В.В. Розанов
Делающие и неделающие в университете

На главную

Произведения В.В. Розанова


Секрет половины и более шалопайничествующего студенчества лежит в трех причинах: 1) дипломодобывание; барьер, через который надо перескочить, чтобы получить "карьеру"; 2) давление традиции; 3) привлекательность быта.

Пирогов поступил в университет, чтобы стать врачом и ученым и потому что было у него к этому призвание. К определенной цели и по определенному основанию он и шел совершенно прямым, не дрожащим, не колеблющимся путем. Просто — он поступил, начал учиться и слушать лекции, изучать ряд предметов, от одного к другому, ничего не пропуская, не уставая, радуясь каждому часу занятий. Это и есть норма. Для этого нормального и существует университет, для этого он был основан. Так должно бы быть и со всеми, во всем. Но этого нет.

Для чего поступил Толстой, судя по воспоминаниям "Юности"? Как только он поступил, так и "перестал ходить на лекции". Но тогда для чего же его отдали родители? Родители его не для "чего" отдали, а "почему" отдали: отдали потому, что "нельзя быть образованным человеком, не побывав в университете", и что "вся образованная Россия есть университетская Россия".

Это как перелет птиц: попадали листья, воздух холоднее стал: и все поднялось, все поднялись и полетели. "Куда?" — "В Африку, на юг". — "А вы?" — спрашивают множество шалопайничающих студентов. "Да так, вообще. Все же учатся. Кончают курс в гимназии и поступают в университет. И мы". — "Да вам что нужно в университете?" — "Ну, как что? Лекции, сходки, профессора, книги. Много шума и много движения. Политика и наука. Все, вся цивилизация. Все нам нужно. Мы пришли за цивилизацией в университет. Тремся около нее и золотимся. На это истратить четыре года и тысячи полторы денег — стоит. Потом будем золотыми".

Это — для богатых, со средствами. Бедный думает иначе:

— Мои родители из нищеты не выбились. Всю жизнь были в зависимости, бьши "униженные и оскорбленные". Могли бы быть не хуже других, но никуда не пустили их, потому что были они с первоначальным образованием. Теперь я достукался до аттестата зрелости, а как достукаюсь еще до университетского диплома, то будет разговор другой. И тех, кто унижал моих родителей, — я сам унижу. По крайней мере стану независим от этих подлецов. Университет — это свобода. Университет — это независимость. Университет — это дорога куда угодно, дверь во все комнаты, во все отделы цивилизации. Пройти ее непременно нужно, а там уж я осмотрюсь и выберу.

Чичиков ведь вечный тип — без его индивидуальных черт, а в общем очерке "пробивающегося к состоянию и силе" человека. Его надо только представлять серьезнее и трагичнее, чем это сделал Гоголь. Что такое "классовая борьба", о которой теперь говорят все, которая требует подчинения себе всех других целей, подчинения самой цивилизации, парламентаризма, политики и проч.? Да, это Чичиковы идут "стенкою" на Чичиковых, одни Чичиковы хотят сесть на место других Чичиковых, Чичиковы еще в юности и без средств хотят занять кресла "их превосходительств" Чичиковых, ну или — вождей народных, глав партий и проч. и проч. Ведь есть места казенные, а есть и приватные. Есть место губернатора, есть место директора фабрики, есть место видного члена такой-то фракции. Суть дела в том, что везде "место", т.е. положение, сила и обеспечение. И как Чичиков "все переносил", только бы добиться своего, "выйти в люди", так теперь множество в университете сидит и ожидает диплома или упорно работает и получает диплом даже "с отличием", не имея к науке никакого интереса.

