| ||
|
Удивительные дела происходят на свете, ни думанные, ни гаданные, ни ожиданные; о чем и мечтать никто не смел, то воочию совершается. Велик Русский Бог! Некоторым ученым людям в Москве пришло в голову собрать образчики племен, населяющих Россию. Нашелся человек, который принял мысль к сердцу, и решился положить основание этнографическому музею в Москве. Оно понравилось многим по разным местам. Началась исподоволь присылка нужных для предположенного музея вещей. Они приняты с благодарностию и тотчас оглашены по газетам. Присылок стало умножаться с каждым почти днем. Царское семейство приняло живое участие и подарило вдруг несколько драгоценных вещей. Жалко стало держать все это под спудом только для себя. Круговор членов общества стал распространяться. Образовалось намерение устроить выставку. Явились на помощь искусные, ревностные, горячие художники. Написано объявление. Вклады посыпались со всех тогда сторон. Общество ободрилось и увеличило свою деятельность. Дошел слух до Славян о Московском предприятии. Нашлись и между ними ревнители, которые вздумали дополнить Русское собрание своими приношениями. Одни за другими Славяне наслали множество вещей, относящихся к их быту. Дело с каждым днем становилось и яснее, и шире. Но все еще не было мысли о Славянском съезде. Однако ж, Сербы, Болгары, Кроаты, Словаки, Чехи, при известиях о богатстве возникшего общими силами в Москве собрания, пришли в движение: у них зародилось не ясное желание посмотреть на выставку. Но где взять средств? Пошли разговоры. В Москве получено известие об этом желании. Начались рассуждения, как бы удовлетворить доброхотных дателей. Сделаны попытки, предложены вопросы лицам, имеющим влияние, вес; все удавалось и шло как по маслу. Общества железных дорог вызвались провезти гостей бесплатно. Поднялся шум, и Бог послал смелости, кому было нужно: явились ревнители, которые положили устроить дело, и устроили. Надо отдать честь Петербургу. Толчок дан оттуда. В Петербурге собрана сумма, обеспечено содержание. Москва, разумеется, не могла отстать, быв главною целию путешествия. Общая Дума пошла гораздо дальше первого предложения. Таким образом устроилось путешествие тихое, скромное, с ученою целию, для 40 человек. Были даже сомнения, найдется ли столько охотников, имеющих возможность отлучится от своих очагов на долгое время, и в такую дальнюю сторону. Они нашлись, и беспрестанно число их увеличивалось, наконец, возросло до 80. Одного Чеха, просившего паспорта, начальники пугнули, что он лишится места. Черт его возьми, отвечал он, хотя все реки потекли назад, еду! Милости просим, милости просим, давался ответ из Москвы и Петербурга. Славяне хотят посмотреть выставку, мы рады показать ее, и вместе познакомиться с дорогими гостями. Вот и все. Ничего более и в голову никому не приходило. Никаких других мыслей, намерений, в помине не было. Велось дело только между учеными, более или менее друг с другом знакомыми. Славяне приедут тихо, остановятся в приготовленном помещении, осмотрят, что есть для них любопытного в Москве, и также тихо уедут. Москвичи приготовлялись их встретить сами по себе, Петербуржцы — сами по себе, а о прочих городах, всего менее об участии народа, не было ни малейшего рассуждения. Но дело приняло тотчас со всем иной оборот. Как это случилось, Бог ведает! L'homme propose, el Dieu dispose. По какому-то вдохновению, с первого шага на границе начались новые явления, начались и умножились, живее, сильнее и горячее, и дошли, наконец, до высшей степени, поражая и удивляя всех и каждого. Все Русские люди, как будто связанные электрическою цепью, сообщали друг другу свои чувствования; ура, слава, передавались из уст в уста. Многие не верят, чтобы так происходило все само собою, чтоб тут не было никакого предначертания (плана). А потому-то и выходит все хорошо, так великолепно, что умничанья никакого не было, и говорит у всех одно сердце, без всяких задних мыслей. Что правительство не принимало никакого участия в этом случайном событии, для иностранцев может служить лучшим доказательством того, что "Москва", главный славянский, так сказать, орган, именно на эту пору остановлена, хотя, разумеется, совершенно по другим, особым обстоятельствам. Не скрою, что это произведет на Славян неприятное впечатление*, по крайней мере, нет худа без добра. Иностранцы, Европейцы должны увидеть, что правительство здесь непричастно, что действует один народ, что народ выражает свои чувства и подает свой голос, которого заявления должны они принять к сведению. ______________________ * Мы смеем надеяться, что Главное управление по делам печати исходатайствует ей разрешение, в подарок Славянским гостям. ______________________ На границе встретили Славянских гостей депутаты от Русского общества в Варшаве, поздравить с прибытием и пригласить на обед Варшавский. Послышалось родное в этом радушном привете, и от избытка сердца заговорили уста. Первая речь Русских из Галиции произвела, говорят, потрясающее действие. Благодарные Славяне послали в Варшаву телеграмму. В Ченстохове встретили Славян местные военные и гражданские власти в полном параде, с музыкой и песнями. В Варшаве, несмотря на ненастную погоду, на позднее время, ожидало их множество народу на станции. Приветы, объятия, восклицания, поздравления. Обед торжественный, речи, песни, гимны, стихи задушевные. Приехали депутаты из Вильны просить дорогих гостей на перепутье. В Вильне те же заявления, — а потом и в Острове, и в Порхове, в Пскове, в Луге, в Гатчине. Везде хлеб соль, цветы, стихи, музыка, речи. В Петербурге народ, собравшийся для встречи, не уместился в залах