| ||
|
При всех спорах о чиновнике и чиновничестве остаются очевидными следующие истины: 1) что служащий в частном деле, на частной службе, энергичнее работает и предприимчивее в работе, нежели чиновник; 2) что частные предприятия, если они работают параллельно с казенными, если имеют одинаковое с ними содержание и цель и в распоряжении своем одинаковые ресурсы (из казны — «ассигнование»), — то перегоняют казенное ведомство. Войдите в хорошо поставленное частное хозяйство, частный завод, в ведущийся частным человеком журнал: вы увидите здесь такую стойкость в работе, неусыпную зоркость, высчитывание малейших шансов успеха и неуспеха, работу, далеко затянувшуюся за урочный час, — каких никогда и безусловно не найдете в самом лучшем казенном ведомстве. Какой чиновник выйдет ночью на работу, недоделанную днем? А хозяин, прилежный мужик, прилежный лавочник, всякий журналист и работник просидит ночь, если днем не то что недоделает, а хотя бы ненадежно сделана какая-нибудь часть сложной работы. Пойдите по Невскому, войдите ровно в одиннадцать часов дня во множество находящихся здесь банкирских контор: полный состав служащих, без единого исключения, уже сидят все на своих местах. Войдите в эти же одиннадцать часов, т.е. официальное начало занятий, во все петербургские департаменты и канцелярии: вы едва найдете на месте 1/4 служащих. Это простое испытание решает вопрос. На частной службе, на частных «местах» действительно работают; на казенной службе тоже работают, но хуже, ленивее: на 3/4, на 1/2 только «делают вид» работы и пробавляются «формальностями». Очевидно, одною из первых задач при серьезном вопросе о чиновнике и чиновничестве должно бы быть самое внимательное, самое зоркое сравнение всех деталей частной службы и казенной службы. Тут есть какая-то разница в методах управления, в приемах службы, в зависимости служащих, в способах их поощрения. Войдите в частную контору, в банк: чем эти служащие не чиновники? Работа всех тоже в высшей степени формальна, пунктуальна, она тоже заключает в себе «бумажное делопроизводство», — да и вообще при сколько-нибудь сложном деле без «бумаги» не обойтись. Не возвращаться же ко временам до Гуттенберга, не приказывать же все устно, не планировать на словах, и не возвращаться к начальнику со словами: «Исполнено, деньги получили — столько-то — и положили в кассу». Бумажное делопроизводство, конечно, должно быть кратко, сжато, но вовсе без него нельзя обойтись и не обходится ни одно самое интенсивное частное предприятие. Что же, однако, приводит в такое напряжение частную контору сравнительно с казенной канцелярией? На казенное место определился чиновник. «Штат занят» — и в этой формуле, конечно, все. Теперь перед этим «штатом» пусть стоит 10 талантливейших человек, и притом наполовину голодных, а главное — талантливейших. На них с совершенным презрением будет поглядывать ровно 35 лет, — да, целую 1/3 века, — «штатный человек», может быть ленивый, может быть выпивающий, может быть глубоко бездарный и вполне сознающий как сам свою бездарность, так известный с этой стороны всему своему начальству и всем своим товарищам. Ровно 35 лет, — если он только не сделает какой-нибудь совершенно непозволительной вещи, какая и в голову не может войти, разве что человеку, напившемуся до «зеленого змия», — он совершенно неуязвим ни для какой критики, ни для какого окрика, ни для какой власти даже очень большого начальника, если только выговоры и замечания будут принимать безмолвно, покорно, с заключительным: «Буду стараться исправиться», и, конечно, без всякого намерения и иногда возможности (природная неспособность) исправиться. Многие говорят, что чиновники получают мало жалованья. Это вполне основательно; но полная истина состоит в том, что в то время как одни получают страшно мало жалованья, пропорционально труду и талантам, другие получают его чрезмерно много. Пусть их не повышают, не дают орденов и чинов, — это все равно: ведь «штат» все же работает известную работу, без исполнения которой и высшая работа не пойдет вперед. И вот этот «штат» 35 лет замедляет ход десятков других, с ним связанных рычагов и винтов служебного механизма. В каждой решительно канцелярии, в каждом решительно департаменте вам потихоньку укажут «стулья», занятые такими чиновниками. Товарищеская деликатность, конечно, заставляет о таких молчать; «начальство» морщится, но тоже сделать ничего не может, кроме как словесно «поощрить», на что неизменно получает: «Слушаю-с». А «дело» стоит. Тут и смех, и слезы. И жалко такого «человечка» уволить; а держать его, или держать многих таких — значит превращать ведомство в пансион инвалидов, в негласное «бюро похоронных процессий». А случается, что чиновник, и энергичный и талантливый, добирается до высокого поста, иногда очень высокого, дальше которого и по связям, и по заслугам, и по летам не может шагнуть: к 63-м годам он добирается, положим, до директора департамента или «члена совета министра». «Тут мне и умереть», — говорит он, получив вожделенное место. Пенсия семьи выйдет тысяч 3-4, сам он получает жалованья и разных «прибавочных» тысяч 8 — 9, и хорошим служебным умом и опытом, безусловно, понимает, что дальше,-хоть тресни, хоть Америку открой, — он ни на вершок по службе не продвинется. Есть такие «предсмертные места». Жить ему осталось 3 — 4 года, и это он и по летам видит, и по состоянию здоровья. Неужели же он эти 3-4 года сократит до 2-х усиленной работы?! Нет, он их удлинит и может удлинить совершенным покоем и беззаботностью до 5 — 6 лет. И вот мы получаем картину целого ведомства, где высший начальник уже только «дышит» 5-6 лет, и ведомство, конечно, работает, трудится, но далеко не так, как хозяйство частного хозяина. Еще пример: к начальнику отделения переводится столоначальником чиновник с какой-нибудь службы его же министерства, но другого отдела, или получает «столоначальника» по протекции. Он делается его «подручным», которого он никак сместить не может, а между тем и работать с ним не может, или может только худо. Да так всегда и бывает. Чиновник энергичный и умный получает довольно самостоятельное положение и ответственную работу, при которой приставлено несколько десятков человек совершенно ему неведомого народа, которых он в первый раз видит, впервые с ним «знакомится, вступая в должность» (термин чиновнический) и с которыми проработает весь цветущий возраст свой, всю коренную часть государственной службы. Работа его только в «предначертаниях», т.е. в умственном, идеальном построении, будет зависеть от них! И вот тут он может хоть лоб себе разбить, а работа не пойдет вперед ни на волос быстрее, ни на волос лучше. Пусть назначили попечителем учебного округа талантливейшего человека; но университет в его округе плох, профессора бездарны, студенты выпускаемые из рук вон плохи. Гимназии пополняются бездарным учительским составом, который во всем учебном округе будут держать на самом низом уровне состояние гимназии, — и попечитель ровно ничего с этим не в силах будет сделать. Тоже будет, если самого даровитого директора гимназии пошлют в такое учебное заведение, где уже испорчен состав учителей: он поправит дисциплину учеников, но ничего не в силах будет сделать с преподаванием. Этих примеров достаточно, чтобы объяснить нашу мысль. В казенной службе служащие так неуклюже между собою связаны, что часто даже и талант не дает в результате талантливой работы. Впервые опубликовано: Новое время. 1902. 6 авг. № 9490.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|