| ||
|
Из предлагаемого теперь публике сборника, может быть, образуется журнал, буду ли издавать его сам, или передам кому другому, во всяком случае, периодический сборник или журнал, литературный и политический, должен заявить свой образ мыслей, свое направление в политическом, гражданском, литературном отношениях. Предлагаю, на первый случай, в коротких словах, свое мнение о вопросах, ныне занимающих общество наиболее. (О прочих — в другое время). Впрочем, вся моя печатная, слишком сорокалетняя деятельность, начиная с 1821 года, — перед читателями: она может служить пояснением и дополнением положений, выраженных в настоящей программе. Начнем с иностранной политики. Друзей между Европейскими Государствами мы не имеем, кажется, никого, да их не имеет, может быть, и никто, оставаясь себе на уме и держа всегда на случай камень за пазухою, но мы отличаемся от прочих Европейских государств тем, что нас все они согласно между собою внутренно ненавидят, чая грозу с севера по преданию, по чувству, по недоразумениям или доразумениям. Один мой старый знакомый назвал всех Европейцев Немцами, следуя древним летописям, и находил, что лучшие из них — Португальцы, потому, что живут от нас всех дальше. Соглашаясь с моим знакомым, я думаю, что связь с западной Украиной Европейской Романского племени естественнее, чем с средней и восточной, разумеется, вне случайных причин к союзу или разрыву с тою и другою. В молодые и средние года свои я мечтал и твердил много о Славянах, — и сочувствовали мне многие передовые люди, корифеи в племенах Славянских, и, казалось нам, много могло быть сделано Россией во время оно на пользу всех Славянских племен; но время оно прошло, потому ли, посему ли, ничего не было делано, или делано мало, и то по большей части частными людьми; новые поколения в Славянских племенах думают, по крайней мере, в настоящую минуту, не так, как думали старики, почти все сошедшие с поприща, — приверженность к России какая-нибудь остается только в массах. По этим причинам, отлагая в сторону всякие мечтания, я думаю, что связь с Славянскими племенами нам должно ограничивать пока доставлением Русских книг в публичные библиотеки и пособий известным ученым для издания каких-либо важных для Славянства трудов, исторических и филологических. Нашей политике много работы предлежит в Азии. Добрыня, дядя Свято Владимира, увидя пленных по Волге в сапогах, сказал своему племяннику: нет! нам надо идти дальше и искать лапотников, а от этих поживиться нечего. Старик Ермолов любил твердить: Азия, Азия! А наше министерство иностранных дел, — я говорю о прошедшем времени, — не сознавало этой важной задачи, устремляя внимание исключительно на кабинеты Тюильерийский и Сен-Джемский, и заботясь о том, что скажут о наших действиях Английские и Французские газеты. Русский путешественник Чихачев искал себе, например, охранных листов для ученого путешествия по Азии у Лондонских министров, получа отказ дома. Но действия Графа Муравьева на Амуре, Генерала Игнатьева в Китае, учреждение Туркестанской области подают нам надежду, что дела Азиатские удостоятся вперед большого внимания от наших дипломатов и сделаются предметом тщательного изучения. Жаль, что наши консулы и разные чиновники не доставляют публике никаких сведений о местах своего пребывания. Впрочем, иностранная политика России зависит от политики внутренней. Своя рубашка к телу ближе. Прежде чем крыть чужую крышу, надо, чтоб своя не текла. Держа это на уме, Россия во всех делах Европейских всегда имеет право подать свой голос и стать на сторону справедливости, хотя, нельзя не прибавить, что одними дипломатическими нотами сделать ныне ничего уже нельзя; надо, чтоб между строками виднелись штыки, надо чтоб силою, делом готово было всегда поддерживаться слово. Эту силу, с соответствующею ей копейкою, мы должны собрать и беречь на черный день, а может быть, и на светлый приближающийся к нам быстро день решения восточного вопроса. Мимо нас он решен быть не должен. Нам принадлежит первый голос. Мы провинимся перед Историею, если не будем готовы к этому времени, как не были готовы во время Севастопольской высадки. Нельзя будет нам ссылаться на нечаянность, на недостаток времени. Оправданий никаких не найдется. Вся история вела и шла сама к этому делу. Тень отшедшего Государя ожидает успокоения. Si vis pacem, para bellum. Нам необходимо, на случай войны, укреплять наши берега Балтийского, Черного и Белого морей, снабжать крепости запасами, организовать медицинскую, комиссариатскую и провиантскую часть, привесть в порядок рекрутские