| ||
|
Из 1400 прошений о принятии, поданных в Петербургский женский медицинский институт, получили удовлетворение менее 200, и более 1200 получили отказ за недостатком свободных вакансий. Говорят, что в стенах института разыгрались самые горестные сцены: девушки из бедных семей, которые все сделали и, наконец, потребовали у семей своих немало материальных жертв, чтобы подготовиться к институту, навзрыд плакали, получив фатальный, непредвиденный и ничем лично ими не вызванный отказ. Для них это прежде всего материальное разорение. — Нет стула. Нет места в аудитории. И нет одного лишнего врача в России. И одна личная судьба, разбита, или исковеркана. Ведется ли начальством института по крайней мере личный список таковым, получившим отказ, чтобы принять их первыми в следующем году? Впрочем, которых принять? Если годовой прием равен 200 слушательницам, а получило отказ 1200, то ведь придется ждать одним год, другим два и, наконец, последним четыре и пять лет: и то при условии, если институт совершенно закроет свои двери для новеньких и молоденьких учениц, только что окончивших гимназический курс. Что-то чудовищное! Так очевидно нельзя оставаться! Не мог ли бы министр народного просвещения принять экстренную быструю меру, чтобы в этом же году, в эту осень дать возможность приступить к научным занятиям получившим отказ в Петербурге 1200 девушкам и женщинам, попросив, напр., Высочайшее разрешение на открытие для них медицинского факультета Юрьевского университета или других, немноголюдных, непереполненных? Перед такою слезною нуждою и перед таким — позволим сказать себе — административно-учебным безобразием что значит грубый и пошлый предрассудок о невозможности в одной аудитории сидеть мужчинам и женщинам? Как будто в церкви, на улице, в магазинах, да и ведь везде решительно, они не бывают вместе?! Как будто всюду решительно, кроме класса и аудитории, мы не имеем смешанной толпы, в которой решительно никаких безобразий от этого не происходит?!! Никто не видал: ни полиция, ни самый строгий пурист! Слепой, решительно слепой, необъяснимый предрассудок: и из-за него льются слезы! И русские мужики гниют в болезнях, бабы дохнут, мрут дети. Вот видите ли: "Опасно, если 24-летняя женщина будет сидеть неподалеку от 28-летнего мужчины". Да в протестантских и католических церквах "сидят же" они рядом или близко?! Предоставим родителям и мужьям охранять своих дочерей и жен: ну, к чему тут забота и страх начальства?! К чему он тут?! Вот, с первого же шага, в первую неделю заседаний Государственной Думе надо толкнуть эту запертую дверь учебных заведений перед стучащеюся в нее русскою молодежью обоего пола. Нужно дать прямой распорядительный акт: чтобы когда не хватает места в одних аудиториях, напр., женских, то чтобы сейчас в эту меру, хотя временно "впредь до открытия и приспособления", открывались аудитории мужские. Потому что ни в каком случае и ни по каким основаниям не должен быть наносим ущерб личности, личному существованию, личной судьбе, личному интересу по явному недосмотру или медлительности работы в учреждениях государственных. Это в своем роде параграф "habeas corpus", член в символе "естественного права". Государство оберегает себя и свой интерес от индивидуальной воли, оберегает повелительно, иногда сурово, случается даже — жестоко: позвольте же уравнять чашу весов и сказать, что частный человек, каждый русский гражданин имеет право столь же повелительно потребовать, чтобы никакая его выгода, им честно заработанная (напр., подготовка к слушанию курса в высшем учебном заведении), не может получить ущерба от недеятельности или нерасторопности государства. Suum cuique. В газетах печаталось, что при одной смене военного министра было ассигновано на переезд (с одной улицы Петербурга на другую) по 10 000 руб. Один выезжает — ему 10 000 руб., другой въезжает — ему тоже 10 000 руб. "Восточное наместничество", уже после потери Востока, все еще получало жалованье "по штату". Значит, у России денег много! Значит, казна богата, страшно богата. А значит, и министр народного просвещения имеет все фундаменты предъявить требования на постройку новых лабораторий, аудиторий и анатомического театра, напр., для женского медицинского института в Москве. Ей-ей, ведь против этого только одно суеверие, старое как могила и противное как могила: "Зачем женщинам учиться? Учатся в Петербурге, зачем же еще в Москве? Дурь! Дебош!" — Как будто не образованнейшая из русских женщин, баронесса Эдита Раден, — женщина придворная и протестантского воспитания, т.е. без русского "нигилизма", — писала еще в конце 70-х и начале 80-х годов, что рабочая нужда женщин, поиски их за хлебом насущным кидают даже кончивших курс в женских институтах "благородных девиц" скрывать свой диплом и наниматься... в прислуги!! И как будто не Александр III, вняв этой нужде, этому горю и отчаянию женщин, повелел дать женскому образованию в гимназиях и институтах более утилитарное, кормящее хлебом, направление. Но у нас и после криков бар. Раден, после распоряжения Александра III все еще отвечают целой тысяче девушек, стучащихся в двери медицинского института: "Нет мест! А учиться совместно с мужчинами вам неприлично; в Москве же не открываем института по высшим соображениям, до которых вам нет дела". Полноте — просто лень. А деньги просто тратятся на "командировочные" и "квартирные" важных персон, из которых "песок сыплется", и они никому не нужны. А работающие около мужиков и баб женщины и девушки пригодились бы России. Государственной Думе надо будет об этом решительно и быстро "подумать"... Впервые опубликовано: Новое время. 1905. 8 сент. № 10603.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|