А.Г. Родзянко
Споры

На главную

Произведения А.Г. Родзянко




      Голов сто, мнений сто; год новый — вкус иной;
      Что город, то устав; всё шатко под луной.
      Мысль ближних для себя, мой друг, исследуй здраво
      В сем даре лучшее, поверь мне, смертных право.
      Но не кидайся в спор: намерений богов
      Доселе не проник первейший из умов;
      Та малость, в коей мы не можем сомневаться,
      Столь же пуста, как мы, не стоит чтоб заняться;
      Мир полон глупостей, и рассуждать учить —
      Есть новую болезнь дурачеству привить.

      Сей пробегая мир, что видим мы? Сомненья,
      Людей неспящих бред, ошибки, заблужденья;
      Здесь в пурпуре конклав, там под чалмой диван,
      Тут муфти с бородой, дервиш или иман,
      Здесь бонз, талапоин, там лама, тут прелаты,
      И древни раввины, и новые аббаты,
      Для словопрения крепка ли ваша грудь?
      Хотите ль спорить вы? Скорей сбирайтесь в путь.

      Мир тонет ли в крови от славных драк героя,
      Елены ль красоту пожаром платит Троя,
      В Москве ль помещики мотают жизнь в пирах
      Иль разоряются за край межи в судах,
      Державину ль Хвостов невольно рукоплещет
      И черной зависти огонь во взорах блещет,—
      Нимало не дивлюсь: рожден так человек —
      Таким он был и есть, таким он будет ввек.
      Но как сообразить порывы нашей страсти
      Ум ближних подчинить суждений наших власти?
      Зачем и почему и по правам каким
      Ты хочешь старшим быть над разумом моим?
      О, как несносны мне болтун неугомонный,
      Невольник новых мод, народ полуученый,
      Отрывистый остряк, разносчик злой молвы,
      Звонящий то, чего б знать не хотели вы;
      Гиберты наших дней, Констаны, Лафаеты,—
      В министры их прямят и Прадты, и газеты;
      Читая всё, учась слегка всему, они
      В военных сведеньях поспорят с Жомини,

      В законах с Трощинским, во вкусе с Мерзляковым
      И в знаньи языка славянского с Шишковым.
      Смотрите, в жар какой их малость приведет —
      Фраз, возражений тьма, но всё ответа нет.
      «Не прекословьте мне, я как пять пальцев знаю;
      Не может быть; пустяк, я в этом уверяю;
      Для чувства правил нет!., но нужен смысл всегда!..
      Об истине идет коль дело, господа,
      Приятною должна вам всякая быть новость!..»
      Прекрасно, но к чему, зачем такая строгость?
      Увы! судили мы Финардия прыжки,
      Ум Греча, Макассар и Глебова стишки.

      Случайно знали ль вы покойного Перфила?
      Страсть спорить старика до петухов будила.
      О стычке ль речь идет, где вы дрались с полком, —
      Он помнит лучше вас, как, с кем, когда, при ком;
      Пусть вашей саблею вы то решили дело —
      Он письма получил и вам перечит смело,
      И Дибичу в глаза расскажет, как Вандам
      Разбит, иль как Париж отдался в руки нам.
      Но в прочем не дурак и человек достойный;
      Но с ним и друг его не встретится спокойно,
      Иль, дружеством скрепив терпение свое,
      Молчит и слушает крикливое вранье.
      Однажды наш Перфил, забывшись в жарком споре,
      С ругательством в устах и с бешенством во взоре.
      Дверь настежь распахнув, вдруг кинулся на двор,
      Дав, слава Богу, нам свободу и простор.
      Племянников своих он в год довел, не боле,
      С наследством и с собой расстаться поневоле;
      Одышкой страждущий сосед его Хапров
      Дом запер для него приказом докторов;
      При всех достоинствах один сей недостаток
      Ославил, отравил Перфила дней остаток.
      Он в церкве оттого горячкой заболел,
      Что проповеднику перечить не посмел,
      И, умирающий, с наитием проказным
      Он в спор втянул попа с служителем приказным.
      О небо, мир ему пошли в краях теней,
      Который дал он здесь нам смертию своей,
      Когда злодей смолчал хотя пред Божьим Троном.