наборы, устроить военное образование. Все это, говорят, делается и делается, слава Богу, с успехом в военном министерстве, но жаль, что публика мало извещается об этих делах, это очень желательно и нужно, хотя бы в общих выражениях. ______________________________________ После военной необходимости вторая необходимость есть построение железных дорог: вот чего у нас не делается или делается очень медленно, без соразмерности с вопиющею нуждою. Железные дороги нам надо строить, во что бы то ни стало. Без железных дорог восточный вопрос не может быть решен удовлетворительным для нас образом. (Не говорю уже о том, что железные дороги необходимы нам и в экономическом отношении, если мы не хотим погубить нашу южную торговлю и передать ее в чужие руки). Если б у нас были железные дороги, то Севастополь и до сих пор красовался бы на берегах Черного моря. С страшными убытками построили мы Варшавскую дорогу, но она окупилась сторицею, ибо без этой дороги не разделались бы мы с Польским восстанием так скоро. Железные дороги строить нам надо, во что бы то ни стало, своими руками, своими средствами, а не отдавая их в распоряжение иностранцев. Опыт с Варшавскою дорогою стоил нам уже довольно дорого, и нас спас Русский Бог от договора с Англичанами. До сих пор еще сжимается сердце от страха при мысли, что было бы с нами, если б условие о Севастопольской дороге состоялось? На 99 лет (сотый был нам прощаем) пошла б Россия в кабалу Англичан, — и последствия не вообразимы! Все, что нужно для железных дорог, мы имеем в изобилии: железо, медь, камень, дерево, песок, руки, и сверх того мы имеем полный, безусловный, неограниченный государственный кредит внутри России. Этим кредитом в пять лет мы могли б построить железных дорог 2-3 тысячи верст, даром поднять отпускную торговлю, распространить мануфактурную промышленность, а через пять лет вынимать из употребления пущенные на постройку железные ассигнации или заемные письма, если то сочтется нужным. Курс внутренний останется неприкосновенным, да и внешний непременно возвысится при такой блистательной перспективе благосостояния и богатства, к которой со всяким годом по железным дорогам приближаться будем. Да что бы ни случилось, а дороги-то будут готовы, вот что главное, от Орла до Харькова и до Киева, от Харькова чрез Екатеринославль до Феодосии и еще до Таганрога, от Киева до Балты и Орла, от Перми или Осы до Екатеринбурга и Ирбити. С дорогами мы сведем счеты какие угодно и оправдаемся пред западною наукою, а пока мы отвечаем ей хоть русскою пословицею: семь бед, один ответ; при 700 миллионах лишние 10-20 миллионов ассигнаций или билетов в год ничего не значат, и не окажут никакого влияния на систему, хороша ли она или дурна. Впрочем, мы употребим эти средства за отсутствием других, не имея никакого выбора. Построив 500 верст, мы можем их, пожалуй, хоть продать, а на полученные деньги строить другие 500 верст, если бы оказалось почему-нибудь неудобным продолжение работ на железные ассигнации. Суммы, выданные вперед заводчикам на основание механических и прочих заводов, для рельсов (путин), для локомотивов, для вагонов, на постройки домов на станциях и проч. приведут в движение множество рук и капиталов. Смею думать, что неудовлетворительное состояние наших финансов, будет исправляться безостановочно со всякою сотнею новых железных верст. Всякая минута для [нас] в этом отношении дорога, ничем не заменима. Все споры следует оставить, а строить, строить как-нибудь, строить хоть в долг, на всякие манеры, но строить! __________________________________ Третья необходимость — завести добывание каменного угля. Если Наполеон дает миллионы на дренаж, то какие жертвы нам могут быть тягостны для того, чтобы обеспечить не только наше движение по железным дорогам, но и плавание по рекам и морям на пароходах, остановить пагубное истребление лесов. После железных дорог с каменным углем важное средство для поправления наших финансов состоит в бережливости, — впрочем, о бережливости говорить здесь не место. Печать будет понемногу указывать на расходы, ненужные или бесполезные, в том или другом ведомстве. Здесь разве сказать, что все настоящие Русские люди желают, чтоб единицею счетною сделался опять наш любезный ассигнационный рубль, равняющийся франку. (Введение так называемого серебряного рубля было мерою очень вредною, по признанию большинства). __________________________________ Касательно Польского вопроса, в западных губерниях об нем и речи быть не может. Это страны чисто Русские и никакого другого действующего элемента терпеть здесь