон? Далее, вожди мадьяр названы славянским термином: βoέβoδoς [воеводы.] Если заметки Константина были получены им от печенегов и мадьяр через посредство печенего-греческих и мадьяро-греческих толмачей, то как могли попасть сюда славянские слова? Моя первая мысль, — говорит Бери, — была, что в качестве толмачей для этих языков служили славяне. Но такое объяснение, очевидно, недостаточно. Такие толмачи были бы в состоянии выражать подобные простые термины по-гречески, не прибегая к своему собственному языку. Я полагаю, что это объясняется тем, что между теми народами, которые находились в постоянных сношениях со своими соседями, болгарами и восточными славянами, славянский язык был своего рода linqua franca (общим языком), так что известное число славянских слов было очень распространено среди неславянских народов Дунайской и Днепровской областей. В сношениях с иноземцами, печенегами и мадьярами было самым подходящим пользоваться такими словами, и этим могло бы объясняться их появление в трактате Константина». Этим фактом подтверждается культурное значение славян в государстве Руси. И западные сношения их должны были относиться к старому времени. На основании исследования таможенных правил (мытного устава) города Регенсбурга от 903 или 904 г. наш византолог В.Г. Васильевский («Журн. Мин. нар. проев.», 1888, июль) предположил, что уже в это время, т.е. при Олеге, славяне торговали с Западом. При этих условиях не подлежит сомнению, что христианство не могло быть неизвестно в Киеве и не могло не иметь здесь своих верных. Церковь в честь св. Илии должна была, по обычаю греков, которые при обращении в христианство языческого населения ставили храмы на месте старых капищ и давали христианским святым иногда функции старых языческих божеств, быть воздвигнута на месте прежнего языческого капища Перуна. Илья Громовник заменил собой старого Перуна. Поэтому мы имеем право предположить, что в церкви св. Илии служба совершалась на славянском языке по славянским книгам. В то время, как официальным культом варяжской династии оставалось язычество, принесенное из Швеции, в самом населении совершался медленный и незаметный процесс христианизации, как он совершался также незаметно в сербских землях, задолго до организации сербской церкви святым Саввой. Этот процесс должен был идти параллельно с преобладанием славянского элемента в русско-варяжском государстве. Само это государство продолжало находиться в тесной связи с северными германцами, которые сохранили в своих преданиях и имена князей и воинов Руси, и память о фактах их истории. О борьбе Владимира с братом Ярополком хранилась еще в XIV веке память в исландских сагах. В Швецию бежал от Ярополка Владимир, а будущий шведский король Олаф Тригтвесон дважды жил в Киеве (978—987 и 990—991) и, несомненно, под влиянием крещения Владимира и сам принял через несколько лет христианство. Еще теснее в известное время была связь с норманнами у Ярослава Мудрого, и, вероятно, еще долго после того в Киеве знали древнесеверный язык и при составлении летописи и переводе текста греческих договоров с русами понимали варяжские слова и понимали, как надо исправлять испорченные греческие написания варяго-русских имен. Все это надо иметь в виду, чтобы понимать личность св. Владимира и знать, как сложилась русская история до крещения Руси. После этих замечаний возвратимся к русской истории после Игоря, который погиб жертвой жадности своей варяжской дружины. При Святославе воскресают, как будто, традиции Олега. В договоре, который заключил Олег в 907 г., упоминается только о клятве его «по русскому закону», и этот закон требовал присяги оружьем и богом Перуном (богом своим) и Волосом, «скотьим богом». Следовательно, оба эти бога — русские, а не славянские, или еще в это время не потерявшие облика тех варяжских богов, которым были даны славянскими толмачами имена Перуна и Волоса. Что касается Перуна, то он понятен: это Тор, Тур, которому была посвящена в Киеве Турова божница. Что касается второго, то он отчасти даже сохраняет свое варяжское имя. Именно, слово «скот» в этом месте не означает то, что мы подразумеваем теперь под