| ||
|
Именным Высочайшим указом, обнародованным 6 октября, «одобрены заключения Комитета Министров» и введены «временные правила» касательно преподавания предметов на литовском и польском языках в частных учебных заведениях губерний Царства Польского. Исключение сделано для русского языка, истории и географии, предметов, непременно преподающихся на русском языке и обязательных к изучению. Школы эти должны оставаться совершенно частными, т. е. ни преподающие, ни учащиеся в них не получают никаких государственных прав. Указом этим впервые утверждаются этнографические права, притязания и тенденции в учебном деле и отменяется система абстрактно-государственного обучения, не считающаяся вовсе ни с какими народностями. Поляков больно кольнет утвердительное указание на права литовского языка, который начал тесниться и стираться самими поляками в Литве после унии Литвы и Польши при Ядвиге и Ягайле. Но поляки никак не могут претендовать на русских, что, уступая их требованию касательно польского языка, они взяли под свое покровительство и литовский язык, как одинаковый с польским. Литовцы — чрезвычайно даровитый, энергичный народ. До Ягайла они стояли ближе к русским, нежели к полякам; у них уже были школы и богатая народная словесность в пору этих русско-литовских отношений. Русская речь мешалась с литовскою на улицах городов и в селах и была всюду уважаема. Ягайло, через брак с польскою королевною Ядвигою и принятие католичества, оторвал свое княжество от России и сперва подчинил его, а затем и поработил до обезличения более утонченным и дипломатичным полякам. Но уже во время движения 63-го года литовцы и вожди литовские и слышать ничего не хотели о безличном подчинении и даже о зависимом слиянии с поляками, выдвигая все этнографическое и национальное «я». Их отношение к полякам такое же, как латышей к немцам; но, повторяем, история показывает в литовцах присутствие больших дарований и энергии. Не забудем, что Мицкевич был литвин. От России Литва не понесла до сих пор, за все время своего «сперва исторического», затем этнографического (после Ягайла) существования, никакого ущерба, унижения, словом, совершенно ничего. В Западном нашем крае они должны быть для нас тем же, чем на Кавказе являются грузины: племенем, никогда для нас не бывших враждебным, иногда бывавшим очень дружелюбным и в будущем добрым и дружественным соседом, бережно оберегаемым от всяких соседних поползновений. Нельзя не пожалеть, что Комитет Министров в своих «заключениях» определил очень смутно программу или уровень частных школ с допускаемым литовским и польским языком как основным языком преподавания. Языки эти допускаются «в разного рода частных учебных заведениях, хотя бы и с курсом, превышающим курс прогимназий». Так как прогимназии у нас есть не только четырехклассные, но и шестиклассные, и таковых очень много, то что может разуметься под «курсом, превышающим курс шестиклассной прогимназии», кроме обыкновенной полной гимназии! Ни одним словом не оговорено, чтобы Комитет Министров вводил или устанавливал у нас новый, ранее не существовавший тип среднего учебного заведения, да это и не может совершиться иначе, чем пройдя в законопроекте через Государственный Совет и будучи повергнуто на Высочайшее благоусмотрение: между тем из существующих типов школы «с курсом выше прогимназии» есть только гимназии. Совершенно поэтому очевидна вкравшаяся в «заключения» Комитета Министров попытка что-то дать «сверх» прогимназии и чего-то «не додать до» гимназии: но так как ничего третьего нет, то здесь можно читать прямо ошибку, и местные жители, города и губернии, немедленно же станут домогаться открытия частных полных гимназий с туземными языками, тем более что в «заключениях» Комитета Министров ни одним словом не запрещается основывать именно полные гимназии, и только выражено это столь темно и замысловато, что остается место спорам, притязаниям, догадкам и отказам со стороны русской администрации, с заключительным обращением за «разъяснением» в Петербург. У нас вошло почти во вкус давать неясные законы, и создавать вечный повод стучаться в двери петербургских канцелярий, как будто последние не имеют чем лучшим занять свой досуг, нежели растолкованием своих же «вольно и невольно» запутанных распоряжений; или точно эти канцелярии находятся в вечном испуге, как бы не настал такой день и месяц, когда у них вдруг прекратится «течение дел» и знаменитое «20-е число» лишится своего raison d'qtre. Дела, и притом настоящего, злободневного, жгучего, — слишком много, и, нам думается, издавая закон, вырабатывая законопроект, нужно скорее иметь в виду здравую русскую поговорку: «отрезал — и дело с концом», «отрезал — и конец». Закон должен умиротворять и разрешать споры и недоразумения, а не создавать споры и не возбуждать недоумения; закон должен «освобождать», а не затруднять Петербург; сокращать «дела», а не множить их. Закон в отношении предыдущих «затруднений» должен быть тем же, чем «произведение» в отношении «множителей»: сразу зачеркивать их все, как небывшие и ненужные. Увы, «редакции» законов у нас всегда оставляют страшно многого желать. Впервые опубликовано: Новое время. 1905. 11 октября. № 10634.
Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|