недолжно. Землевладельцы здешние, Русского происхождения, должны возвращаться к русскому православию, а прочие, Польского происхождения, продавать свои земли и отправляться в царство Польское. Последние меры, за продолжение которых нельзя довольно возблагодарить Генерал Губернаторов, Киевского и Виленского, должны быть только ступенью к Русскому землевладению. Что касается до Царства Польского, мы желаем ему всех возможных благ, лишь только бы они не служили ко вреду России. Это желание, правда, слишком неопределенно, но в следующих книгах Утра оно будет развито подробно. Второй вопрос, занимающий нашу журналистику и решаемый ею почти единогласно, к совершенному удовольствию всех Русских людей, есть вопрос о равноправности с людьми Немецкими в Остзейских губерниях. Я желал бы, чтоб было сочтено, сколько земли, а по-прежнему крестьян в губерниях Русских, принадлежит Немцам, Немцам Остзейским, получившим эти земли и получившим прежде крестьян, в приданое, в жалованье за службу, и наконец, покупкою. (Об этих Немцах, по большей части, должно с признательностию сказать, что они сделались совершенно Русскими, и мы не делаем в них никакого различия с коренными Русскими). Я уверен, что такой земли окажется больше, чем занимает вся Лифляндия, или Эстляндия, или Курляндия. Спрашивается, каким же образом Русский дворянин не может пользоваться в трех Остзейских губерниях теми же правами, какие имеет Остзейский дворянин во всех 50 Русских губерниях? Точно также Немецкие купцы рассыпаны по всей России, в Петербурге и Москве, Архангельске и Одессе, Тифлисе и Киеве и пользуются везде всеми, или, в некоторых отношениях, большими преимуществами, чем Русские купцы. Не гораздо ли их больше у нас в России, чем во всех Остзейских городах? Говорить ли о Немецких ремесленниках, которым никто из Русских не только не мешает, но всеми силами помогает и содействует. На что же похоже, что Русский ремесленник, зайдя случайно в Ригу или Ревель, должен подвергаться там всем возможным стеснениям. О Русском языке для Русских — самый вопрос есть уже оскорбление. Civis sum Romanus, восклицает апостол Павел перед своими мучителями, а Русский человек должен скрывать свое происхождение, и не иначе может быть выслушан в Риге, как заговорив по-Немецки. Помилуйте! Разве может быть терпимо подобное положение? В России я должен говорить в суде на иностранном языке! Нет, это уже слишком! А вот следующее известие, напечатанное в газетах, если оно только справедливо, не может уже ни с чем быть сравниваемо: Государь пожаловал городу Риге место, занимавшееся прежнею крепостью. Понадобилось занять из этого огромного пространства один незначащий уголок под православный собор. Магистрат, или я не знаю кто, спросил за этот уголок 50 тысяч рублей, которых духовное начальство взнести было не в состоянии, и должно было искать для себя другое худшее помещение. Неужели это правда? Чего же смотрели.... как вытерпели.... В таком случае, — да я уже и не знаю, что сказать в таком случае, равно как, вероятно, и все мои читатели. Нет, это не правда! Касательно землевладения, крестьяне, Латыши и Эстонцы, разумеется, уравняются в своих правах на землю с крестьянами Русскими, Польскими, Грузинскими. Что они за обсевки в поле за все свои прошлые страдания? Это великое преобразование, представляемое Россиею Европе, по милости царствующего ныне Государя Императора, не может не распространяться на Остзейские губернии. Я всегда был той мысли, что Остзейские помещики, по известному своему благоразумию, сами придумают наилучшие меры для того, чтоб волки были сыты так же, как и овцы целы, и если до сих пор этого еще не последовало, то верно последует скоро. Равноправность Русских с Немцами в Остзейских губерниях и со Шведами в Финляндии, — вот общее убеждение в России. Кстати, о Финляндии: в последних газетах сообщается pendant к известию о 50 тысячах руб. сер. за место под православный собор в Риге. Вот этот куриоз: Русские газеты в Выборге или Гельзингфорсе стоят, говорят, дороже что в Париже и Лондоне! Вероятны ли эти вещи? О, благодетельная свобода печати! Какие драгоценные сведения доставляешь ты обществу и правительству! __________________________________ Из внутренних дел, важнейшие относятся к образованию, низшему и высшему, и к народной нравственности, которую колеблет беспредельно-распространяющееся пьянство. Поговорим сперва об образовании. Вопрос о народном образовании тесно связан с вопросом о Духовенстве, потому что Духовенство только может быть проводником и распространителем образования в народе. До сих пор это