      В такой-то день и час, во прении ученом,
      Сын церкви молодой, орел святых отцов,
      О Бога сущности доказывать готов;
      Спешите, радуйтесь сим зрелищем духовным,
      Сим спором правильным, сим боем богословным;
      Там строгость энтимем крепит с дилеммой речь,
      Так обоюду остр всё поражает меч;
      Там трудный силлогизм с неправильной посылкой,
      Софизм, блистающий затейливостью пылкой,
      Там сам митрополит, игумены, попы —
      Невежественных прав священные столпы;
      Там с силой у двора и с пышностью житейской,
      Смиренно правя всем, сидит собор библейский;
      Бежа свободы дня, целуя злато уз,
      Там славит Криднерша царей святой союз;
      И посетители, приличье соблюдая,
      Жужжат, кадят хвалой, ни зги не понимая.
      Вот в семинарии как действуют у нас!
      «Но, словопрению искусному учась,
      Мы ль тратим наши дни? В пирах, в купальне самой,
      Свет мудрости — Сократ вел часто спор упрямый;
      Была то страсть его или избыток дум;
      Противоречие приводит в зрелость ум:
      Так кроет пыл огня в упорных недрах камень,
      Подобие людей, души которых пламень,
      Чтоб вспыхнуть, первого удара слова ждет,
      И каждый правдою блистает их ответ!»
      Сказали. Хорошо; вот и мои сомненья:
      Чем спору более, тем мене просвещенья;
      И кто исправит мне ум лживый, глаз косой?
      И слово «виноват» рот раздирает мой!
      Усилий наших крик по воздуху несется,
      Но всякий при своем, как прежде, остается;
      Не это ли мешать суждений шум пустых
      С безумным ропотом страстей сердец людских?
      Некстати, невпопад и правда досаждает:
      Тот слишком виноват, кто часто прав бывает.

      В дни Реи правота с нагой сестрой своей
      Владели как друзья им вверенной землей,
      Но вскоре, говорят, подлунною скучая,
      Одна ушла в Олимп, в подземный ключ другая.
      Пустое мнение есть властелин веков;
      Воздушный храм его на лоне облаков;
      И боги, демоны и лешие толпами
      Виются перед ним; и щедрыми руками
      Безделки, издали блестящие глазам,
      В волшебном зрелище показывают нам;
      Заслуги наши вкруг, таланты, зло и благо
      Горят, как пузырьки, рожденны мыльной влагой;
      Не уставая дуть, упорны ветры там
      Из края гонят в край и божество, и храм:
      Пременчивый тиран, средь прихотей несчетных,
      Вчера — под меч, сей день — на трон возводит смертных.
      Прекрасный Антиной был бог, имел жрецов, —
      Смеемся мы теперь над нравами отцов;
      И кто порочит нас бряцаньем резкой лиры,
      Лишь упреждает тот грядущих лет сатиры.

      Хотите образца прелестной красоты?
      Вот вам Нарышкиной небесные черты,
      Но я ль уверю вас, что с рыжими кудрями
      Лоб узкий в древности почтен был алтарями?
      Но так суд мнения, причудливый, пустой,
      Играет и красой — владычицей земной,
      Но так в подсолнечной восторг его наитий
      Вина есть громких дел и царственных событий.
      И как надеяться, чтоб бог вертляный наш
      Попал когда-нибудь философа в шалаш,
      Чтоб, вынырнув из вод всех прелестей во цвете,
      Нагая истина явилась в здешнем свете?
      Но для ученого, для мудреца, мой друг,
      Есть преткновение, оно — системы дух,
      Дух гордый, зиждущий в пылу своих видений
      На двух-трех истинах тьмы новых заключений.
      Так, в умозрении утратив здравый смысл,
      И бога Пифагор увидел в тайне числ;
      Отец механики в жару больного мненья
      Свободу смертных слил с законами движенья;
      Погасшим солнцем тот вам землю выдает;
      Из лавы, из стекла тот образует свет;
      Оттоле вечный крик училищных раздоров,
      И с кипой тяжкою печатных пыльных вздоров
      Спор шумный мудреца в убежище проник.

