Поcв. памяти баронессы Ю.П. Вревской
Семь дней, семь ночей я дрался на Балканах,
Без памяти поднят был с мерзлой земли;
И долго, в шинели изорванной, в ранах,
Меня на скрипучей телеге везли;
Над нами кружились орлы,— ветер стонам
Внимал, да в ту ночь, как по мокрым понтонам
Стучали копыта измученных кляч,
В плеcканьях Дуная мне слышался плач.
И с этим Дунаем прощаясь навеки,
Я думал: едва ль меня родина ждет!..
И вряд ли она будет в жалком калеке
Нуждаться, когда всех на битву пошлет...
Теперь ли, когда и любовь мне изменит,
Жалеть, что могила постель мне заменит!..
— И я уж не помню, как дальше везли
Меня по ухабам румынской земли...
В каком-то бараке очнулся я, снятый
С телеги, и — понял, что это — барак;
День ярко сквозил в щели кровли досчатой,
Но день безотраден был,—хуже, чем мрак...
Прикрытый лишь тряпкой, пропитанной кровью,
В грязи весь, лежал я, прильнув к изголовью,
И, сам искалеченный, тупо глядел
На лица и члены истерзанных тел.
И пыльный барак наш весь день растворялся:
Вносили одних, чтоб других выносить;
С носилками бледных гостей там встречался
Завернутый труп, что несли хоронить...
То слышалось ржанье обозных лошадок,
То стоны, то жалобы на распорядок...
То резкая брань, то смешные слова,
И врач наш острил, засучив рукава...
А вот подошла и сестра милосердья! —
Волнистой косы ее свесилась прядь.
Я дрогнул.— К чему молодое усердье?
«Без крика и плача могу я страдать...
Оставь ты меня умереть, ради Бога!»
Она ж поглядела так кротко и строго,
Что дал я ей волю и раны промыть,—
И раны промыть, и бинты наложить.
И вот, над собой слышу голос я нежный:
«Подайте рубашку!» и слышу ответ,—
Ответ нерешительный, но безнадежный:
«Все вышли, и тряпки нестиранной нет!»
И мыслю я: Боже! какое терпенье!
Я, дышащий труп,— я одно отвращенье
Внушаю; но — нет его в этих чертах
Прелестных, и нет его в этих глазах!
Недолго я был терпелив и послушен:
Настала унылая ночь,— гром гремел,
И трупами пахло, и воздух был душен...
На грязном полу кто-то сонный храпел...
Кое-где ночники, догорая, чадились,
И умиравшие тихо молились
И бредили,— даже кричали «ура!»
И, молча, покойники ждали утра...
То грезил я, то у меня дыбом волос
Вставал: то, в холодном поту, я кричал:
«Рубашку — рубашку!..» и долго мой голос
В ту ночь истомленных покой нарушал...
В туманном мозгу у меня разгорался
Какой-то злой умысел, и порывался
Бежать я,— как вдруг, слышу, катится гром,
И ветер к нам в щели бьет крупным дождем...
Притих я, смотрю, среди призраков ночи,
Сидит, в красноватом мерцанье огня,
Знакомая тень, и бессонные очи,
Как звезды, сквозь сумрак, глядят на меня.
Вот встала, идет и лицо наклоняет
К огню и одну из лампад задувает...
И чудится, будто одежда шуршит,
По белому темное что-то скользит...
И странно, в тот миг, как она замелькала
Как дух, над которым два белых крыла
Взвились,— я подумал: бедняжка устала,
И если б не крик мой, давно бы легла!..
Но вот, снова шорох, и — снова в одежде
Простой (в той, в которой ходила и прежде),
Она из укромного вышла угла,
И светлым виденьем ко мне подошла —
И с дрожью стыдливой любви мне сказала:
«Привстань! Я рубашку тебе принесла»...
Я понял, она на меня надевала
Белье, что с себя потихоньку сняла.
И плакал я.— Детское что-то, родное,
Проснулось в душе, и мое ретивое
Так билось в груди, что пророчило мне
Надежду на счастье в родной стороне...
И вот, я на родине! — Те же невзгоды,
Тщеславие бедности, праздный застой.
И старые сплетни, и новые моды...
Но нет! не забыть мне сестрицы святой!
Рубашку ее сохраню я до гроба...
И пусть наших недругов тешится злоба!
Я верю, что зло отзовется добром: —
Любовь мне сказалась под Красным Крестом.
1878. Марта 6
Опубликовано: Я.П. Полонскій. Полное собраніе стихотвореній. СПб.: Изданіе А.Ф. Маркса, 1896. Т. 2. С. 222 — 226.
Яков Петрович Полонский (1819-1898) - русский поэт и прозаик.
|