образование представлялось по большей части случайностью. Под образованием я разумею не одно уменье читать и писать, что не приносит часто никакой пользы умеющему, но и сообщение первых понятий о Боге и природе, законе и праве, обязанностях и должностях. Священники должны быть у нас первыми нравоучителями. Они должны быть обеспечены в своих нуждах и сами образованы лучше для исполнения своих обязанностей. До сих пор они изнемогали под бременем школьной схоластики, смотрели на народ, по большей части, свысока, и почти презирали его, наконец, — получали от нужды, разные недостойные сана привычки. Устройство семинарий должно быть улучшено, о чем вообще прежние Архиереи наши недовольно думали, считая семинарии для себя делом второстепенным, и занимаясь преимущественно текущими делами о ставленниках, требах и проповедях. При приходах должны быть устроены со временем училища, больницы и богадельни. Перехожу к светским училищам. В городах уездные училища и в губерниях гимназии должны составлять особые целые, и сообщать своим воспитанникам сведения в границах, им предназначенных. Уездные училища — для мещан, ремесленников, мелких купцов и писарей. Гимназии — для среднего сословия, для губернских чиновников, достаточных купцов и менее богатых дворян. Это гимназии реальные, а классические гимназии в губернских городах — для желающих получить высшее образование и из гимназии перейти в университет. Не все воспитанники переходят из уездных училищ в гимназии, равно как из гимназий в университеты: все приготовляющее к университету не нужно тем, которые туда не пойдут, а напротив, им нужны сведения житейские и прикладные. Нечего в уездном училище учить читать по-латыни и гречески мальчика, который из училища перейдет в лавку, так точно и в гимназии не нужно учить латинскому синтаксису воспитанника, который намерен немедленно поступить на службу в суд или в конторе. Половинное гимназическое изучение языка ему не послужит ни на что. Каждая гимназия должна, следовательно, по моему мнению, разделяться на два отделения, в коих классические и реальные предметы должны идти параллельно. Воспитанники классического отделения получат право идти в университет, а воспитанники реального отделения — на все четыре стороны. Переход из отделения в отделение по экзамену, разумеется, не возбраняется. Оставить в губернских городах одни классические гимназии ни с чем не сообразно, потому что в университеты до сих пор поступает из них меньшинство, самое незначительное. Распространившийся в последнее время дух во всех наших учебных заведениях, духовных, гражданских, военных, женских, высших и низших, проникающий в недра семейств, внушает справедливые опасения во всех порядочных людях, для которых дорого благосостояние отечества, нравственность народа. Причин, произведших это явление, много. Главными можно назвать: недостаток в постоянном местном надзоре, частая перемена начальников, и, наконец, недавняя литературная анархия, отголосок Европейской пропаганды. Устроить учебные наши заведения на прочных и лучших началах необходимо, но прежде необходимо произвести строгую, подробную их ревизию. Под ревизиею разумею я не кратковременное посещение министра, попечителя или инспектора, для которых приготовляются обыкновенно особые лекции или уроки и сообщается всему благовидная наружность. Такие посещения, кроме расходов казне, приносили всегда больше вреда, чем пользы учебным заведениям. Нет, — надо во всяком большом заведении, например, в гимназии, не только в университете, остаться ревизору долго, вникнуть глубоко во все потребности, познакомиться коротко с преподаванием, узнать лично начальство, надзирателей и учителей, удостовериться в их образе мыслей, исследовать их занятия, методы, ученые приемы, увидеть достоинства и недостатки, и, на основании всесторонних наблюдений, подать нужные советы, завести порядок, учредить строгий надзор при пособии гражданского, духовного начальства, или общества, где как удобнее и целесообразнее окажется, под наблюдением высшего ученого начальства, которое обязано следить внимательно за всеми заведениями, учредить постоянные сношения с собою, и определив строгую периодическую проверку. Все действующие лица должны быть глубоко убеждены в строгом, зорком контроле, чтоб не облениваться, не ослабевать и не впадать в эту несчастную апатию, которую мы видим теперь почти повсеместно. Жизнь, жизнь надо возбудить в наших училищах, давно уже оттуда улетевшую или изгнанную. Жизнь можно возбудить только жизнию, а не циркулярами. Ненадежные деятели должны быть отстранены, а