      Противоречия виною наш язык
      Бывает иногда; ясней мне ваше слово
      В наречии Москвы, чем в речи понизовой,
      Но кто поверит мне, что тут-то вся беда?
      Глад, мор, невежество в сем мире никогда
      Причиной не были столь многих злоключений,
      Как сколько вышло их от недоразумений.

      Я ль опишу святош губительны вражды,
      Их вдохновенных книг небесные плоды:
      Соборы Греции, двуличность их ответов,
      Их школьны тонкости и приступ Магометов;
      Костры Иберии, Германии пожар,
      Стыд, мрак Италии, пустых учений дар,
      Парижа голод, бунт, разбой в отчизне Теля
      И проповедников-цареубийц Кромвеля!
      Страдало мене всех отечество мое;
      Благословенно будь правительство твое,
      Край, где с Владимира Святейшего крещенья
      За разность мнений, вер не знали мы гоненья;
      Где в лета тьмы, когда мир кровию кипел,
      Хотя и с бородой, рассудок здравый цвел
      И, как отец, взирал, с улыбкой сожаленья,
      На ересных глупцов немногие сожженья;
      В те лета, говорю, когда в Европе всей
      Для Гуссов не было довольно булл, мечей,
      Их сын бежал на Русь, и, верх доброты царской,
      Немецкий эскулап вел вскоре быт боярский.
      О Ты, чей трон — Земля, круг солнечный — венец,
      Терпимость вечная, о благости Отец!
      С железом и с огнем и с язвой обращенья,
      Дай, чтобы минул нас дух вероисступленья,
      Чтоб кроткий нрав царей, советы мудры их
      В грядущем были нам порукой дней златых!..
      Но в клобуке наглец со мною в речь вступает
      И гордость в поступи смиренной прозирает:
      «В стихах сих, сударь мой, вы скрыли тонкий яд;
      Коль верить вам, никто ни прав, ни виноват;

      Нет меры истине, дороги к просвещенью,
      И следовать должны мы скотскому влеченью».
      —«Мне это написать не приходило в ум».
      —«Хоть прямо ваших вы не изложили дум,
      Но с толкованием всё делается ясно...»
      —«Но я противное сказал ли вам напрасно?
      И повторить еще для вас душевно рад:
      Кто разбирает — прав, кто спорит — виноват;
      Вот всё; но мне теперь почти сознаться можно,
      Что не в одном дворце промалчивать нам должно».
      —«Но тут два смысла есть, позвольте вам сказать.
      Я различаю здесь...» — «Вы властны различать;
      Я мысль свою открыл; довольны вашей будьте.
      И мнение мое скорее позабудьте».
      —«Мне? ваше мнение? кто учит думать вас?
      Вам мысль запрещена; я доношу тотчас!»

      Счастлив, кто вдалеке невежд и пустосвятов
      Свои кроет век в тиши отеческих пенатов,
      Заране кинув свет с подругой молодой,
      Живет для ней, на Пинд пускаясь лишь порой.
      В наследственном саду так пахарь домовитый
      Душистый сот, пчелой прилежною добытый,
      Умеет похищать искусною рукой,
      И вслед ему жужжит напрасно гневный рой.

              1822


Опубликовано: Временник Пушкинской комиссии. 1969. Л. 1971. С. 53.

Аркадий Гаврилович Родзянко (1793—1846) — поэт, член петербургского общества «Зеленая лампа».



На главную

Произведения А.Г. Родзянко

Монастыри и храмы Северо-запада