| ||
|
И государства, как все существа в мире, начинаются неприметными точками. Долго, долго, в сильное увеличительное стекло, надо смотреть на безобразную, разнородную кучу земли, людей и их действий, на этот человеческий хаос, чтоб, наконец, поймать в нем трепещущую точку, punctum saliens, по выражению Анатомиков, поймать, вонзиться взорами, и уже не выпускать потом ни на минуту из виду, с напряженным вниманием подмечать ее тихое, медленное, постепенное увеличение, все эпохи или лучше моменты развития, пока, наконец, через много-много лет точка эта обозначится, забьется жизнию, установится на своем месте, примет лицо, оденется плотию, укрепится костьми и начнет действовать. Рюрик призван был Новгородцами. Это происшествие принадлежит одному Новгороду и то ненадолго: после того как преемник Рюриков оставил Новгород, оно оторвалось, если можно так выразиться, от последующей Истории; все дела пришли в первобытное положение, то есть Новгородцы стали жить сами по себе и платить дань заморским Варягам, как прежде, и ушедшим Варягам-Руси, которым посчастливилось утвердиться в Киеве. Кроме сей дани Новгород не соединен уже был никакими узами с Киевом, и, следовательно, с текущей рекою Истории, а напротив, составил особое целое, как то мы видим ясно при Святославе, который отказался от него за себя и сыновей. В Новгороде мы усматриваем только новое гражданское, то есть Норманское начало при Рюрике, которое вскоре подверглось влиянию древнего Славянского, блеснуло и угасло. Следовательно, такое совершенно отдельное происшествие никак нельзя назвать вполне началом Русского Государства, еще менее, нежели современное утверждение Аскольда и Дира в Киеве. Это только прибытие, начало водворения Норманнов между нашими Славянскими племенами, временный военный постой в одном городе. Почему же этим происшествием начинают Русскую Историю? Не имеет ли оно по крайней мере какой-нибудь доли в основании Государства? Не соединяется ли чем-нибудь с последующими происшествиями? Нет ли какого перешейка, моста, между этим островом и твердою землей. Главное, существенное в этом происшествии, относительно к происхождению Русского Государства, есть не Новгород, а лицо Рюрика, как родоначальника династии, хотя он, подобно Ромулу, не имел, может быть, никакого понятия о своем будущем значении; Рюрик, который пришел с чувствами дружелюбными к племени, призывавшему его по доброй воле. Началось преемство, стало за кем следовать, хотя еще и в пустом пространстве. Вот почему это происшествие безмерно в Русской Истории! Воздадим честь и Новгороду, старшему сыну России, (рожденному впрочем, прежде матери) за призвание Князя, которого роду предназначено было основать впоследствии величайшее Государство в мире. Младенец Рюриков, Игорь, с его дружиною есть единственный плод Норманскаго призвания в Новгород, единственный ингредиент в составлении Государства, тонкая нить, коею оно соединяется с последующими происшествиями. Все прочее прошло, не оставив следа. Если б не было Игоря, то об этом северном Новгородском эпизоде почти не пришлось бы, может быть, говорить в Русской Истории или только мимоходом. Таким неприметным атомом, относительно к формации, началось Государство, зародышем, который именно едва поймать можно микроскопом исторических соображений. Это, употребим сравнение, корень бессмысленный слова, первый элемент звука. Олег, удалый Норманн, соскучился в Новгороде, или принужден был оставить его; пошел с младенцем Игорем куда глаза глядят. Случай, прихоть, нужда! Он пошел точно, куда глаза глядят, ибо поселиться в Киеве он сначала не мог думать наверное: там жили его земляки, Аскольд и Дир, и жили уже 20 лет, обострожились и утвердились; ему нельзя было предполагать, чтоб эти бранные, как он, витязи согласились уступить ему добровольно богатое место? И в самом деле, он побоялся борьбы сомнительной и после, достигнув Киева, пошел на них не с открытою силою, а с хитростию, которая могла удаться и нет. Или — Олег мог отправиться с своей дружиной мимо Киева на службу в Грецию и пропасть там вместе с Игорем, не оставив следа, подобно сотням своих единоплеменников, и тогда другой