| ||
|
История крепостной войны. Выпуск первый. Севастополь (1854-1855). Бельфор (1870-1871). А.Н. Маслова. С приложением планов и чертежей. Как ни прекрасно звездное небо, истинную занимательность оно имеет только для астронома. По-видимому, этот сухой человек, погруженный в бесконечные ряды математических знаков, но под его сухостью живет истинная поэзия и не одушевляемый ею он не взялся бы за циркуль и не возвел бы алгебраических башен. Так и война. Для всех неучастников она представляет картину. Для народного сознания — это эпопея. Но кто дорожит эпопеею, должен пожертвовать трудом, убить некоторое время и сделать умственные усилия, чтобы вникнуть в бесчисленные подробности, при рассматривании которых волнующее, но слишком слитное впечатление заменяется рядом картин поразительной трогательности, интереса и большой умственной занимательности. Я взял скорее с целью просмотреть, нежели читать, историю осад двух крепостей, нашей и французской. Но просмотр сам собою перешел в чтение. Автор имеет в виду деловую сторону войны. Кажется — все сухо.Все артиллерийская арифметика. Чувство русского почти не говорит в нем, как для астронома нет "нашего неба" и "ихнего", а есть северные и южные, равно занимательные, созвездия. Тем лучше для читателя. Тут-то для него и возникает настоящий интерес. Он зарывается в подробности и через несколько часов чтения его ум волнуется судьбою какого-нибудь люнета, траншеи,- я не говорю о бастионе, это слишком большая величина, — с чрезвычайной силой, потому что он держит в уме число нерасстрелянных ядер, подбитых орудий и только что прочитал приказ: "Отвечать на два неприятельских выстрела одним" (недостаток пороха). Я не осмеливаюсь выразиться, что он волнуется, как офицер того времени. Читатель не имеет права на это. Но позволительно сказать, что он волнуется очень близким к тогдашнему чувством, ум его ищет защиты, ожидает подкреплений, ругает медленность обозов, которые плетутся, и, увы, не поспевают из внутренней России. Местами, когда знаешь, сколько зарядов на 4-м бастионе стоит у нас и какие силы подготовлены у неприятеля и будут брошены на штурм завтра, — волнение достигает высшей степени. Года три назад я посетил Севастополь и осматривал места расположения наших войск. Все покрыто дурной травой, но трава идет по гребню наших брустверов и падает в канавки, рвы, вырытые же нашими руками. Местность глубоко изрыта и зрелище осады и обороны еще сохраняется. Дощечки с надписями показывают расположение батарей: "батарея № 5", "батарея № 8". С благоговением вступаешь на эти куски земли. Пройдешь в место, где пуля пронизала бессмертного Нахимова. В музее, в ящике под стеклом, его фуражка (он убит был в висок). Тут же фотографии смельчаков, например, знаменитого пластуна Кошки, который был мастер "доставать языка", т.е. захватывать живым неприятельского солдата в целях до-бытия от него сведений о расположении и положении этого неприятеля. Лицо у этого пластуна смиренное, фигура мешковатая и он больше похож на попадью, чем на солдата. Просто нельзя догадаться, что это был такой головорез. Потом пройдешь в комнату фотографий. Я до того был поражен благородным и величественным выражением лиц работавших там начальниц сестер милосердия, что помню вынул записную книжечку и стал записывать фамилии. Но листки мои потеряны, а впечатление осталось. Право же невозможно понять одушевления и смелости шестидесятых годов, хотя бы в сфере законодательной и общественной, не побывав в этом музее, не рассмотрев этих лиц. Эти лица потом вернулись в Россию и великую бодрость своих сил разлили по отечеству. Счастливое время... И вот взяв книгу г. Маслова, я вдруг вник во все подробности эпопеи, которую знал только как зрелище и воспоминание. С обеих сторон рылись, как кроты. У нас только 1/20 часть пехоты была вооружена штуцерами (т.