благонамеренные выдвинуты вперед, получая более обширный круг действий. Когда все деятели лично, коротко, сделаются начальству известными, тогда только можно будет распределить их по местам с пользою, а не наугад, как доселе бывает. Преподавание некоторых предметов, например, истории и словесности, должно быть вверено людям испытанным, вразумленным. Я говорил о внутреннем устройстве — внешнее нельзя упускать также из вида, но не то внешнее, что составляло до сих пор главную заботу, то есть: гладкие полы, крашеные стены и чищеные замки. Должно устроить хорошее помещение, выгодное содержание, доставление возможной удобности для учителей и надзирателей, но без отягощения государственного казначейства. Надо уметь найти для того средства местные, и они верно найдутся при помощи общества, которое непременно должно позвать на помощь, чему оно будет даже радо, потому что воспитание составляет теперь главную его заботу, и родители не знают, что делать с детьми при расстройстве учебных заведений. Только тогда, как все действующие лица будут по возможности обеспечены, успокоены, ободрены, когда им будут открыты пути к повышению, можно уже требовать с них строгого исполнения обязанностей, взыскивать, увольнять. Нечего говорить, что все учебные пособия — библиотеки, кабинеты, собрания должны быть приведены в порядок, соответственно настоящему положению наук, средства ими пользоваться облегчены, любознательность всеми способами возбуждаема и ободряема, выбор чтения получал надлежащее умное руководство. Университеты, как и гимназии, упали значительно в последнее время. Много ли примечательных ученых трудов вышло в последние 10-20 лет? Причиною упадка должно полагать недостаточно специальное приготовление высших лиц, которым поручалось управление этою самою важною и мудреною частию в системе государственного управления, при всей их благонамеренности, деятельности и прочих достоинствах. А к этому надо присоединить и беспечный, расположенный к лености народный характер, которому все еще нужно внешнее сильное побуждение для успешной деятельности. Что не виноваты одни прежние министры народного просвещения, это ясно доказывается одинаково неудовлетворительным положением наших духовных училищ, о которых говорено было выше, наших военных училищ, которые в последнее время показали всю свою несостоятельность (ныне, говорят, исправляемую), наших женских институтов, частных заведений, и наконец, плодами домашнего воспитания в высшем кругу, который не может похвалиться успешным приготовлением своих детей, предназначенных занять первые места в государстве. Исключения, разумеется, есть везде, и они в расчеты идти не должны. Следовательно, мы виноваты все кругом, но кто старое помянет, тому глаз вон. ___________________________________ Пьянство, обуявшее народ, должно быть предметом внимательного и всестороннего обсуждения. Откупная система подверглась справедливому осуждению, — но что сказать о новой системе, развращающей народ несравненно в высшей степени, под надзором многих польских чиновников, с господином Огризко еще недавно во главе? Московская губерния, по удобству сообщения и заработков, в этом отношении представляет самое прискорбное зрелище. Послушайте московских хозяев, домовладельцев, фабрикантов; взгляните на наши рынки, и вы увидите породу людей, совершенно искаженную. Количество преступлений возрастает, множество народу погибает от опоя. Увеличение пошлины с кабаков и цены вина, особенно в городах, есть вопиющая государственная необходимость. Дохода казна получит столько же, а вина выльется втрое меньше, следовательно, потребится втрое меньше хлеба и сохранится втрое больше здоровья и денег на другие нужды. Странно читать рассуждения какого-то комитета о пропинациях: лучше б ему подумать о пропивации и вместо пошлых рассуждений о нравственных болезнях и нравственных лекарствах подумать об уменьшении числа кабаков, которые не принадлежат ведь к числу нравственных лекарств! В молитве Господней заповедано людям молиться о не введении во искушение, а мы за три копейки, которых достать не мудрено, предлагаем на всяком шагу угощение: ну люди и пьют, и получают охоту, а закладывают с себя сапоги, и пропиваются, а комитеты ожидают нравственного усовершенствования от своих пропинаций! _____________________________ Я должен сказать несколько о нынешних различных собраниях. Главный недостаток всех собраний состоит, кажется, в излишке: члены хватаются вдруг за все предметы, и потому не мудрено, что успех не соответствует иногда многосторонним стремлениям. Во дворянских