вид Истории, другие лица и другие имена! А как сомнительна судьба Игоря-младенца, только что рожденного младенца, на котором однако ж лежит судьба отечества, который остался связать всю последующую Историю с Новгородским призванием Норманнов, который должен утвердить еще за отцом своим место во главе Русской Истории. Кроме тех опасностей, кои разделял он с Олегом, он имел другие: Олег мог иметь детей, которые отняли бы власть у него, то есть предводительство, начальство над дружиною, легко достававшееся в это бурное время более решительному, храброму, искусному. Вот каким случайностям подвергался Олег, и при нем Игорь, и зародыш Русского Рюрикова Государства! Но не слишком ли еще много видеть здесь зародыш Государства? Точно, — это менее чем зародыш, это математическая точка, почти идея. Оставляя Новгород, Олег делался странствующим рыцарем с своей дружиною, лишался места. В эту минуту как будто пропало, скрылось из виду зачавшееся Государство. Минута неизвестности! Семя предано произволу ветров! Не должны ли мы трепетать за него? Что с ним будет? Куда понесется оно? Где найдет себе родимую почву? Успокоимся! Благопромыслительной Десницею несется оно именно в Киев, где ему приготовлено лоно, где новому Государству поставлена цель. Мнимою прихотью Олега выражается воля Провидения! Династия, оставшись в Новгороде, повела бы дела по необходимости иначе: из Новгорода должна бы утвердиться у нас связь не только государственная, но и духовная с Западом, Латинством, Папою, а видно было надо, по высшему предначертанию, чтоб распадавшейся в то время Религии приуготовилась особая Церковь на Востоке, чтоб там когда-то, чрез тысячу лет, среди Славянских племен, народилось Государство — наследник Римскому Востоку, Греческой Империи, Константинополю, как Римский Запад достался в наследство с землею, жителями, Религией и образованием Немецкому народу. Олег пошел; точка двинулась, это правда, точка, не более, но выйдет линия, и какая линия? Пол экватора, треть меридиана. Олегу посчастливилось овладеть Киевом. Он умертвил Князей Киевских, а мирные жители приняли его без сопротивления. Он остановился здесь, и потом решился, кажется, остаться, по крайней мере, с своей стороны в этом городе, обильном естественными произведениями на большой реке, — откуда так легко можно было набегать на все стороны, особенно на приманчивый Царьград, — где так хорошо было в продолжение двадцати лет его товарищам, Аскольду и Диру. Впрочем, где-нибудь надо жить, лишь бы жить, и всякая минута могла переменить намерение. Поселение Олега в Киеве было также мирно, как и Рюриково в Новгороде, чем и определился характер их взаимных отношений к жителям. Владея Киевом и его областью, Олег, в благоприятных обстоятельствах, удержал право Рюриковых даней и распространил оные, обложив новые племена. За данью однако ж надо было всегда ходить нарочно — оброк непостоянный — первая легкая форма подданства. Племена не входили еще в состав Государства, почти точно как платя дань прежде за море в 859 г., а только подготовлялись. Кое-где были оставлены мужи, которые верно отлучались часто, ходя на войну. Смерть застала Олега в Киеве. Киев, с выражением Олега: се буди мати градом Русским, и временная дань с некоторых племен, — вот состояние зародыша, форма государства, оставленного преемником Рюрика. Ленивый Игорь потерял было дани, перестав ходить за ними, и племена, пользуясь благоприятным случаем, отлагались. По крайней мере, всю свою жизнь он прожил в Киеве, и привычка, которую называют второю природою, привычка дружины и города к Князю и его роду, а Князя к дружине и народу, привычка к оседлости и какому-то порядку вещей, укоренялась. Таково было при Игоре приобретение, почти невещественное, к родительскому наследству. Семя не развилось, но несколько укрепилось, приготовилось для развития. Под конец своей жизни Игорь захотел было притеснить соседних Древлян, и погиб за то от руки их. Новая опасность, по крайней мере, опасность Рюрикову роду: ближнее племя восстало и решилось на такое отважное действие — убить Князя: что же сделают дальние! Что будет с самою дружиною? Как легко будет, кажется, какому-нибудь