| ||
|
«Смута» есть до известной степени «сумятица», т.е. та болезненная уторопленность мыслей, чувств и дел, в которой они теряют правильное расположение и нормальные очертания, сталкиваются, искажаются, ломаются. Это — как ветер, который ворошит и перевертывает солому на крестьянских избах; ветер смуты также перевертывает мозги, миросозерцания, инстинкты, убеждения. Пустое и легкое при смуте взлетает вверх, но все ценное, ценные мысли, ценные чувства западают куда-то вниз и как будто на некоторое время вовсе теряются из исторического багажа нации. Наше духовенство, без всякого помысла о возможности и необходимости для него самостоятельного своего положения и своего независимого и оригинального голоса в текущих делах, разделилось и перебежало в два лагеря, равно чуждые церкви и враждебные евангельскому духу, — крайний радикальный и крайний черносотенный. Одно и другое в равной мере антипатично, в одном и другом перебегании равно сказалось отсутствие какого-либо собственного достоинства, какого-либо о себе самом сознания. Церкви как будто и не бывало, и, не находя своего храма, своего дома, священники и епископы разбежались по чужим квартирам, где они и приняты-то едва ли с достаточным уважением. Речи епископа волынского Антония в Г. Совете и священников Афанасьева и Пояркова в Г. Думе не стяжали славы духовному сословию. С другой стороны, и политические партии, к лозунгам, программам и даже к жаргону которых присоединились или применились эти духовные лица, конечно, не были так наивны, чтобы не понимать, что это вовсе не церковь стала на их сторону, церковь во всем своем мировом и историческом значении, а всего три голоса не особенно сильных умом людей, носящих рясу, но далее этой внешности не простирающих своей связи с церковью. Обо всем этом напоминает одна строка синодального определения от 29 сентября касательно торжественного благодарственного молебствия 17 октября: именно та строка, где говорится о «Христовой свободе», которая отнюдь не смешивается со своеволием. Давно пора вспомнить! Пора вспомнить, что Христос все свое учение именовал «освобождением», освобождением от всяческих уз, угнетения и насилия; таким образом, даже по форме Евангелие никак не допускает к себе черносотенных подползаний, якобы воздвигающих стяг борьбы между прочим и «за веру». Но еще сильнее Евангелие отталкивает и ту анархию духа, которую носят социализм и революция. Христос призывал всех людей к «свободе» прежде всего и впереди всего от желчных, гневливых, завидующих и всяких вообще братоненавидящих собственных чувств, к свободе от черной капли яда, которую, увы, каждый почти человек носит в груди своей, и уже после всего этого к свободе внешних отношений. «Сперва заслужи свободу, а потом и пользуйся ею» — так на прозаический житейский язык можно было бы перевести высокое христианское учение о свободе. Всякое другое учение о свободе и даже всякое другое приобретение свободы нисколько не обогатило бы человека, как выигрыш большого куша в карты не упрочит благосостояния завзятого игрока и мота. Способ приобретения вообще сокровища так же важен, как и самое сокровище, даже важнее; богатство без труда не богатит, свобода без самообладания или без известной доли кротости, братства и миролюбия — только простор для дебошей. Бесконечная разница между свободою, принесенною Христом на землю, принесенною для благоустроения земли и на которой действительно построилась вся европейская цивилизация, и между свободою, какая с диким завыванием выползла из якобинских нор и начала рубить головы всем инакомыслящим. Очень хорошо это выразил покойный Достоевский, который говорил о французских коммунарах, что они предложили соотечественникам и затем, по международному характеру коммунизма, целому миру на выбор: «La liberte ou la mort» [«Свобода или смерть» (фр.)]... Да, «будь свободен или ложись на плаху», «становись республиканцем, или голову долой». Конечно, это сатанинская, дьявольская свобода; полная противоположность тому братолюбию и миролюбию, какое принес на землю Христос. Мы вошли 17 октября в конституционализм, можно сказать, не только не перекрестясь, но и не сняв шапки; точно ничего великого, радостного, вызывающего на благоговение не совершилось. Пора опомниться. Священникам, духовенству, нисколько не расходясь с новым поворотом русской истории, следовало приложить все заботы, чтобы внести в него ту мягкость, человечность, взаимное прощение обид и терпение, какое составляет отличительную черту христианского общества, христианского духа. Впервые опубликовано: Новое время. 1906. 1 октября. № 10974.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) - русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|