Антоний Погорельский
<О народном просвещении в России>

Исполняя высочайшую волю Вашего Императорского Величества, осмеливаюсь всеподданнейше представить мнение мое о народном просвещении в России. Для лучшего объяснения мыслей моих по сему предмету почитаю необходимым коснуться, хотя слегка, того направления, какое приняла учебная часть в начале царствования в Бозе почивающего Императора Александра Павловича, — заметить ход оной в продолжение упомянутого царствования и, наконец, вкратце изложить средства к исправлению недостатков по сей части.

Восшествие на престол покойного Императора составляет совершенно новую эпоху в просвещении нашего отечества. Пламенная душа юного монарха восхотела, чтобы степень просвещения народов, подвластных его скипетру, соответствовала могуществу оного, и в короткое время самодержавная воля воздвигла и образовала училища и университеты во всех концах империи. Назначены для сих заведений суммы, призваны иностранные профессоры и наставники, и молодые люди, которых родители спешили воспользоваться привилегиями, государем дарованными, отовсюду стекались в сии училища. Началось производство в ученые степени, открылась щедрая раздача дипломов: кандидатам, магистрам и докторам, загремели похвальные речи, в которых прославлялось быстрое возвышение просвещения, — и наружный блеск сей подал повод к ложному мнению, будто бы в самом деле Россия просвещается. Но при новом образовании учебной части упущены были из виду два коренные и ничем не опровергаемые правила: 1) что истинное просвещение (я разумею такое, которое клонилось бы к благоденствию народа, еще мало образованного) не состоит в количестве умствователей и полуученых писателей; 2) что система народного просвещения необходимо должна быть применена к системе правительства и что те же самые правила, которые могут возвысить одно государство, служат к потрясению другого, на иных основах утвержденного.

По мнению моему, цель учебных заведений в России, относительно просвещения народного, главнейше должна состоять в распространении познаний, на положительных и точных науках основанных. Мы имеем нужду в медиках, химиках, технологах, — но весьма сомнительно, чтобы появление в отечестве нашем русских Кантов и Фихте принесло какую-либо оному пользу. Отвлеченные науки, как например метафизика и другие, принадлежат, так сказать, к роскоши ума человеческого; а роскошь сия, не ограниченная пределами умеренности и не приспособленная к нуждам народа еще нового, не может не быть вредна для оного. И потому упущение из виду различия, какое (преимущественно в России) надлежало бы наблюдать между науками точными и отвлеченными, составляет одну из ошибок, сделанных у нас при образовании университетов. Я не говорю, что надлежит запретить преподавание наук отвлеченных и уничтожить кафедры оных, при университетах учрежденные; но полагаю, что необходимо нужно бы было заключить преподавание сие в пределы, самим правительством назначенные и резкими чертами отделенные от всякого самовольного лжемудрствования. Руководствуясь примерами других государств, мы долженствовали бы принять в образец учебные заведения Австрии, в которых никогда не возникало и тени беспорядков, справедливо обративших, в последние времена, внимание правительства на прочие германские университеты; но вместо того мы сделались подражателями университетов Геттингенского, Йенского и им подобных, невзирая на то что ни системы тех государств, ни потребности тех народов не имеют сходства с нашими. Мы даже превзошли недостатками самые образцы наши, ибо в тех университетах профессоры не имеют иных обязанностей, кроме преподавания наук, тогда когда у нас управление учебным округом вверено им непосредственно и почти независимо от высшего начальства. Посему наши профессоры, находя более выгод, более пищи для самолюбия в занятии разнообразными предметами по управлению округом, пренебрегают упражнениями учеными, которые долженствовали бы составлять единственную их обязанность.

Некоторые из привилегий, дарованных университетам, по мнению моему, также не только бесполезны для распространения отечественного просвещения, но могут даже нанести существенный вред. В иностранных государствах степени магистра, доктора и тому подобные суть не что иное, как ученые титла, не дающие особенных прав и потому никакого влияния на дух и характер народный не имеющие; у нас же с сими степенями соединяются вместе и чины; а что всего важнее, некоторым из них присвоено даже дворянское достоинство. Итак, дарование потомственного дворянства, — сие важное право, которое в целом свете государи предоставляют собственно себе, — зависит у нас от частных лиц! В государстве, управляемом самодержавною властию, одна особа монарха должна быть для подданных единственным источником столь важных преимуществ, каковы суть чины и дворянство, и пренебрежение сей неопровергаемой истины может иметь самое пагубное влияние на нравственность народа.

