В.В. Розанов
И.Л. Щеглов (Леонтьев)

Во вторник, 12 ноября, исполнится двадцатипятилетие литературной деятельности Ивана Леонтьевича Леонтьева-Щеглова, напечатавшего в ноябре 1877 года одноактную шутку "Влюбленный майор". С того времени стали появляться в печати его повести, рассказы, романы и пьесы, и псевдоним писателя "Ив. Щеглов" приобретал с каждым годом все большую известность. Его беллетристические произведения печатались в "Новом Времени", "Отечественных Записках", "Вестнике Европы", "Русском Вестнике", "Русском Обозрении" и в других изданиях, пьесы исполнялись на столичных сценах и в глухих провинциальных городах.

Юбиляр родился 6 января 1856 года в Петербурге. Трех лет от роду он был взят на воспитание своим дедом бароном В.К. Клодтом фон-Юргенсбургом, родным братом знаменитого скульптора. Материальной и моральной поддержкой барона И.Л. обязан, по его словам, лучшим дням своей жизни. Учился и воспитывался он во 2-ой военной гимназии (ныне второй кадетский корпус), затем кончил курс в Павловском военном училище. Произведенный в офицеры, отправился в Крым, где находилась 13-я артиллерийская бригада. В это время молодой офицер попробовал свои силы на журнальном поприще. Летом 1875 г. случилось в Севастополе землетрясение. Необыкновенное событие дало И.Л. тему для корреспонденции. Он отправил ее в "С.-Петербургские ведомости", и вскоре корреспонденция была напечатана. К скудному офицерскому содержанию явилась некоторая прибавка в виде гонорара. Русско-турецкая война увлекла юбиляра на Кавказ в действующую армию. Ему пришлось участвовать в двух сражениях и видеть близко, как умирают люди от шальных пуль. Вскоре он выбыл из строя и попал в госпиталь. Русским борцам приходилось нападать на неприятеля и обороняться от тяжких болезней, распространившихся в армии. И.Л. захворал, и настолько серьезно, что последующие поездки на кавказские минеральные воды, хотя и облегчили его немного от страданий, но все-таки не восстановили его здоровье вполне, и в 1883 г. он был вынужден покинуть военную службу с чином капитана.

Во время войны в походной палатке под Кюрюк-Дара он набросал свою первую пьесу "Влюбленный майор", затем в период лечения занялся писанием рассказов. Весной 1881 года появился его рассказ "Первое сражение", встреченный критикой единодушным одобрением. Выйдя в отставку, И.Л. всецело отдался литературной работе. Им написано множество рассказов, романов и пьес. Из них некоторые настолько рельефно оттеняли юмористическое в жизни, талантливо подмеченное автором, что многие заголовки его произведений, напр., "Дачный муж", нашли широкое распространение в разговорном обиходе. Из его крупных романов известны "Гордиев узел" и "Миллион терзаний", из рассказов: "Дачный муж", "Убыль души", "Идиллия", "Корделия" и др. Наибольшее же количество его произведений появилось в драматической форме. Ему принадлежит до тридцати оригинальных пьес ("В горах Кавказа", "Затерянный мудрец", "Господа театралы", "Красный цветок", "Мамаево нашествие" и др.). Из них выдающимся успехом пользуется пьеса "В горах Кавказа". Кроме того, И.Л. приходилось выступать неоднократно и в роли публициста, отзываться статьями на разнообразные вопросы текущей жизни и полемизировать с целью добиться правдивого и нелицеприятного отношения к литературным труженикам и к их работе. Ему же принадлежит ряд статей о требованиях, которые могут быть предъявлены к народному театру. Статьи эти изданы отдельной книгой "Народный театр".

Грустная усмешка, сатира без негодования и злобы, но сатира всегда умная, составляют неотделимый колорит повестей, рассказов, романа и драматических произведений И.Л. Щеглова-Леонтьева. Назовем из них "Убыль души", "Около истины", "Миллион терзаний", "Корделия", "Миньона", "Военные очерки", "Проводы", "Мир праху", "Петербургская идиллия", "Дачный муж", "Затерянный мудрец", "Сон холостяка", "Театральный демон". Автор всегда был в литературе несколько одинок, не опирался ни на какую фракцию очень определившихся и твердо сплоченных мнений, которые поддерживали бы и облегчали его личные усилия, давали бы воздух под крылья. Напротив, нечто сырое и мглистое, как холодный петербургский туман, давило крылья нашего писателя и отняло много свежести и игры в его первоначальном таланте, как рожденном для смеха беззаботного. В таких темах как "Убыль души" и "Затерянный мудрец" сказалось обширное миросозерцание, не как resume сотни прочитанных книг, а как плод

Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.