Нужно заметить, что часть этих Чичиковых превосходно работает, как и Чичиков был ведь "весьма талантливым молодым человеком". От этой части людей, как она ни неприятна и ни вредна везде, — невозможно отделаться никому, ничему. Везде она "безукоризненна"... Это есть вечное явление, что-то вечно присущее всему человеческому. Но ровно столько, сколько у нас есть на службах и везде шалопайничающих чиновников, невежественных врачей, явно бессовестных инженеров и вообще людей "никуда", — ровно столько есть в университете их "эмбрионов". Вот эта-то часть, часть бездарных Чичиковых, есть, собственно, единственная настояще-отяготительная часть состава студенчества. Хотя Толстой только "числился" в университете, но ничему не учился, — до такой степени ничему, что в биографии и сочинениях его нельзя отыскать ни одной черточки, зависимо идущей от университета, но, вероятно, никто не захотел бы оторвать его от университета. Ну, например, сто студентов "числятся" в университете, а лекции не посещают: какой вред от этого университету? Вред вот от тех, которые толкутся в университете, "заходят" на лекции; которые занимают в аудиториях место, занимают его в кабинетах, лабораториях и проч. Словом — топчут пол, портят воздух, всем мешают и ничего не делают. От плохих Чичиковых.

Конечно, не надо объяснять, что все эти плохие Чичиковы суть радикалы и "числятся" в левых партиях. "Числятся", как они везде потом и всю жизнь будут "числиться" и получать жалованье. Как в пору первого Чичикова все утверждалось на фундаменте "повиноваться начальству", так все теперь утверждается на фундаменте "не повиноваться начальству", и в четыре университетских года все Чичиковы должны заполучить это "утверждение в духе своего времени", столь же неодолимо нужное, как утверждение "в благонамеренности" было нужно для Павла Ивановича. Поэтому глуп и неудачен тот студент, который за университет не побывал в какой-нибудь "неприятной истории" — без большого риска, но неприятной, и даже очень. Например, за участие в "массовой, огромной, очень принципиальной" сходке был исключен из университета, с правом поступить через год в другой университет. Еще лучше — административная высылка на год, на два. Это — турнир нашего времени: состязание в храбрости, испытание неустрашимости. Кто его выдержал — "посвящен в рыцари". Само собою разумеется, все смышленые — посвящаются. И это не вся причина, но значительная часть причины, что университетская жизнь так шумна и политична; "все рвутся в опасность". При этом положении как не быть "бою". Без убийств — как и на древних турнирах, но с ранами, ушибами, звонкими ударами копий, мечей и лат.

Жизнь как жизнь. Отчего ее не любить.
Все минует, все пройдет!
Что пройдет — то станет мило.

Мысль свести университет к прилежному сиденью на партах и внимательному выслушиванию лекций — навсегда будет неудачной. Нельзя забывать, что университет кроме того, что это есть наука и царство наук, — есть вместе огромный быт, традициональный быт, и вместе исторически волнующийся. "Красное", "белое", "левее", "правее" — все в нем есть. Это качает корабль, когда он идет по волнам. И пусть его качается. Только бы на мели не стоял, только бы шел. То есть только бы в громаде университета, грязной, сорной — лежали золотые зернышки. Только бы не переставали в нем Пирогов и Толстой. Но доказать, чтобы они в какое-нибудь время перестали — невозможно. Ведь в университете были и Чехов, и Гаршин. Едва ли очень были прилежны. Они были в университете не так давно, уже "в наше печальное время".

Не нужно плакать, а лучше смотреть спокойно на дело. Весь сор из университета нельзя убрать и, по-моему, не нужно. В "соре" есть тоже много хорошего. В том, что я назвал бы "богемою" студенчества, в его разгильдяйстве, лености, поразительном иногда невежестве — во всем этом, однако, есть что-то такое безвредное, милое. И Пирогов, и Толстой только и могли самовоспитаться в такой вот "богеме", какая описана в "Юности" и какую описывает Пирогов у себя "в десятом номере" (общежития), или какая передана Погодиным в первых частях его "Дневника". Все минует, все пройдет...


Впервые опубликовано: Новое Время. 1908. 6 авг. №11638.

Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.



На главную

Произведения В.В. Розанова

Монастыри и храмы Северо-запада