Не смею обременять внимание Вашего императорского величества подробным исчислением всего, что, по моему мнению, в устройстве учебных заведений наших находится несообразного с духом монархического правления и истинною целию народного просвещения. Цель сия во всех землях должна состоять в воспитании настоящего поколения соответственно системе того государства, которому, по определению провидения, оно принадлежит. В России же при образовании юношества надлежит в особенности избегать всего, что только, каким бы то ни было образом, может ослабить приверженность к престолу, сему краеугольному камню всего огромного здания. Каждое отступление от сего правила, рано или поздно, должно произвесть вредные последствия, и потому-то производство в чины и возведение в дворянское достоинство мимо государя считаю я решительно вредным. Молодой человек, выпущенный из пансиона титулярным советником или получивший в университете степень доктора, дающую ему чин коллежского асессора и с тем вместе потомственное дворянство, не приписывает сей милости щедротам государя, но мнимым заслугам своим, а таковая самонадеянность при самом вступлении на поприще службы, вероятно, не споспешествует к соделанию его ревностным чиновником и подданным, преданным особе монарха, мимо которого он достиг незаслуженного достоинства.

Столь же вредное на юношество влияние должно иметь принятое в учебных заведениях наших правило, высочайшею волею утвержденное, которое возбраняет телесные наказания в училищах. Не будучи защитником методы прежних времен, когда строгие телесные наказания считались необходимым основанием воспитания, я не могу, однако же, одобрить такое правило, которое отвергнуто даже в Англии. Дитя, ведающее, что наставник ни в коем случае не смеет его наказать, приобыкает к духу непокорности, с летами постепенно возрастающему. Оно мечтает о правах своих, преждевременно почитает себя зрелым человеком и таким образом приучается судить и рядить о предметах, далеко превышающих слабые его понятия. Наконец, самонадеянность сия доводит молодого человека до того, что в 18 или 20 лет он считает себя в силах помышлять о преобразовании государства и вправе действовать сообразно своим предположениям.

В предпоследние года царствования покойного императора Министерство народного просвещения, заметив, что учебные заведения наши не соответствуют цели своей, начало принимать меры к исправлению ощутительных ошибок, вкравшихся в образование учебной части. Но меры сии, не основанные на познании точного положения, в котором находятся учебные в России заведения, и несообразные с потребностями отечества нашего, вступившего в первый ряд государств европейских, причинили более вреда, нежели пользы. Они ограничивались большею частию учреждением во всех почти училищах библейских и мистических обществ, утеснением наук, самих по себе не вредных, и исключением из университетов людей, которые, при надлежащем за ними надзоре, могли бы быть полезны обществу.

Таким образом, университеты наши (я говорю в особенности о Харьковском, более других мне известном) пришли в совершенный упадок. Внутреннее достоинство их не возвысилось, и надлежащая цель не достигнута, между тем как они лишились и того наружного блеска, который имели с самого начала своего существования.

Для приведения отечественных заведений в положение, соответственное истинной цели оных, в отношении как к самой России, так и к степени просвещения прочих европейских государств, надлежит, мне кажется, отступить от направления, данного сей части в начале царствования покойного государя, но не следовать и ходу, принятому Министерством просвещения в предпоследние годы сего царствования.

Средствами к тому полагаю я следующие:1) Для избежания вредного лжемудрствования в науках отвлеченных надлежит во всей империи ввести единообразное преподавание оных по книгам, правительством одобренным, от которых отступать профессорам ни в каком случае позволять не следует.

2) Усилить и распространить, преимущественно пред другими, науки положительные и точные, как-то: медицину, химию, технологию, математику, механику и другие им подобные.

3) В университетах, сколько можно, отделить от занятий профессоров всё то, что относится к гражданскому управлению округом.

4) Исправить совершенно уставы как университетов, так и низших учебных заведений и приискать способы к умножению штатов их, без излишнего отягощения казны.

5) Вышеупомянутое право производства в чины и дворянское достоинство заменить другими привилегиями, с которыми не соединялась бы власть, одной особе монарха принадлежащая.

Некоторые из сих предположений обратили уже внимание нынешнего министра народного просвещения при самом вступлении его в сию должность. Впрочем, каждое из них требует зрелого размышления и глубоких соображений, и изъяснение на бумаге всего, что только о сих предметах сказать можно, далеко превосходит пределы данного мне Вами, всемилостивейший государь, приказания. Здесь я мог только сокращенно изложить мнение мое о просвещении любезного отечества нашего и безмерно счастливым себя почту, если оное удостоится снисходительного Вашего Императорского Величества воззрения.

Апреля 20-го дня 1826-го года.

Антоний Погорельский, настоящее имя Алексей Алексеевич Перовский (1787-1836) — русский писатель, один из русских гофманистов, член Российской академии (1829).