этим словом, но имеет то значение, какое имело и древнешведское слово, из которого оно заимствовано; «скот» означает здесь богатство, а «скотница» в летописи (в описании благотворительной деятельности Владимира Святого: «от скотниц кунами» — деньгами из казначейства) означает «сокровищница». Эти слова: «скот» в значении богатства, «скотница» в вышеуказанном значении уже давно сопоставляются с немецким словом Schatz и родственными древнегерманскими словами. Но лишь недавно Томсен доказал, что это древнерусское слово, которое встречается только в нескольких памятниках, имеющих официальный характер, и всегда связано с варягами, представляет древнешведское слово skattr (см.: V. Kiparsky. Die gemeinslavischen Lehnworter ays dem Germanischen. «Annales academiae scientiarum Fennicae». В. XXXII. Helsinki, 1934, c. 187)*. Следует думать, что это был варяжский бог богатства — всего вероятнее. Один, которого наши источники превратили в Волоса. Недаром варяги приносили присягу на золоте, как и позже. В древнерусском переводе греческого памятника, обличающего язычество, указано на то, что веровавшие в богов кружились вокруг бога Переплута и пили вино из рогов. В этом месте переводчик оставил греческие слова: «περί πλoΰτoν» (вокруг богатства, «скота») без перевода, как это бывало нередко в таких переводах (см.: А. Погодин. Опыт языческой реставрации при Владимире. «Труды русских ученых за границей». Т. II, 1923). Если все это так, то и скотий бог был варяжским богом, для которого было приспособлено в позднейшее время имя какого-то исконного русско-славянского божества, который был, действительно, богом скота. И вот этого Волоса Игорь в своем договоре не упоминает, а Святослав воскрешает его традицию и опять заставляет своих варягов клясться им. ______________________ * Общеславянские заимствования из германских языков // «Анналы Финской академии наук». Т. 32. ______________________ Тем не менее, при всем варяжском облике Святослава время делало свое дело. С той поры, как он вступил на путь территориальных завоеваний и дошел до Оки и Волги, разгромил Хазарское царство и присоединил к своему государству обширную область вятичей, перед ним стала задача устроения государства. «Святослав посади Ярополка в Киеве, а Олега в Деревех» и затем Владимира в Новгороде. Таким образом, перед ним были обширные государственные задачи, и то, что было возможно при первых Рюриковичах-завоевателях, стало невозможно теперь, когда народы, входившие в состав Хазарского царства (вятичи, ясы, касоги), стали подданными Руси. Такое государство уже нуждалось в ином отношении к себе со стороны государя, чем это было в первые времена варяжского владычества, но Святослав совершенно не подходил к пониманию своего долга и, сознательно забрасывая свой Киев («не любо ми есть в Киеве быти, хочу жить в Переяславце на Дунай»), отправился в Болгарию. Вскоре после того он был убит, и с 972 г. летопись называет князем сына Святослава Ярополка. При нем уже совершенно определенно начинается христианизация Киева. О попытках латинского мира еще при Святославе завязать отношения с Русью мы имеем свидетельство под 960 г. в анналах Ламберта. (Lamberti Annales, «Monumenta Germ. Hist. Scriptores», III): «пришли к королю Отгону послы Русского народа (Rusciae gentis), прося послать к ним одного из своих епископов, чтобы он указал им истинный путь. Он согласился исполнить их просьбу и послал им епископа Адальберта, по вере католика (fide catholicum), который, впрочем, едва ускользнул от их рук». В другом памятнике, Житии св. Бонифация, который потерпел мученичество в России, по-видимому, скрывается искаженная легендой историческая правда: после испытания огнем, когда св. Бонифаций безвредно прошел между двух костров, русский король (rex Ryssorum) принял христианство. Но братья его на это не согласились: один из братьев был убит русским королем, а другой, захватив святого, отрубил ему голову и бежал. Здесь, по-видимому, сохранился намек на борьбу Ярополка с братьями Олегом и Владимиром, причем мотивация зтой борьбы сводится к религиозной распре. Братья были против латинского проповедника (см. Migne 