е. нарезными ружьями, только что тогда изобретенными). Придумано было выбрасывать вперед завалы, которые потом развились в ложементы. Завал -это совершенно случайная и временная защита из находящегося под рукой каменного и земляного материала, где могла укрыться горсточка солдат, чтобы стрелять и мешать вражьей работе. Ложемент — более правильное укрепление, воздвигаемое в одну ночь и также выброшенное вперед, но уже могущее противостоять артиллерийскому огню. С помощью одних и других мы выдвигались вперед и старались так или иначе замедлять или вредить неприятельским земляным работам, сложный узор которых ближе и ближе подходил к нашим редутам. Атаку невозможно начать издали, ибо атакующего расстреляют из ружей и картечью. Неприятель подползает к крепости под землею и внутри земли. На Малахов, например, курган бросились всего из-за 12 саженей, на 2-ой бастион из-за 18 сажен и, перебежав это коротенькое расстояние, т.е. потеряв возможно мало людей, полными силами бросаются на истомленного артиллерийским боем защитника, и одолевают его простой физической борьбою. Войдем же в эти чрезвычайно волнующие подробности. Четвертый бастион почувствовал себе угрозу в минных работах противника. Исследовали почву и открылось, что на 16 фут в глубине, под скалистым непрерываемым грунтом находится пласт желтой глины в 5 футов толщиною, лежащий в свою очередь опять на скале Тотлебен окружает бастион подземной поясной галерейкою, дабы перерезать путь ползущему под землею врагу. Подошва ее стоит на глубине трех сажен. Эту галерею подземным ходом соединяют с внутренностью 4-го бастиона, где сосредоточены войска, и от нее навстречу начинают вести (вперед) слуховые рукава, эти "глаза и уши" осажденного, как удачно называет их г. Маслов в другом месте. Чтобы в рукавах не задохнуться, их соединяют с наружным воздухом 19-ю колодцами. Снаружи неприятелю ничего не видно. Мы роемся внутри и колодцы вырываются не сверху вниз, а снизу вверх: земля выносится корзинами наружу. Рукава в месяц работы подвигнуты были на 25 сажен. Неприятельская траншея была при начале работ в 65 саженях от бастиона, и от нее же таким же подземным рукавом враг шел к бастиону в неизвестных точках (оттого наугад мы и ведем не один, а несколько рукавов). "18 января в слуховом рукаве была услышана в первый раз работа неприятельского минера. После тщательного прислушивания оказалось, что неприятель идет в том же слое, что и мы, но находится еще на дальнем расстоянии. Решено было подпустить его как можно ближе, и 22 января в 9 часов вечера после того, как из неприятельской галереи стал ясно доноситься шум, был произведен первый взрыв. Ожидали, что неприятель, согласно правилам минной войны, поспешит заложить усиленный горн и взорвать его, чтобы разбить контрмины на дальнее расстояние, но, к величайшему удивлению, французы ответили нам весьма слабым горном, в расстоянии более 13 саженей от нашей воронки. Взрыв этот показал, что неприятель был так поражен действиями нашего контрминера, что не только отказался от минной атаки, но, поспешно отступая и бросив значительную часть своей галереи, постарался преградить ее действием малого горна (стр.76). Это — совсем как карточная игра: партнеры молчат, но по ходам угадывают масти друг друга и предугадывают ходы. Это — конечно, наука. Когда среди этой науки встречаешь мирную картину, она ярче действует, чем помещенная среди картин же. 27 апреля был первый день Пасхи. Ярко зажглись к заутрене храмы, и тесно наполнились молящимися. "Все приняло праздничный вид, даже бастионы. Солдаты усыпали площадки песком, обчистили платформы и орудийные станки, приоделись сами; многие офицеры надели нарядные мундиры. Женщины и дети, не обращая внимания на явную опасность, бежали под пулями на батареи, к родным своим — матросам, с куличами и пасхою, освещенными в городских церквах, христовались с мужьями и братьями, беседовали между собою. То было затишье перед бурею: в 5 часов утра следующего дня по сигналу ракеты загремели все французские батареи, а через час открыли огонь и англичане" (стр. 91). Пасха вышла короткою. Главное наше мучение было — недостаточность запасов пороха и артиллерийских снарядов. Например, между 28 марта и 5 апреля было выпущено: Французами и союзниками — 160 000 орудийных зарядов, нами — 89 000;
