| ||
|
Статья, печатаемая у нас сегодня: "С кем сближение", напоминает об исконнейшем и более всего обещающем "сближении", о котором мы как-то вовсе забыли. Это — славянский мир, его вечная, исполненная недоумений рознь и великие обещания, которые содержаться в его единении. Тут будущее казалось бы ясно и твердо, если бы в него не замешивались раны и раздражения прошлого. Мы разумеем славянство западное, наиболее угрожаемое. Южные славяне, благодаря России, на твердом пути: здесь, собственно, остаются подробности, уменье жить после того, как дана возможность жить. Россия написала первую главу их новой истории, которую им предстоит только не прерывать и обогащать новыми, в меру умения своего и таланта, отделами и главами. Напротив, на западе все темно, судьба славян здесь глубоко подкопана; и она подкопана самым опасным образом — этнографически и духовно. В то время как русские провинции Польши родили в себе за XIX век ряд блестящих польских поэтов и прозаиков, составивших золотой век польской словесности за все даже и историческое ее существование, ни Галиция, ни Познань не дали ничего приблизительного: а теперь, в особенности в Пруссии, поставлено на карту самое существование физиономии польской народности. Германская настойчивость, трудолюбие, наконец, германская высококультурная школа и, где все это недостаточно, германская бесцеремонность, в которой хорошо координированы правительственные меры и частный "патриотический" порыв, стирают нервное и неустойчивое польское население так легко, аккуратно и всецело, как мокрая губка стирает с классной доски мел. На всем протяжении, где существует польский язык и польская народность, это вызывает боль; но это все вызывает боль также и в русских сердцах, для которых, во всяком случае, поляки не чужаки, а хоть и много ссорившиеся, хотя и досадные иногда, взявшие у нас на себя много крови и нервов, однако все же братья. Видеть их стертыми с лица земли Россия вовсе не хотела бы, и никогда не хотела бы. Будущее, и особенно далекое будущее, никому не известно, и даровитая нация, имевшая Мицкевича, Бог весть, не засветится ли новыми золотыми днями и не даст ли еще важнейших напевов славянских струн и вообще выражений славянского искусства и мысли. Автор упомянутой статьи говорит, что это "кирпич, выпавший из славянского архитектурного здания". Можно приискать для Польши для сравнения и выше, уподобить ее более ценному материалу. Но поляки должны отчетливо сознать, что их роль именно славянская и в славянстве, а вовсе не европейская и не в Европе, где они только "спасали Вену", но ничего за это не получали. В огромном материке европейско-азиатских стран, именуемых Россиею, Польша если и потеряла политический очерк и центр, то все же сохраняется и может сохраняться без утраты духовного своего и этнографического лица, без потери национального и бытового характера. Россия, очевидно, мировая держава; Польша и всегда была королевством-нацией, без возможности всемирности в себе. Острая формула польско-русских отношений: "Или мы, или они" не выдерживает картинки, как только мы сосредоточимся на несоизмеримости их, которая откроет нам, что никакого здесь совместительства нет, для которого требуется "эквивалентность" ролей и исторических служб, и что на совершено различных исторических путях, мировом и национально-бытовом, могут существовать, радуясь друг на друга, "и мы, и они". Полякам следует только хорошо опознаться в истории, — и при сообразительности они легко усвоят эту точку зрения, что им требуется и для них вполне может быть обеспечено существование этнографическое, духовное, бытовое, не говоря о религиозном и литературном, и хороший материально-экономический расцвет. Можно сказать, что всякая нездоровая мечта отнимает у них нечто из непосредственных и ощутимых благ. И чем меньше у них будет этих мечтаний, тем здоровее начнется для них фактическое существование. Сводить на "нет" это последнее, к чему по понятным мотивам усиливается германское племя и германская государственность, России нет интереса, и никогда этого интереса не будет. Поляки могут припомнить, что даже в самые острые и щекотливые минуты истории они все же находили в русском обществе и литературе некоторую интимность, понимание и сочувствие, каких решительно никогда не имели в обществе германском, глухом ко всему славянству как стена. А когда так, Польша может довериться своей судьбе с восточной стороны, и знать, что если трепки отсюда бывали, то никогда отсюда не придет смерть... Это все, что нужно. На этом незыблемом камне они могут утвердиться. Но нужно и им вспомнить, что Россия кой-что ожидает от них. Мы говорим о поляках, а все время разумеем и чехов, и галичан, вообще весь круг западного несчастного, забитого и смутного, ссорящегося между собою славянства. Вместо того, чтобы разъединяться, пора им соединиться. Главное, чего хотела бы Россия в отношении к себе славян, это — чтобы была брошена двуличность, всяческие умолчания и кривые, извилистые пути. Россия до такой степени занята своею мировою ролью и ступенями мирового своего пути, что в отношении славянства хранит самую короткую и ясную "памятку": чтобы они все были живы, не ссорились, преуспевали. Собственно для себя ей от славян ничего не нужно, а в особенности никакого славянского умаления и обезличения. Германский мир действительно переживает кульминационный пункт своего развития и, будет ли он долог или короток, он и в короткие дни может довести до рокового положения самое бытие славянских народностей или их ценных частей. Вот почему самосознание славянское должно начать концентрироваться, искать точек опоры, искать обнадеживаний для будущего. На этих путях они имеют только Россию. Но России германский мир ничем пока не угрожает. И было бы прямо неудобно, невозможно и глубоко неполитично ей самой делать какие-либо шаги к сближению, которое и нам может быть полезно, но жгуче необходимо и сейчас необходимо вовсе не нам. Большой кусок магнита не может двигаться, повертываться и прилипаться к опилкам, каковых напоминают, увы, совершенно ведь разрозненные наши западные братья, превращенные пока в этнографическую пыль, в людей, в обывателей, а не в племя и нацию. Говорим о первом шаге не по лени к сближению и не по политическому чванству, но потому, что всякая вещь и всякий шаг должны вытекать из существа своего и задач своих. Со стороны России такой первый шаг был бы ложный, смешной: он был бы "заигрыванием". А всякое серьезное дело исключает игру, да и не в нашей она натуре, не в заветах и истории нашей. Впервые опубликовано: Новое Время. 1902. 12 янв. № 9288.
Василий Васильевич Розанов (1856 — 1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|