144, col., 977—979). К середине X века относится факт крещения Ольги в Константинополе. Это событие было очень рано связано со всевозможными легендами, отчасти «бродячими» сказочными сюжетами о мудрой жене, обманувшей претендентов на ее руку. Об этом так много писано, что здесь нет надобности входить в этот вопрос. Можно принять за доказанное, что Ольгу постиг в Константинополе какой-то неуспех и что она не достигла той цели, ради которой ездила. Во всяком случае, она не получила епископии, а священники в Киеве были уже и раньше. Варяги явно не сочувствовали крещению: Святослав именно этим мотивировал свой отказ от христианства. Отражений всех этих сложных отношений мы почти не находим в летописи. Однако намеки на это есть: Ольга «заповедала не творити тризны над собою, бе бо имущи презвутер. Сей похорони блаженную Ольгу». Она была, как говорит ее панегирист в летописи, «первая от Руси» христианка, т.е. из варяжского рода. На самом деле, не первая, но в конце X века христианство переживало в Киеве какую-то трудную эпоху. Это можно поставить в связь с расцветом древнесеверного язычества, которое относится к этому времени (см.: Н. Schneider, «Veber die altecten Gotter-lieder der Nordgermanen». Munchen, 1936. Sitzungber der Bayer. Akad. D. Wissensch). После смерти Святослава между его сыновьями начались раздоры. Олег убил по неизвестной нам причине сына Свенел-да (Свенгелда) Люта, встретив его на охоте. Свенелд в отмщение за сына подговорил Ярополка, чтобы он отнял у Олега его волость. Ярополк пошел на Олега, который бежал, но не спасся. Он погиб, упав «с моста в дебрь». Летописец говорит, что Ярополк был очень огорчен и упрекал Свенелда за то, что тот его подстрекал против брата. Тем не менее, узнав о происшедшем, Владимир, «убоявся бежа за море, а Ярополк посадники своя посади в Новгороде, и бе володея един в Руси». Эти события летопись относит к 977 г. И только через три года Владимир возвращается с дружиной из-за моря. Как велика была его дружина? Вероятно, не менее тысячи человек, сколько привел с собою Ярослав, когда он тоже должен был бежать за море. И Владимир, как позже Ярослав, приводит эту варяжскую дружину в Новгород, где она чувствует себя господствующей силой. Очень характерно это буквальное повторение отношений, которое имело, видимо, свою старую традицию, — может быть, еще с самого начала варяжского владычества на Руси (или, как говорит летопись более точно: «в Руси»). Владимир вернулся в 980 г. с намерением отомстить Ярополку за убийство брата. Он вступил в переговоры с воеводой Ярополка Блудом, переманил его на свою сторону, за что летопись очень упрекает его (вообще, она как-то мирволит к Ярополку). Наконец, и Ярополк убит, и Владимир княжит один. Варяги требуют от него обещанной награды: «Се град наш, и мы прияхом е, да хочем имати откуп на них, по две гривне от человека». И здесь слышится традиция, которая восходит к старым временам. В течение месяца Владимир не исполнил своего обещания. Тогда варяги стали его упрекать и решили сами добывать деньги, а для этого идти в Цариград: «Покажи нам путь в Греки». Владимир избрал наилучших варягов, которым роздал грады, а остальные ушли. Все это драгоценные подробности, которые уводят нас в самое начало русской истории. Новое — отрицательное отношение к варягам: Владимир предупреждает царя, что на него идут варяги, и советует ему принять свои меры против этой недисциплинированной массы: «оли то створят ти зло, яко и сде, но расточи я разно, а семо не пущай ни единого». Однако такой шаг Владимира не означал ни политического, ни культурного разрыва с варягами, как это показала история Руси в течение дальнейших многих десятилетий. Просто варяги в наших источниках постоянно изображаются насильниками, против которых поднимается иногда и самое население. Так было уже в 862 г., по рассказу нашей летописи, так было и в 1015 г. в Новгороде, где варяги «насилие творяху новгородцем и женам их, вставше новгородци избиша варяги во дворе Поромони». И в отдельных злых делах варяги принимают участие: они убили Бориса. Это была грубая воинская среда, которая была нужна, но была и опасна. Разрыва