смельчаку захватить начальство, и увести его на промысел или самому сесть на престол! К счастию, вдова Игорева, Ольга, имела характер мужеский, она устроила все дела, и мстя за смерть Игоря, опустошила землю Древлянскую, привела ее в большую зависимость. Она же установила некоторые дани на Севере. У Игоря был также один сын, как у Рюрика. Святослав, к счастию молодой Руси, которой необходимо было распространиться прежде, нежели разделиться, которой необходимо было раскинуться, хоть слегка, из одного центра, а не многих; одно семя должно было пока развиваться, одно Государство расти, а не многие равносильные возникнуть вдруг. Рано было начинаться удельным Княжествам: если б у первых Князей было по многу детей, то они, поссорясь тотчас между собою (неизбежный случай), воспрепятствовали б развитию, не укрепясь, ослабли б и не успели б захватить столько посторонних земель, кои могли отойти в состав других соседних государств. Тяжело детям остаться сиротами, пока отец не устроит хозяйства. Силе предлежало еще поприще вне, а не внутри. Святослав, храбрый, твердый, воинственный, возмужав, взял, и следовательно, стал брать дань с новых племен, и смирил прежние, которые беспрестанно пытались откладываться. Но все он владел собственно одним Киевом. Так и думал, если о чем-нибудь думал. Еще более — самый Киев он считал постоем, и решился оставить его так, как Олег оставил Новгород. Ему мало стало скудной дани по какой-нибудь веверице с дыма, когда Греция предлагала ему груды золота, и он решился не перенесть столицу, (это неверное выражение) а, говоря просто, переехать на другую квартиру*, переселиться к другому Славянскому племени, в страну им покоренную, в Болгарию, и перенести семя в другую почву! Оно так слабо привязано было к нашей земле, хотя и пустило уже росток, такой слабый корень имело, что не стоило ни малейшего труда оторвать его. Зародыш выкинут. Болгарии выпадал жребий сделаться Русью, Нормандией. Наша почва оставалась для другого семени, и всего прежнего как будто не бывало. Ясное ли доказательство, что понятие об оседлости, наследственности, поземельной собственности, было еще ничтожно, и одной черты в Норманском характере Святослава достаточно было, чтоб изгладить слабые плоды ста лет. Святослав пошел, и семя опять предано произволу ветров. ______________________ * Наши знаменитые судии, судии слов, улыбнутся при этом выражении: переехать на квартиру! Милостивые государи! Право, я сумел бы найти те выражения, кои вертятся у вас на языке теперь: переменить местопребывание, избрать новое жилище и тому под. Но употребил это (как и в других местах) не чистое, простое, полуиностранное, потому что оно точнее, яснее, выражает мою мысль, а по-моему, это всего важнее в исследовании, не принадлежащем Изящной Словесности. ______________________ Перед отбытием Святослав отдал старшему сыну Ярополку свой Киев, а второго послал княжить на Волынь. Святослав не разделил, как говорят у нас обыкновенно, свои владения, но другого сына послал в дикое поле. Древлян, племя самое близкое к Киеву, разоренное Ольгою, обложенное двойною данью, и потому теснее связанное с Киевом, легче было держать в повиновении. Вот главная причина, почему Святослав послал туда сына. Третьего сына — Владимира вытребовали себе сами Новгородцы, почти против воли Святослава, который говорил им даже: кто к вам пойдет? Следовательно, Святослав все-таки владел одним Киевом, где жил, где жил и отец его; здесь нечего говорить о делении, ибо делят целое, делят свое владение, а Святослав не владел Древлянами, которые платили ему только дань. Тем более должно сказать это о прочих дальних племенах, и, всего вернее и точнее, о Новгородцах. Но если б даже и владел — все только Киевом и ближнею Волынью. Вот что отдал он двум сыновьям своим. Не было деления, и еще менее пагубного примера! Деление было общее во всей Европе, необходимая принадлежность, степень гражданского общества, а не частная ошибка. Но у нас, повторю, не было ни деления, ни частной ошибки, ни примера. Святослав пошел в Болгарию. Дети его могли следовать за ним туда же — по его смерти, в помощь, для участия в его походах