| ||
|
Я читал ответ, который вам, милостивый государь, угодно называть скромным, но скромного в нем ничего не нашел. Покорнейше прошу за то на меня не гневаться, я говорю это не в осуждение вам, а только в предосторожность. Откровенно признаюсь, что я сначала намерен был оставить без ответа скромную вылазку вашу на мою антикритику, но вы обнаружили свету, кто сочинитель разбора "Руслана и Людмилы", и тем поставили меня в необходимость оправдаться пред читателями "С<ына> о<течества>" в непростительной смелости: быть противных мыслей с членом Российской Академии, с ординарным профессором, с доктором философии, с сочинителем речей, посланий и сатир и проч. и проч. и проч. (смотри продолжение титлов и сочинений — № 43-й, стр. 113-я и 114-я). Начну с того, что, не обязан будучи знать, что мистическая буква В, поставленная в конце разбора поэмы, заключает в себе такое множество ученых титлов, я не мог догадаться, кто сочинил сей разбор. Даже и теперь, по прочтении вашего скромного ответа, и теперь я бы сомневался в сей неожиданной новости, если б не вы, милостивый государь, приняли труд меня наставить на истинный путь. Итак, сочинитель разбора есть тот самый писатель, который перевел "Енеиду" с латинского, проповеди с немецкого и "Век Лудовика XIV" с французского? Смотрите пожалуйте, как легко можно обмануться! Кто бы это подумал! Я, по крайней мере, судя по плоским шуткам, по странным и неосновательным привязкам, по неучтивым нападкам, полагал, что разбор сей сочинен каким-нибудь новичком, которому за долг счел пожелать более опытности, учености и учтивости! Приношу повинную голову в сей неумышленной ошибке, но, удовлетворив таким образом искреннему желанию моему снискать великодушное прощение почтеннейшего г-на В., да позволено мне будет побеседовать немного с скромным защитником его. Какая непонятная причина побудила вас, милостивый государь, обороняться от моей антикритики учеными дипломами г-на В.? Удивляюсь памяти вашей, украшенной столь завидными сведениями о всех ученых званиях вашего клиента, но какую связь имеют они с разбором? Если б г-н В. получил оные за сочинение сего разбора, то дело ваше, конечно, было бы в шляпе, вы бы тогда имели право сказать: неприлично многоученому остроумцу Замечателю критиковать то, что одобрено столь многими учеными сословиями, и я спорить бы с вами не стал. Но будем откровенны друг против друга, милостивый государь! Неужели думаете вы, какое бы то ни было ученое общество согласилось бы сделать г-на В. сочленом своим, если б он не имел иных заслуг, кроме упомянутого разбора? Весь ответ ваш, милостивый государь, основан на правилах столь же ничтожных. Что нам за дело до того, что рецензент при сочинении рецензии руководствовался иностранными журналами и Лагарпом, когда он не умел или не хотел подражать им в том, что достойно подражания. Чем же похож разбор г-на В. на рецензии, которые читали вы в "Mercure de France", "AIlgemeine Literatur Zeitung", "Cours de Litterature" de La Harpe и проч.? — Плодовитостью!!! Пространные разборы Лагарпа, милостивый государь, не тем хороши, что они пространны, — рецензии не аршинами меряются и не на весах взвешиваются, а должны иметь иные достоинства. Спрашиваю вас, в котором из иностранных или отечественных журналов г-н В. нашел, что бедные рифмы надлежит называть мужицкими, что роковой пламень брат дикому пламеню, что колдуны всегда бывают старые, что нельзя сладко дремать и проч. и проч. Из какого образца он почерпнул логический довод, что нельзя сказать мрак немой, потому что нельзя сказать мрак болтающий? Сии-то ошибки вам надлежало бы оправдать, скромный мой соперник, вместо рассуждений о моих пороках и добродетелях, кои ни до литературы, ни до вас не касаются и по сей причине не заслуживают ответа. Напрасно вы берете на себя труд перелаживать по-своему цель, которую я имел при напечатании моей антикритики. Мне никогда не приходило на мысль досадовать на рецензента за то, что он не признал стихотворения Пушкина непогрешительным. Я и сам не признаю его поэму безошибочною. Погрешности найти можно в писателях, которые гораздо известнее Пушкина, но разница состоит в том, что те ошибки, которые думал найти г-н В., по мнению моему и многих других, совсем не существуют. Смею утверждать даже, что увенчанный, первоклассный писатель, на свидетельство которого вы упираетесь, не мог одобрить разбора г-на В. в отношении к логике, к остроте и к вежливости. И я не менее "Невского зрителя" сожалею о том, что картины Пушкина слишком чувственны, но никто до г-н<а> В. не позволял себе называть их площадными шутками. Вот, милостивый государь, в чем состоит моя претензия на г-на В., она весьма ясно изложена в моих замечаниях (стр. 79). Из чего же вы взяли, что я желаю, чтобы кто-нибудь, разбирая поэму Пушкина, назвал ее училищем нравственности? Богатая мысль сия принадлежит вам одним, государь мой, она есть ваша о ственность, и я никакого не имею на нее права. Вы, обещавшись шаг за шагом идти за антикритикою, пропустили весьма много статей моих, вероятно потому, что никакого дельного возражения не могли придумать. Изгибистое защищение новоизобретенного термина мужицкие рифмы нимало не оправдывает оного. Если слово копиём заслуживает, по вашему мнению, эпитет грубого, то какое название надлежит дать термину мужицкие рифмы, который кроме грубости заключает в себе совершенную бессмыслицу? Я читал и перечитывал параграф VI ответа вашего и нимало не убедился в основательности ваших доводов. Г-н В. сделал следующее логическое (!!) предложение. Наш молодой поэт поступил очень хорошо, написав сию богатырскую повесть стихами, и предпочел идти по следам Ариосто и Виланда, а не Флориана. Хорошие судьи, истинные знатоки изящного, не одобряют такого рода творений в прозе, ибо прозаическая поэма есть противоречие в словах, чудовищное произведение в искусстве. Воля ваша, милостивый государь, а я опять повторяю то, что сказал в замечаниях. Вероятно, г-н В. не знает различия между прозаическою поэмою и поэмою, писанною в прозе. Если хорошие судьи не одобряют поэм, писанных в прозе, то конечно не потому, что прозаическая поэма есть чудовищное произведение в искусстве, — в сем, по мнению вашему, логическом предложении нет ни логики, ниже смысла. В параграфе XV вы утверждаете, что стихи: Убью... преграды все разрушу...