собраниях было бы, кажется, слишком достаточно изобразить на первый раз положение имений: пусть каждый дворянин-помещик представит по чистой совести смету, что он получал с имений прежде и что он получает теперь. Такие сметы должны быть соображены сперва по уездам, а потом и по губернии. Помещики должны показать, на сколько уменьшение доходов мешает их хозяйству, и на сколько от расстроенного их хозяйства может потерпеть государственное хозяйство. Далее — помещики терпят весьма много вследствие платежа процентов в опекунский совет по займам, сделанным совершенно в других обстоятельствах и с совершенно иными расчетами. Им прежде всего, казалось бы, следует ходатайствовать о рассрочках или каких-нибудь облегчениях. Наконец, новое хозяйство требует новых капиталов, которых теперь нет — как пособить этому горю? Если бы, таким образом, было доказано в цифрах, что помещики потеряли слишком много, то правительство, разумеется, стало бы думать о том, как бы помочь этому горю, потому что улучшая быт крестьян, оно верно не пожелает чтоб ухудшился быт дворян, а с ним и — общественный быт. В земских собраниях следовало бы, кажется, обратить первое внимание на количество податей, платившихся крестьянами прежде и потребных теперь. Крестьяне должны платить меньше прежнего: всякий лишний расход для них обременителен и не послужит к чести нового порядка вещей. По доходам должны быть распределены расходы — на судебную часть, на образование, на медицину и пр. Почтовая повинность, отягощающая до сих пор земство, представляет странное явление. Кто хочет ехать, тот и плати, сколько следует, по рыночной цене, что кажется очень естественно и законно, а приплачивать земству за мою поездку есть узаконение непостижимое. Почтовая повинность нашла бы себе полезнейшее употребление на потребности медицинские, педагогические и проч. _____________________________________ О судебной реформе сказать не могу, не знакомый основательно с делом. Я помню только хорошо русскую пословицу: не бойся суда, а бойся судьи. Как бы ни хороши были законы, но все они не принесут большой пользы без хороших исполнителей. Их ищут и для северозападного, и для юго-западного края, и в царство Польское, в должности мировых судей, и в должности членов управ. Вот где и обнаруживается несостоятельность наших университетов за последнее время. Они заботились, может быть, о сообщении сведений, но не заботились о нравственном приготовлении граждан, следуя несчастной системе. Тетрадки Немецкие, сообщавшиеся профессорами, перезабылися, а в сердце-то ничего и не осталось, если и осталось что в голове. Но об этом предмете я буду еще иметь случай объясняться часто. Освобождение печати от невероятных уже теперь стеснений (несмотря на свежесть предания) и разрешение предлагать, кому угодно, искренние мнения обо всех государственных вопросах, считаю наивеличайшим благодеянием нынешнего царствования, после уничтожения крепостного права, и уверен, что это разрешение в скором времени принесет обильные плоды, на пользу и славу отечества. Найдутся люди, — святая Русь не клином сошлась, — которые будут говорить дело о всяком деле, будут подавать благие советы, будут указывать на вред и зло. У нас вообще господствует предрассудок, что людей нет. В 70 миллионах способнейшего, толковитейшего народа людей нет! У нас люди есть, но хорошие люди прячутся, а плохие лезут наружу. Эти напрашиваются, а тех надо просить, — что начальники считают для себя унижением. Теперь открывается возможность всякому порядочному человеку заявлять свое мнение о всех важных вопросах, с какого бы то ни было места. Надо только ободрять искренность в пределах, разумеется, благоразумия и осторожности. Об обнаружившихся вследствие моды, неопытности и юности, не скажу неблагонамеренности, злоупотреблениях слова, от души скорблю, но вред, от них происходящий, считаю ничтожным, в сравнении с пользою, которую непременно приносить должен новый закон о печати. Французское законоположение о предостережениях к нам едва ли успешно перенесено быть может. Не думаю, чтоб текущая литература из ложного стыда должна была оставлять предметы предостережений без своего возражения, потому только, что они подвергаются решениям закона. Нет, она должна подавать свой голос и присоединять свое осуждение или указывать смягчающие обстоятельства. Пока довольно. Продолжение вперед. М. Погодин Впервые опубликовано: Утро, Литературный и политический сборник, издаваемый М. Погодиным. М, 1866. С. 377-390.
Михаил Петрович Погодин (1800-1875) русский историк, публицист, прозаик, драматург.
| ||
|