и предприятиях, а какая приманка для корыстолюбивых и честолюбивых Норманнов богатый Константинополь и Малая Азия! И между Славянскими племенами возникли б опять прежние отношения, и надлежало б ожидать новых обстоятельств, новых Государей, для готовых элементов Государства. Как все зыбко! Случился же именно в это время в Греции такой Государь, как Иоанн Цимиский, один из самых воинственных Государей в целом ряду Византийских Императоров, в продолжение долговременного периода. Он заставил Святослава удалиться из любезной Болгарии, который на возвратном пути и сложил буйную свою голову, с остальными мужами. Сыновья его лишены были средств идти в Болгарию, отнятую Греками, не могли переселиться туда, если б и хотели. Они остались у нас, владея порознь Киевом, Волынью и Новгородом. Семя переслано опять к нам, или лучше, укрепилось, глубже опустилось в нашей земле. Опасностей стало меньше, по крайней мере, дома. До сих пор было по одному Князю, и у этого одного Князя бывало всегда во владении по одному городу, из которого уже он ходил, по своему усмотрению, брать дань с разных племен, ближних и дальних. Теперь являются три Князя, три брата — сыновья Святослава. Олег так княжил на Волыни, а Владимир — в Новгороде, как Ярополк — в Киеве. Еще два племени стало приготовляться к составу будущего Государства, хотя и порознь; не целое разделилось на части, как мы видели, но части возникли, кои после составят целое. Прибавим Полоцк с Рогвольдом. Были ль разделены дани между братьями? Едва ли! Вероятно, сначала каждому предоставлялось ходить в свою сторону, как далеко сможет. Но у них не было и времени ходить за данью по племенам, ибо братья тотчас перессорились между собою, сперва Ярополк с Олегом, потом Владимир с Ярополком, и возникла мысль об едином владении: один хотел завладеть, чем владели трое. Ярополк одолел Олега, а Владимир, испугавшись, бежал за море, "и бе Ярополк владея един в Руси" посадив Посадников на Волыни в Новгороде. Вот уже новое явление! Ярополк, как прежде Рюрик, схватившись, так сказать, за оставшиеся концы, удержал власть братьев во всей полноте ее, и следовательно, получил ее больше всех своих предшественников. Пребыванием Князя в городе как будто узаконивалась принадлежность его наследнику. Все три области, Киев, Волынь и Новгород, составили одно владение, Ярополк один владел из Киева Волынью и Новгородом, чрез своих Посадников, чего прежде не бывало. Все три племени достались точно также Владимиру. Владимир — живя почти чрез сто лет после Рюрика, а время имеет свою силу, особую от происшествий и лиц, Владимир, очень богатый, ибо ему достались добычи ста лет, добычи Рюрика, Олега, Игоря, Святослава, с сильным характером и бранным духом, Владимир, который, кроме своего Новгорода, отнял три владения (Полоцк, Древлян и Киев) и умертвил двух владетелей (Рогвольда с сыновьями и Ярополка), Владимир сделался первый Князем-Государем в настоящем значении этого слова, хотя все еще слабо. Ему не была уже нужна помощь чуждая Варяжская, и он спровадил от себя главную ватагу: так был он силен своими собственными домашними силами. Он ходил за данью гораздо дальше прежних Князей, даже за Карпаты, вероятно определяя оную (Новгородцы), а с другой стороны — за Волгу. Некоторые племена привозили дань ему даже сами в Киев. Он жил в своем владении, не думая о переезде, как еще его отец, водворился, так сказать, уставился, а дух Норманский, дух движения чрез 120 лет в 4 колене, родившемся на Руси, стихнул и сам по себе. У Владимира было 12 сынов (самое прежнее многоженство его имеет здесь свою историческую важность и значение), и он разослал их по племенам, уделив каждому часть своей дружины, которая была у него многочисленнее по его связям и богатству, чем у его предков, и совершенно от него зависела. Вот когда собственно племена начали входить в состав Государства, или приготовлять будущее Государство, образовываясь в гражданском отношении отдельно, порознь. Вместо двенадцати прежних племен, двенадцати даней, мы видим теперь 12 особливых владений, Княжеств, под владычеством отца, Великого Князя Киевского. Супруга Владимира Анна, дочь и сестра