До чего сильно и, так сказать, непереносимо было их бомбардирование, можно видеть из того, что в некоторые сутки (напр. 28 марта) неприятель выпускал до 34 000 зарядов, т.е. (стр.100) едва ли не на каждого жителя Севастополя приходилось по бомбе, и в каждую одну минуту падало в город более 23 снарядов. Можно представить себе непрерывный гул разрывающихся бомб, непрерывную опасность, огненные дуги, бороздящие небо ночью. И неизвестно было осажденным, что ждет их завтра. А порох у нас таял и таял. Нужно представить себе нервную лихорадку войск, которые с каждым выстрелом, так сказать, теряли свое оружие. Замечательно, что во всех случаях даже рукопашной борьбы (почти без исключений) мы теряли более людьми, чем неприятель. Это можно объяснить только тем, что, так сказать, голой рукопашной борьбы не бывает, она всегда начинается и кончается стрельбою, и здесь противники имели безусловный перевес над нами в качестве и количестве. Далее, заметно из изложения г. Маслова, что французы дерутся необыкновенно яростно; нельзя сказать, чтобы как львы, но как кошки. Они наносят удары нервно и быстро, т.е. как-то торопливо много убивают, хотя потом и отступают. У них силен первый натиск, хотя они быстро, быстрее русских, слабеют. Далее нападающий, вероятно, вообще имеет преимущества перед защищающимся: он выбирает место удара, определяет способ удара; мы принимаем то, что он дает, и там, где дает: а уж он не даст выгодного нам. Наконец, самый дух атаки, дух нападения есть высший активный момент в человеке: он поднимает все его силы, делает — если даже и на минуту — героем. Вот совокупностью-то этих данных и можно объяснить, почему французы, бившие снизу вверх, все же били смертельнее, чем русские, бившие сверху вниз. Отношение борющихся сил было такое: у нас в Севастополе было 35 000 войска, но из них более 1/4, именно 9000 были артиллеристы; артиллерийских снарядов у нас было на пушку по 150, на мортиру 25 — 50. У союзников стояло непосредственно под Севастополем 100 000 человек и еще в обсервационном корпусе и под Балаклавою 75 000 человек; а артиллерийских снарядов приходилось на пушку 500-800, а на мортиру 300-500. Вот технические условия борьбы. Они постоянно, так сказать, задерживали русский размах, заставляли Севастополь дышать неполной грудью. Во время страшной бомбардировки 28 марта мы читаем распоряжение: "Отвечать на два неприятельских одним"; на 30 марта: "Расходовать на орудие не более 30 снарядов". В вечеру этого дня артиллерия IV-го бастиона могла отвечать неприятелю только из двух пушек: все остальные были приведены в негодность ядрами противника. И это в то время, как в двое этих суток осаждающий выпустил на Севастополь 70 000 снарядов. Укрепление превращалось по временам в какую-то кашу камня и земли, но неутомимый и разъяренный защитник немедленно восстановлял их. Солдаты наши спали по 5 часов в сутки, менялись сменами днем, а к ночи наготовляясь все к штурму. Неприятель, приведенный в отчаяние сопротивлением, менял главные точки нападения и предполагаемого окончательного штурма. Вся осада разбилась на кусочки. Но в каждом кусочке она была полна смыслом и каждый день каждый залп орудий преследовал определенную цель, имел определенное намерение: ослабить там-то нашу артиллерию (подбить орудия бастиона), сбить брустверы (8-ми футовой вышины валы), пробить ходы, дать возможность продвинуть вперед траншею. Вот одухотворение этих-то кусочков и составляет интерес военно-технической книги г. Маслова. В силу плохих дорог в империи, пороховые транспорты все еще не приходили. Стали брать заряды с судов и береговых батарей. Наконец, со 2 апреля для добычи пороха начали разделывать даже ружейные патроны. Наконец, 3 апреля пришел первый транспорт с 1 450 пудами пороха. К этому именно дню у нас было расстреляно все, за исключением неприкосновенного запаса. Перевязочные пункты и лазареты после этого бомбардирования были переполнены ранеными. В них, под руководством Пирогова и профессора Киевского университета Гюббенета, кипела самая усиленная деятельность. Важные услуги оказывала в это время и до самого конца Севастополя учрежденная на средства великой княгини Елены Павловны Крестовоздвиженская община сестер милосердия, прибывшая на место действий в составе около 60 лиц под управлением своей достойной начальницы г-жи Стахович. Главным центром медицинской деятельности было Дворянское собрание. Читая книгу г. Маслова, на каждых 10 страницах встречаем волнующий