Эти наблюдения и "сердечные заметы" дали бы натуре более энергичный материал для большего негодования, для обширной сатиры; но у нашего автора все смягчилось и перешло в грустную улыбку слишком усталого человека, который укажет и назовет зло, характеризует позорное или смешное в человеке и в жизни, нарисует его, как фигурку скульптор, и обольет ее тонкою ирониею, но не поборет его, даже не кинется ему навстречу грудь с грудью. Пассивность, доброта и жалоба — слишком великорусские черты за XIX век — составляют нравственную прокладку почти всех трудов И.Л. Щеглова-Леонтьева. Мы не касаемся его изобразительного таланта, который в некоторых произведениях, как например, "Около истины", достигает большой силы и дает образы человека и обрисовку положений, которых невозможно потом забыть. Великие фигуры Гоголя и Пушкина суть его путеводные в литературе звезды, и обоим им он посвятил то проницательно-восторженные строки, то кропотливо-пристальные изыскания (о Пушкине — в отдельной книге "По следам пушкинских празднеств", Гоголю — в "Затерянном мудреце").

По-видимому, выразиться так о писателе — значит сказать о нем нечто большее, ибо кто же из русских писателей не считает Гоголя и Пушкина "путеводными звездами" в литературе; но мы этого "общего" не хотим сказать о И.Л. Щеглове, отмечая в нем настойчивый, продолжительный, очень углубленный культ к двум названным именам, чего далеко не встретим не только у многих, но и просто у многих русских писателей. Он принадлежит к плеяде тех спутников, которые не просто тяготеют, а вращаются около двух названных огромных светил нашей словесности, — вращаются любовно и с пониманием, не помышляя ни об уклонениях в сторону, ни об отсталости от них. И не за их славу, даже, не столько за труды их, сколько за великую их личность, и нравственную и умственную, наконец, даже биографическую, он привязан к ним. Точки зрения Гоголя и Пушкина на все обстоятельства русские, на русского человека и характер его, можно, кажется, признать окончательно проверенными и принятыми у всех умных русских людей. Из них не выходит и И.Л. Щеглов, внося в сюжеты своих произведений ясную мерку русского здравомыслия и нравственное русское прощение. Героям его нигде не является "герой", ни очень яркое событие. Везде "герой" и единственное "событие" рисуемое — это серые будни нашей жизни и серенькие люди, мелькающие в поле нашего зрения, зрения естественно утомленного, зрения раздраженного, но в корне и в основе любящего. Нравственное суждение автора, как и всякого здравомыслящего русского человека, одобряет и привязывается, до известной степени даже "благодарит" за самое существование — только простое и естественное, успевшее уклониться от всяких вычурностей, недорасти до них (простые русские люди) или перерасти их (идея "Затерянного мудреца" и до известной степени "затерянной мудрости"). В самом деле, русская действительность во всей ее океаноподобной величине расслаивается на три пласта: самый нижний слой и верхняя тоненькая пленка, последняя демократия и первая аристократия, мужик и философ — сливаются и в сердце, и в разуме, в чувстве Бога и чувстве природы, даже в способе жить и приемах мысли. Между ними лежит слой невообразимой толщины всяческой изломанности людской и житейской, испорченного сердца и отравленного мышления. Взгляните на русскую литературу, и вы увидите, что она вся проникнута сознанием этого, вся болит об этом. Этою болью и сознанием, проникнуты произведения И.Л. Щеглова-Леонтьева.

Добрый юмор его нигде не желчен, разве в редкие минуты, на редких страницах, встречаясь с неблагодарным, злым, предательским. Но он этого не ищет, не выискивает. Большею частью он следит за смешным, во что ударилась русская простота или выведенная из равновесия (в нижнем слое), или в "поисках за светом" (в верхнем слое). Он не привязывается умом и взором к крупному характеру. Да и есть ли, не исключительны ли они на Руси? Жизнь русская перед нашим автором не расчленена на индивидуумы, не выразилась еще в лицах, а обща, безлична, есть именно бытие фона без начатого на нем выразительного рисунка. Так, в сущности, рисовали все великие эпики, по указанию Гоголя, напр., особенно Островский. Все рисуют не олицетворившуюся еще Русь, любя ее в огромной слежавшейся или неправильно взбудораженной массе. К этим рисовальщикам русских будней и русского будничного характера принадлежит и И.Л. Щеглов-Леонтьев. И произведения его хранят в себе множество верно схваченных штрихов русского человека, в конце концов штрихов милых, хотя бы и повседневных, порой спускающихся до вульгарного. "Ну, хорошо, каков ни на есть русский человек, и сколько вы над ним ни улыбаетесь, И.Л., мы все же его любим, и даже именно в том виде, как вы его рисуете, и захватывая в сочувствие свое и эту вашу тоже очень и очень русскую улыбку". Так хочется определить и творчество автора, и наше невольное отношение к этому писателю.

Впервые опубликовано: Новое время. 1902. 12 нояб. № 9588.

Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.