оправдывают негодование г-на В. на Рогдая. Пусть так, милостивый государь! но прошу вас прочитать опять сей разбор, вы увидите, что г-н В. не из сих стихов заключил, что кровопролития для Рогдая забава и слезы невинных пища. Почтенный Разбиратель изъясняется именно сими словами. "Характер Рогдая изображен смелою кистью Орловского, мрачными красками Корреджия: ...угрюм, молчит — ни слова...
Прочитав сии стихи, <мы с ужасом видим пред собою одного из тех хладнокровных воинов-убийц, которые не умеют прощать, для которых кровопролитие есть забава, а слезы несчастных — пища>". Ссылаюсь на беспристрастных читателей: справедливо ли я заметил, что в стихах сих видна одна ревность? Тут нет еще ни злодейства, ни кровопролития, ни прочих ужасов, которые пылкое воображение г-н(а) В. видит перед собою. Стих же: Убью... преграды все разрушу... — является в поэме Пушкина ровно 17 страниц после тех стихов, которые столь безвинно внушают ужас г-ну Разбирателю. При сем случае не могу не упомянуть еще об одном обстоятельстве, которое я пропустил в своих замечаниях. Желательно знать, из каких иностранных журналов г-н В. извлек определение, что Корреджио писал мрачными красками? Признаюсь, что впервые слышу о сем важном открытии! Как! Желая похвалить Пушкина за удачное описание воина-убийцы, хладнокровного злодея, г-н В. сравнивает описание сие с картинами Корреджия! — Корреджия, которого одушевленная кисть оставила нам памятники, дышащие негою, легкостию и приятством, того Корреджия, прозванного живописцем граций! Вероятно, г-н В. слышал о знаменитой картине, известной под названием Ночь Корреджия, но он не знает, что картина сия ни с какой стороны не может быть названа мрачною: она, напротив, изображает радостнейшее событие для всего человеческого рода; она отличается именно чудесным расположением света! Художники настоящего и времян будущих, если (от чего да избавит вас Бог) дойдет до вас разбор г-на В., не дерзайте смеяться над неудачным сим сравнением; вам представят длинную опись всех его титлов, сочинений и переводов — и вы будете виноваты. Остается теперь, скромный защитник вежливого Разбирателя, поговорить с вами о неучтивостях, которые столь строго на мне вы взыскиваете, тогда когда в г-не В. они вам кажутся приятны. Дружба, милостивый государь, есть чувство достойное уважения, я уважаю чувство сие и в вас, но не могу не заметить, что оно делает вас слишком пристрастным. Неужели, не шутя, вы требуете, чтоб я неловкие шутки г-на В. принимал за острые слова! Неужели вы думаете, что дипломы вашего друга дают ему право говорить нелепости, которые тем непростительнее, что они истекают из пера ординарного профессора, доктора философии и проч. и проч. Примите, милостивый государь, в заключение сего последнего письменного ответа откровенное изложение мыслей моих о поэме Пушкина и о разборе оной. Я уважаю талант юного поэта нашего (с которым я почти не знаком лично). Я думаю, что никто еще из наших соотечественников в таких молодых летах не подавал такой надежды на будущее время, как он. Потому-то весьма бы было полезно для Пушкина и занимательно для читателей его, если б нашелся критик, который, устранясь от самолюбия, не выдавал бы плоские свои насмешки за остроумные изречения, неосновательные суждения — за логические доводы и ученые дипломы — за привилегии быть невежливым! Впрочем, долгом считаю объявить, что личности я не имею никакой ни против г-на В., ни даже против вас! Впервые опубликовано: Вацуро В.Э. Неизвестная статья А.А. Перовского о "Руслане и Людмиле" II Временник Пушкинской комиссии. 1963. М.; Л., 1966. С. 48-55.
Антоний Погорельский, настоящее имя Алексей Алексеевич Перовский (1787-1836) — русский писатель, один из русских гофманистов, член Российской академии (1829). | ||
|