и занимал весь двор. По дороге в гостиницу везде виделись толпы, и разменивались приветствиями, крики ура и слава не прерывалися. На улице, перед гостиницею столпилось столько народа, что экипажам не оставалось места разъезжаться, несколько раз дорогие гости должны были выходить на балкон, и выражать свою благодарность со слезами на глазах. Да ведь народ не знает Славян, говорили мне некоторые лица из высшего круга: что же значат эти восторженные восклицания — это только крики! Так видно подготовлено, подучено! В том то и дело, милостивые государи и милостивые государыни, что никакого подготовления и получения нет и быть не могло. Кому получать и подготовлять? Все мы налицо! Кому получать, на протяжении почти двух тысяч верст, по уездным городам, и, наконец, в самом Петербурге, по улицам, где восторг дошел до высшей степени, где переступаются, кажется, пределы благоразумия, где уже примечается безотчетное увлечение! "Подготовления нет", — возражают мне, но как же все это произошло и происходит? Очень просто: народ услышал одно понятное для себя слово: это наши братья! Понимаете ли, читатели, что этого одного простого слова для народа было более достаточно, чем для нас все наши ученые розыскания, исследования, рассуждения! Одно это слово доходит до сердца и приводит в движение кровь, по крайней мере, на эту минуту, гораздо сильнее, чем все наши искусственные речи. Братья! Чего же более! А прибавьте-ка к этому еще вот что: братья эти читают "Отче наш" почти одинаково с нами, хоть и каждый по-своему (послушайте), живут от нас и рядом, и вдалеке, терпят и страдают много веков под властию Турок и других иноплеменных и иноверных народов; они приехали к нам повидаться с нами, братьями, полюбоваться нашим житьем-бытьем, под державою любимого Царя-Освободителя, показать воочию свое с нами родство и единство. А счетом то их, ни мало, ни много, тридцать миллионов! Тридцать миллионов, да нас 70: так кто же смеет их обижать! В том-то и дело, друзья мои (поведу я теперь речь к простым моим читателям), в том-то и должна быть наша Всероссийская задача, чтоб братьев наших, родных и двоюродных, никто не обижал, а чтоб жили они каждый у себя дома тихо, смирно, спокойно, в той мере счастливо, как кому Бог определил, одним словом, чтоб они жили, как живут в Европе все народы, Французы, Англичане, Немцы, Итальянцы и мы, Русские. Больше ничего на эту пору и желать не следует, а прочее, мелькающее в речах и по газетам есть лишнее, не благоразумное. Всему есть мера и всему есть время. Мне кажется, что Петербургские ревнители сгоряча забегают далеко вперед! Впрочем, всякие увлечения, на радостях, за стаканом вина, на обеде, простительны. В том отношении я начинаю даже бояться за Москву: после таких заявлений, восторгов, встреч, угощений, — что же мы сделаем? После стольких речей, задушевных, красноречивых, ученых, что же мы скажем? Путешествие было только приготовлением к Москве, на Москву обращены все взоры и из Европы, и из России, и из всего Славянского мира. В Москве сосредоточиваются все намерения, желания и надежды. Москва есть цель. А Москве не остается уже ничего ни сделать, ни сказать! Из всех частей речи в нашем распоряжении остаются только междометия, и... и красноречивое молчание. Ободримся, утешимся! Касательно угощений, мы вспомним старую нашу пословицу: не будь гостю запасен, а будь ему рад. — Ну, радости нам не занимать-стать. Что будем мы говорить? Не пецытеся, како или что возглаголете: дастьбося вам в той час, что возглаголете! От избытка сердца глаголют уста. Скажу еще вот что: на границе, в Варшаве, Вильне, Пскове, Петербурге, разве не Москва делала и говорила? Москва, то есть, одна и та же наша святая Русь! Поездка Славян в Москву, как она теперь, к нашему общему удивлению, осуществляется, есть событие великое, знаменательное, историческое. Общий восторг, произведенный прибытием Славян во всех наших сословиях, живое сочувствие, проявляющееся неудержимо во всех Русских людях, послужит, без сомнения, для Славян великою нравственною опорою, по возвращении их на родину, пред теми правительствами, кои им неблагоприятствуют или поступают несправедливо. Поляки, по крайней мере, благоразумнейшие из них, увидя свое одиночество, свое фальшивое положение, дружескую связь с исконными врагам Славянского народа, между тем как все прочие Славяне выражают свое сочувствие России, должны убедиться в неправильности своего образа действий, и приложить старание к изысканию средств для примирения: всякий другой путь — вводяй пагубу! Это должны объяснить им наши единоплеменники. Европейские государства поймут теперь ясно, что Россия, во всяком случае, может надеяться на нравственное содействие тридцати миллионов Славян, которые, не без основания, видят в ней свою покровительницу и защитницу. Русское правительство найдет новое доказательство, что естественные, самые верные его союзники и единственные друзья на материке суть Славяне, а за морем — Американцы, — (а впрочем, мы не прочь ни от каких полезных союзов.) Славяне все должны убедиться, что для сношений между собою им необходимо нужен один общий язык, как для дипломатических сношений употребляется Французский, а в старину употреблялся повсеместно Латинский. Славяне должны убедиться, что, для облегчения знакомства с наречиями, нужна им одна азбука. Все сказанное не может, разумеется, совершиться вдруг, но важно уже и то, что всему этому кладется теперь начало — в Москве. Опубликовано: Русский, газета политическая и литературная. Мая 8. 1867. Л. 14. С. 228-230.
Михаил Петрович Погодин (1800-1875) русский историк, публицист, прозаик, драматург. | ||
|