Византийских Императоров, с коею вступив в супружество, он принял Христианскую веру, содействовала еще более к утверждению этой мысли о постоянном местопребывании, сохранении владения, и оставлении в наследство детям. (Точно как после другая Греческая Царевна, София, утвердила идею Царя, при Иоанне III, и устроила Двор). Прибавьте долгую жизнь, тридцать пять лет княжения, участие Духовенства, которое у нас, как везде, приложило, разумеется, особое старание о смягчении нравов, и, следовательно, о мирной оседлой жизни. Таким образом политическое соединилось с религиозным, и первый Христианский Князь был вместе и первым Государем-Владетелем, чуть ли и не Правителем, потому что в его время мы видим следы положительного, письменного законодательства, вероятно, по примеру Церкви, — сперва разумеется по Норманским обычаям для дружины, а потом и для народа со влиянием Греческих и туземных обычаев. Каждый сын Владимиров княжил так в своем городе, как отец — в Киеве, средоточии, матери всех городов Русских, по выражению Олега. Живя посредине племен, Князья могли легче содержать их в полном подданстве, нежели прежде один Князь из дальнего Киева, и приучать к повиновению. Все они были, однако ж, слабее своего отца, которому платили урочную дань, не смея ему противиться, кроме, под конец, одного Ярослава, который был дальше всех, и мог надеяться на чуждую помощь. Сыновья и отец должны были считать города уже своею собственностию, и даже средством для прокормления, содержания. Понятие о наследстве стало прикладываться к земле, приготовлялось понятие о поземельной собственности у Князей, которые, разумеется, начали принимать участие и в правлении, по примеру отца. Намечены будущие уделы по племенам. Но все эти Князья жили недолго. Одни перемерли (при нем и после, Вышеслав, Изяслав, и проч.), другие погибли вследствие особых обстоятельств (при Святополке — Борис, Глеб, Святослав и потом сам он, Святополк); третьи (Судислав) не могли ничего сделать против Ярослава, который остался один и после нескольких междоусобных войн (со Святополком, Брячиславом, Мстиславом) и смерти братьев получил почти все их Княжества. Они достались ему уже с такою зависимостию, с какой, привыкнувшие, находились от его братьев, принадлежали ему еще крепче, разумеется, нежели Владимиру, и были управляемы по заведенному порядку, чрез Наместников, ему подчиненных. Ярославу принадлежали Киев, Волынь, Подолия, Галиция, Литва, Балтийское поморье, Новгород, Двинская область, Поволжье, Северная страна... Все сии страны принадлежали точно, ибо города их мы находим немедленно в уделах сынов и внуков, как их отчины, и наоборот — при сих последних они не могли быть завоеваны, потому что все действия их известны нам по летописям. Границами Ярославовых владений были: Балтийское море, нынешняя Пруссия, Царство Польское, Карпаты, Новороссийские степи, Волга, Уральские горы... Так удалые Норманны, в продолжение двухсот лет, раскинули план будущего Государства, наметили его пределы, нарезали ему земли без циркуля, без линейки, без астролябии, с плеча, куда хватила размашистая рука... Все племена и города находились в подданстве у одного Князя, (а потом одного рода), были одного происхождения, говорили одним языком, хотя и разными наречиями, исповедывали одну веру, — словом это было Государство, в некотором смысле, целое, хотя и сметанное на живую нитку. Шлецер, заключу мое рассуждение словами великого учителя, назвал удачно этот период Russia nascens. И так двести лет начиналось Государство, рождалась Россия. Симеон Полоцкий молился Богу, говорит предание, чтоб муки Царицы Натальи Кирилловны продолжились как можно более, дабы новорождаемый младенец воспользовался должайшею жизнию. Может быть, двухсотлетнему рождению и младенчеству Русского Государства, еще долговременнейшему юношеству, будет соответствовать в соразмерности настоящее доблестное мужество и будущая мудрая старость! Впервые опубликовано: в 1846; [Погодин М.П.] Формация государства (1837) // Историко-критические отрывки, М. Погодина. М, 1846. С. 37-53.
Михаил Петрович Погодин (1800-1875) русский историк, публицист, прозаик, драматург. | ||
|