эпизод. И он тем более занимает вас, что вам объясняется мельчайшая его техника. Вот проходит что-то похожее на измену генерала Жабокритского (и хороша же фамилия): он ослабляет защиту назавтра атакуемого пункта, о каковой атаке ему и всем было известно через перебежчиков, и в самый день штурма сказывается больным и с южной стороны (осаждаемой) уезжает на северную; к счастью, назначенный вместо его генерал Хрулев моментально меняет опасную диспозицию наших войск и все спасает своей беззаветною храбростью (стр. 118-119). Прекрасно обращение Хрулева к роте Севского полка. Она шла с работ, когда бригада ген. Миоля овладела домиками по покатости Малахова кургана (общий штурм 6 июня, в годовщину сражения при Ватерлоо): "Благодетели мои, за мной, в штыки! Дивизия идет на помощь". За ротой, впереди которой пошел Хрулев, бросились и остатки отступавшего Полтавского батальона, — и французы были выбиты из опасного пункта. 3/4 севцев легли в этом деле на месте. 28 июня пал Нахимов. Он был сражен пулею в висок, рассматривая в подзорную трубу неприятельские укрепления из амбразуры на Малаховом кургане. Тело его было обернуто в изорванный флаг с корабля "Императрица Мария", бывший в Синопском бою, и спущено в землю близ могил адмиралов Лазарева, Корнилова и Истомина, близ городской библиотеки. Во время печальной процессии неприятель прекратил пальбу. В августе месяце, после неудачного с нашей стороны дела на Федюхиных высотах, поведенного вопреки советам Тотлебена и Хрулева, канонада неприятеля достигла нестерпимой силы. "Во всем городе не оставалось более ни одного безопасного места, где можно бы было укрыться от неприятельских бомб. Огненный ураган осады захватывал на этот раз все его удаленные, мирные дотоле, уголки. Жителей на улицах не было видно. Городские базары опустели. В Михайловском соборе было прекращено богослужение" (стр. 149). 2-й бастион был почти разрушен и едва держался. В Севастополе называли его "адом, бойнею и толчеею". Самое сообщение его с 1-м бастионом, где стояли резервы, был перевязочный пункт и находилось начальство, было до такой степени опасно, что раненых оставляли лежать до сумерек, и только тогда уже переносили на перевязочный пункт. На нем не было ни одного неуязвимого места, и бомбы, ядра, пули летели по всем направлениям. Французы бросали, с целью разрушения брустверов, бочонки с порохом, около 6 пуд. веса каждый, при помощи фугасов. Можно представить действие каждого подобного выстрела. Как известно, Севастополь пал потому, что пал Малахов курган. Поразительно, что на всех прочих местах (II бастион и куртина, III бастион, городская сторона), куда поведено было неприятелем также много войск и которые также первоначально попали было в руки французов, атака была остервенелым напором русских выброшена вон. Вся линия укреплений оставалась за нами, кроме одной этой точки. Вот как это случилось. Сели обедать. На бакенах оставалась редкая цепь стрелков. Ген.- лейт. Буссау готовился раздавать георгиевские кресты; кап.-л. Карпов разговаривал в блиндаже с приехавшими из главной квартиры флиг.-адът. Воейковым, когда вдруг раздались крики: "Французы! Штурм!". Бригада Декэна бросилась на передовой фас, прежде чем наши успели добежать до банкетов. Шедшие впереди французы быстро спрыгивали в ров и лезли на бруствер без лестниц, подсаживая друг друга. В то же время саперы перебрасывали через рвы мостики и стали проделывать в переднем фасе проход. Внутри бастиона завязалась ожесточенная свалка. Солдаты и матросы дрались штыками, прикладами, банниками. Здесь был убит ген. Буссау и командир Модлинского полка Аршеневский. Наконец, на башне взвилось трехцветное знамя французов (1-го полка зуавов). Наши кинулись вперед, чтобы отбить знамя. Но были отнесены назад. Тут был ранен и взят в плен капитан-лейтенант Карпов. Другая часть французов бросилась вправо на батарею №18 Панфилова и, переколов прислугу, очутилась в тылу ретраншемента. Прагский полк сначала вытеснил их из батареи, но при этом командир полка был смертельно ранен. Мак-Магон двинул вперед бригаду Винуа, которая отбросила прагцев. Сам Мак-Магон сперва стоял под жестоким огнем позади Корниловского бастиона и вошел внутрь уже с