же культурного еще не было. Напротив, Владимир выступает, в начале своего княжения, как настоящий варяжский князь, проявляя тот же фанатизм, каким отличался и его отец. Подробностей этого мы, конечно, не знаем: летопись вовсе лишена стремления «научно» изобразить нам, каково было русское язычество. Преследуя свою тенденцию, которая заключалась в противопоставлении Владимира-язычника Владимиру Святому, равноапостольному просветителю Руси, летопись подчеркивает его преданность язычеству. Он поставил в Киеве целых шесть идолов, из которых один главный, как это было и у балтийских славян, языческий культ которых, сложившийся тоже под влиянием норманнов, напоминает наш. Этот главный бог есть Перун, деревянный, с серебряной головой и с золотыми усами. Древнешведская Книтлингасага упоминает, что в Арконе стоял идол Черноглов (Tjarnaglofi) бог победы, с серебряными усами (Palm, «Wendische Kultstatten». Lund, 1937). Волоса в этом пантеоне Владимира нет, но есть пять названий других богов, которые довольно сомнительны: на объяснении их я здесь останавливаться не буду. Это Хоре, Дажьбог, Стрибог, Мокош и Симарегл, который, по-видимому, уже совсем не «бог». Этим богам стали служить в Киеве, но сказать что-нибудь определенное о популярности этого культа нельзя, так как рассказ летописи имеет в виду не население, но варягов: «И жряху им наричюще их богы, и привожаху сыны своя и дщери и жряху бесом, и оскверняху землю требами своими и осквернися кровьми земля Руска и холм от». Из этого следовало бы, что человеческие жертвоприношения были в обычае; и что это было так в действительности, но только не у славян, а у норманнов, мы знаем с полной достоверностью. Германцы приносили в жертву людей в известных важных случаях. По словам Прокопия, в VI в. готы приносили в жертву «мальчиков и женщин» (παίδας τε καί γυναίκας). Распространен был этот обычай и в скандинавских странах, несмотря на то, что уже с половины IX в. сюда стала проникать христианская проповедь и что в стране было уже довольно много христиан. Однако историк христианизации Швеции, Г. Аулен (Real. Encyklop. Fur Protest. Theologie, 1906), полагает, что, напр., в 930 г. здесь было мало христиан. Саги нередко упоминают о человеческих жертвоприношениях, и известная Инглингасага отмечает, что эти жертвы приносились особенно богу Одину. Таким образом, весьма вероятно, что, установив новые языческие культы, заимствованные у варягов и для них прежде всего предназначавшиеся, Владимир ввел и человеческие жертвоприношения, для которых избирались, как это было в обычае у готов, мальчики и девочки. Создав таким образом языческий культ в Киеве, Владимир поспешил установить таковой же и в другом центре своего государства, Новгороде, куда и послал своего дядю, брата Малуши, вероятно, норманнки Малфриды, Добрыню (Хелги?)*. ______________________ * Поразительное совпадение с рассказом летописи об установлении Владимиром человеческих жертвоприношений представляет рассказ саг о ярле Хаконе Норвежском: в битве с Йомс-викингами в 986 г. он не рассчитывал на успех и, чтобы расположить к себе богиню, свою покровительницу Торгерд, он обещал принести ей в жертву всякого, на кого упадет жребий, кроме себя и двух старших сыновей. Жребий пал на его сына Эрлинга, который и был принесен в жертву (E. Mogk, Die Menschenopfer bei den Germen. «Abh. Sachs. Ges. D.Wiss., 27,1909, c.610). Человеческие жертвы Одину или Тору обычно связаны с походами; вероятно, и в походе Владимира прибегали к таким жертвам Перуну. Рассказ летописи о мальчике Варяге, на которого пал жребий, мог бы указывать на то, что в Киеве приносили в жертву не славян, а тех же варягов. Следует отметить, что и крещение шведов связано с человеческими жертвоприношениями. Когда король Олаф Тригвесон (несомненно, под влиянием крещения Владимира), задумал в 998 г. крестить своих вельмож, он собрал их в одно место (Moirir) и устроил им пир. Затем он им заявил: «Если я должен с вами снова вернуться к жертвоприношениям, то я хочу устроить высшее торжество, какое здесь часто происходит, и принести в жертву людей. Но я хочу выбрать для этого не слуг или преступников, но