| ||
|
Особенное оживление, с которым жителя и власти Екатеринбурга встретили открытие у себя художественно-промышленного училища ведомства министерства финансов, напоминает нам одну крайне ясную и весьма мало выполненную мысль. Это — децентрализация учебных заведений, особенно всякого рода специальных заведений. Едва ли не для каждого из них найдется в России и более соответствующий уголок, чем Петербург, стоящий на конце 600-верстной Николаевской дороги и приблизительно на таком же удалении, а часто неизмеримо большем от всякого вида натуральных богатств России, хлебных, ископаемых, лесных, да и вообще всяческих. Ни в чем так наглядно не выражается отвлеченный и вместе односторонне бюрократический, не земский характер новейшей фазы русской истории, как в зрелище августовского стягивания учащегося юношества в Петербург, куда оно едет учиться не одному мореплаванию, как можно бы ожидать по географическому положению его и пустынности окружающих стран, но и лесному хозяйству, и добыванию металлов и камней из недр земли, и всякого рода техник. Всем известно, что малолюдность наших провинциальных университетов достигает угрожающей степени, так что на филологическом и естественном факультетах там и учить некого. Между тем с этим явлением запустения и вообще захудалости провинциальных университетов можно бороться на почве не специально университетской, а общеучебной: университет падает, потому что его умственная жизнь слишком одинока и не поддерживается умственным оживлением в других, соседних сферах. Даже факультет восточных языков для чего-то перенесен из Казани в Петербург, очень мало прибавив последнему, но много отняв в учебной значительности у первой. Все теснится в Петербурге, где и без того достаточно тесно; все жмется на его улицы и площади, едва ли своим шумом, суетой и соблазнами сопутствующие сосредоточению учащихся. До чего это противоестественно, и как неудобно для бедных учащихся людей, видно, например, из того, что изредка воспитанники высших учебных заведений живут или в Гатчине или в Петербурге, и по соображениям денежным и по соображениям гигиеническим. Петербург, как столица, конечно, универсальнее всякой порознь местности России, более зовет к заработку, более открывает поприще для труда. Но он более выражает собою всероссийскую биржу труда, напоминает контору при огромной фабрике. Но фабрика никак не должна совмещаться с конторой, и рабочий русский человек, — мы разумеем высокоинтеллигентную работу, — должен изготовляться в самой России, внутри ее, и уже готовым приходить в Петербург. Какая же собственно роль Горного института в Петербурге — трудно понять. Между тем, поставленный в центре Урала, он сработал бы в полтора раза более для России, чем теперь, когда ни для профессора его, ни для студента нет решительно ни единого возбудителя вокруг, и нужно им обоим переехать поперек всю Россию, чтобы найти под рукой материал для исследования в большом масштабе. Нельзя же и неудобно ограничиваться все коллекциями, а разрезы пластов земли изучать по схемам из папье-маше и картона. Коллекции заперты из 24-х часов в сутки чуть ли не 15, да и нельзя, взяв молоток в руки, начать дробить образцы. Никто не позволит. Горный институт должен находиться в центральной горной области государства. Сетования и полунасмешки, что в Пулковской обсерватории смотрят больше на облака, чем на звезды, все слыхали; в применении к Академии художеств та же насмешка выразится в словах, что русские художники суть единственные, которые учатся рисовать без света или при испорченном свете. И художники, и астрономы могут, конечно, и должны работать в Петербурге, но Петербургу они должны подать готовый фрукт своего таланта и подготовления, а готовиться в Петербурге, или (как в Пулковской обсерватории) производить непременно около Петербурга наблюдения и вычисления нет решительно никакой необходимости. Возьмем ли мы почву, природные богатства, воздух и свет, без живущих данною формою труда людей — мы найдем во всякой местности специального характера все это своеобразным, отличительным. И вот необходимо, чтобы учащийся и специализирующийся русский юноша впускал глубже корни в эту сумму своеобразных обстоятельств, чтобы он хронически, а не эпизодически обвевался и материальным, и духовным воздухом данной местности. Ведь у нас такие местности, как Урал, как бассейн Волги, как заволжские леса или черноземная полоса суть целый край, превосходящий многие государства протяжением. И для всего такого края давать одни гимназии, перенося все высшеучебное и специальноучебное в Петербург — значит излишне обременять Петербург и духовно обезлюдивать Россию. «Лес по лесу растет» — есть хорошая поговорка лесоводов. Она выражает ту не совсем известную истину, что дерево хорошо подымается и не засыхает, если оно дробь леса, а не одиночка в поле. Тоже можно повторить об учении, о школе, особенно высшей, что она тогда цветет, когда стоит не одна, а составляет лишь цветок в цветнике. Вот почему хотелось бы, чтобы открываемые высшие специальные заведения, — а мы, конечно, накануне основания многих таковых в ближайшие десятилетия, — открывались отнюдь не в Петербурге, даже не в Москве, а по возможности в провинциальных городах, университетских и не университетских. А то умственная жизнь в провинции до того глохнет, что оттуда бегут в столицы и люди без всякой нужды, без призвания, без необходимости: просто, как в центр духовного оживления. Между тем таким или подобным приблизительно ожиданием должна жить вся страна, а не пункт столь удаленный от ее коренных пространств. Впервые опубликовано: Новое время. 1902. 12 дек. №9618.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|