прибытием 2-й бригады по мешкам, из которых саперы устроили в одном месте переход через ров. Для воодушевления войск, французские музыканты поместились во рву и играли марш. Французы огромной массой хлынули на площадку между ретраншементами и первой линией траверсов, а несколько батальонов бригады Винуа, пройдя по рву, поднялись на бруствер левого фланга. Защищавший его Замосцьский полк был смят и скоро остатки 15-й дивизии были отброшены на последнюю площадку укрепления перед горжею. Так называлось узенькое, на подобие горла, соединение одной внутренности бастиона с другою, заднею его частью. Наши солдаты впоследствии прозвали эту площадку "чортовой". Мак-Магон сейчас же ввел в дело (около 2 часов дня) бригаду генерала Вимпфена и 3 гвардейских батальона. Из-за траверсов они открыли жесточайший огонь по русским, столпившимся на площадке. В то же время стали последовательно прибывать к кургану: генерал-майор Лысенко с частью полков 9-й дивизии, Хрулев и вскоре за ним Ладожский полк. Хрулев стал во главе Лажожского полка и, введя его через горжу на площадку, бросился в проходы между траверсами. Головные ряды были тотчас же перебиты, вместе с ними командир этого полка Галкин и все старшие офицеры, а самому Хрулеву оторвало пулею палец на левой руке. Вследствие мучительной раны он должен был удалиться, а за ним и часть наших войск отступила за горжу. Принявший после Хрулева начальство генерал Лысенко тоже был отбит и смертельно ранен. Место его занял генерал Юферов. Солдаты наши стеною ломились между траверсами, но безуспешно. Сам Юферов при этом пал геройской смертью, отчаянно отбиваясь от французов. В одно время с ним был убит флиг.-адъют. Воейков, пытавшийся атаковать курган со стороны батареи Жерве. Подобная же попытка капит.-лейт. Ильинского также не увенчалась успехом. После этого еще почти целый час продолжалась перестрелка около горжи. Наши охотники еще удерживали заднюю линию траверсов, перестреливаясь через них почти в упор с французами. Позади охотников теснилась густая толпа офицеров и нижних чинов разных полков. По временам некоторые офицеры, увлекая кучки солдат, бросались вперед в штыки. Наконец, пользуясь полным расстройством наших войск, французы стремительно бросились вперед, оттеснили их от траверсов, заняли горжу и тотчас же приступили к заделке выхода. Таким образом, через 2 1/2 часа после начала штурма, все укрепление Малахова кургана перешло во власть неприятеля. Рассматривание прекрасных военных карт, приложенных к книге А.Н. Маслова, уясняет все детали. Всякое напряжение есть обнаружение сил. Сила есть главная красота всякого живого существа,- красота высшая, нежели так называемая прелесть, изящество, может быть, даже — чем добродетель. Сила есть главная добродетель всего, что живет и хочет жить. Вот отчего война навсегда останется самым величественным и привлекательным зрелищем истории. День живет здесь за год и год за век. Мы прожили десять веков исторической жизни и едва ли можем насчитать десять войн, имевших общенациональное, общенациональное широко-историческое значение. Не более этого имел значительных, великих войн Рим: войны с латинским союзом, с самнитами, с Пирром и Карфагеном, — и затем пошли страшные междоусобные войны. Таким образом, в точности война есть великое извержение национальных сил, и каждого народа хватает на немного войн. Народ истощает в них главную свою красоту — красоты крови, породы, как художник истощает на картину краски палитры. Не только красива самая война, но и около войны все расцветает красотою. И наши великие гражданские успехи в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов имеют долю объяснения своего напряжения и успешности в том, что они явились фруктом в чашечке цветка такого пурпурового цвета. Великая война привела в сильнейшее движение все благородные силы страны; привела в движение, в напряжение даже и те силы, которые не переступали черту Таврической губернии. Вся Россия жила военно целый год; и эти-то поднятые войною силы дали нам и гражданские реформы, а частью даже литературные цветы, идейное движение. Впервые опубликовано: Новое время. 1902. 30 мая. № 9423.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|