самых лучших мужей», и назвал вождей, которые окружали его. Эти слова произвели свое действие: все вельможи крестились (Mogk, 625). ______________________ Какое участие в этих культах приняли славяне? Им ли следует приписывать обычай кровавых жертвоприношений? Я думаю, что на этот вопрос можно ответить совершенно отрицательно, и вот почему. Как известно, Русь завоевала древлян, вятичей и радимичей, — в разное время и усилиями разных князей, от Олега до Владимира. Часть этих племен, вся восточная группа их, входила в Хазарское царство и с падением его вошла в состав «Русской Земли». И вот, летопись дает описание нравов всех этих племен с точки зрения полян, того основного киевского племени, которое участвовало в этих завоеваниях. Это описание, кроме полян, которые изображаются идиллическими чертами, носит отрицательный характер: радимичи, вятичи и северяне жили в лесу, как звери. Осуждаются свадебные обычаи всех этих племен, и затем описываются, тоже неодобрительно, их погребальные обычаи. Все это они делали, потому что были язычниками, «не ведуще закона Божия, но творяще сами собе закон». Ничего ужасного об идолослужении их летопись или ее источник не говорит, а между тем, если бы они знали человеческие жертвоприношения, это была бы богатая почва для осуждений и обличений. Да и сам контекст в рассказе о богах Владимира свидетельствует о том, что эти жертвоприношения было дело новое, введенное одновременно с новыми культами. Наконец, в 983 г. опять понадобилась жертва: Владимир «творяще потребу кумиром с людьми своими», т.е., значит, не со всем народом, но со своей дружиной: «люди» здесь, как и обычно в летописном рассказе, означают спутников князя, его дружину и т.п. «Мечем жребий на отрока и девицу. На него же падет, того зарежем». В дальнейшем ничего не говорится о том, выбрали ли девицу, но с выбором отрока произошла история, которая, может быть, сыграла решающую роль в падении язычества на Руси. Избранный отрок оказался сыном варяга, который пришел из Греции и втайне был христианин, как и его сын. Варяг отказался отдать своего сына и высмеял веру язычников в деревянных кумиров, а «Бог есть един, Ему же и служат Греци». Разъяренная толпа убила обоих. Относительно дальнейших событий мы ничего не знаем. Между тем так, как говорил варяг, должны были говорить в Киеве многие. При новых условиях политической жизни, при живых отношениях с христианским Западом и при несомненном наплыве в Киеве культурных торговых элементов из Хазарин и т.д. — при всех этих новых обстоятельствах государственного и культурного существования, действительно, становилось нелепо поклоняться деревянным болванам с золотыми усами. Такой энергичный и умный человек, каким был Владимир, не мог этого не видеть. Попытка языческой реставрации не удалась и не могла уже удаться, так как основная славянская масса населения имела уже и христианские книги, и христианское богослужение, тогда как варяги ничего этого не имели. Надо было или коснеть в грубом варяжском язычестве и отсталости, о которой так ярко свидетельствует летопись, или идти вместе со славянами и стать христианским князем. Другого выхода не было. Но с латинством опыт Ярополка также не удался, а о других религиях нельзя было и говорить серьезно в культурном Киеве, где знали и не любили евреев, о чем свидетельствуют ранние христианские поучения против евреев; мусульман знали в лице болгар и хазар, также не импонировавших князю. «Немцев» Владимир отвергал по причинам исключительно политическим: «наши отцы этого не приняли». Но как было принять православие, не рискуя получить опять отказа в иерархии со стороны царства, как, может быть, получила такой отказ Ольга? Надо было показать свою силу. Все дальнейшее нам известно: Владимир эту силу показал. С необыкновенной легкостью принял организацию христианской церкви русский народ, уже давно подготовленный к этому. Опубликовано: Владимирский сборник. В память 950-летия Крещения Руси. 988-1938. Белград. 1938. С. 19-30.
Александр Львович Погодин (1872—1947) — русский историк и филолог-славист, доктор славянской филологии, профессор Белградского университета. | ||
|