...Вы писали в «Новом Времени», по поводу проекта нового семейного уложения. Вы проводили там мысль, что право развода принадлежит самим супругам и от процедуры его должны быть вовсе или в значительной степени устранены суды как духовные, так и светские. Мне приходилось слышать, что в православной Румынии развод совершается чрезвычайно легко и просто, без малейших задержек и препятствий со стороны церкви или государства, и без всякого участия консисторий или судов. Именно, процедура развода такова: если муж и жена не желают далее сожительствовать между собою, то оне приходят к своему приходскому священнику, заявляют ему о сем и тотчас же получают от него развод. Вот и все**.
Что может быть проще и легче этого? Что может быть удобоприменимее и целесообразнее этого? «Какой поп повенчал, тот и развенчал». Ведь брак совершается священником по заявлению со стороны жениха и невесты о их добровольном согласии вести супружескую жизнь. Для заключения брака не требуется ни консистории, ни суда. Достаточно тут бывает санкции одного только священника. Соответственно этому и расторжение брака должно производиться одним только приходским священником, без всякого участия консистории или светского суда. И как верна, как неподражаемо правильна в этом отношении практика румынской православной церкви! Эту практику, по глубочайшему и искреннейшему своему убеждению, я признаю единственно верною, единственно удобоосуществимою и единственно целесообразною. И как хотелось бы, чтобы эта практика поскорее введена была и в нашем отечестве! Как хотелось бы, чтобы кто-либо один, рукою властною, одним почерком пера зараз зачеркнул все пункты, статьи и параграфы «Проекта Нового Уложения» по вопросу о разводе, заменив их одним только простым параграфом румынской практики! Думаю, что ничего лучшего для России пожелать нельзя. И если жениться дозволяется до трех раз, то и разводиться должно быть дозволено до трех раз, и притом с непременным и непререкаемым правом для той и другой разведенной стороны вступать в новые законные браки. Нынешняя гнилая, бессмысленная, фарисейски лицемерная практика, не дозволяющая виновной стороне вступать в новое законное супружество, должна быть раз навсегда брошена в Лету забвения.
Теперь еще несколько слов относительно Ницше, по поводу статьи Шестова «Философия трагедии» в «Мире Искусства». Мне пришлось однажды от одного восьмидесятилетнего почтенного протоиерея выслушать такой каламбур о законе: «Закон что паутина: слабый в нем завязает (вязнет, запутывается), а сильный его разрывает». В этом каламбуре заключается полное и безостаточное и объяснение, и оправдание для Ницше. Понятным становится инстинктивное стремление этого философа взобраться на ту крутизну нравственного сознания, с высоты которой «Отец Небесный солнце Свое сияет на злые и благие и дождит на праведные и неправедные» (Мф. 5,45), где словно теряется различие между добром и злом, где словно исчезают и испаряются самые понятия о добре и зле, где снимается с человека всякая ответственность в том, что мы называем злом, где остается одно только «благоволение к человекам». Ведь когда человек переступает границы закона, то он не вступает в область чистого отрицания, а вступает в царство Духа святаго, где «Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Римл. 8, 26). Такой человек, как нарушитель закона, данного Сыном Божиим, как бы лишается права на ходатайство за него со стороны Сына Божия. Но он еще не пропал, ибо есть еще за него Ходатай. Это Дух Святый. Такой человек поступает под покровительство Духа Святаго, Который есть именно Дух любви Отчей, Дух благоволения Отца Небеснаго к человекам. Мы привыкли все явления жизни рассматривать с точки зрения закона и совсем забываем о существовании Духа Святаго, и только потому нам кажутся странными такие люди, как Ницше.
Ваш протоиерей А. У-ский
Дорогой В. В.!
Что сказать по поводу ругательных писем, пересланных вами мне для прочтения? Скажу кратко: «Блажени есте, егда поносят вас, и рекут всяк зол глагол, на вы лжуще. Радуйтеся и веселитеся».
______________________
* Рубрику «В своем углу» я и не назвал бы этим именем, если бы предполагал ее наполнять своими только статьями. Напротив, в последние годы я испытал всю огромность интереса узнавать взгляды русского человека, не писателя по профессии. Из частных писем я узнал, сколько ума, любви к родине хранится в нашем обществе. И сколько возможно, я позволю себе отводить часть своего «угла» этим умным, думающим людям в России.
В. Р.
** Так было и в России до самой эпохи Петра Великого; и нет никакой причины не вернуться к этому церковно-правильному и граждански удобному способу развода. Пожелания общества, и самые энергичные, должны быть направлены сюда.
В.Р-в
______________________
Какое важное изречение приводите вы в своей статье из блаженного Иеронима!* Да, вот как рассуждали умные и человеколюбивые отцы и учители церкви! Что в нашей современной практике осталось от этой древней мудрости и человеколюбия?
Прекрасно вы говорите в статье о Достоевском и Вл. Соловьёве, что Достоевский чувствовал искупление. Это действительно можно чувствовать, или живо ощущать. Мне привел Бог в своей священнической практике встретить два случая, когда я судил о человеке уже не по понятиям греха и добродетели, а только по сознанию милости (от прилагательного милый), дороговизны, бесконечной ценности известного индивидуума для своего сердца; когда всякое сознание о грехе или добродетели куда-то совершенно и бесследно исчезло, испарилось, улетучилось, померкло, как меркнет свет звезд при появлении утреннего солнца. Что это за чудное состояние — не видеть, не чувствовать, и даже не иметь силы или способности, или душевного органа к тому, чтобы видеть или чувствовать в своем ближнем грех! Это истинное ощущение искупления. И конечно, не иначе и Христос Искупитель отнесется к искупленному Им человечеству, как и обещал Он устами древнего пророка: «Я буду милостив к неправдам их, и грехов их и беззаконий их не воспомя-ну более» (Иерем. 31, 34, поел, к Евр. 8, 12)**.
Ваш протоиерей А. У-ский
______________________
* Были, в одной статье, цитированы мною слова бл. Иеронима: «Церковь не осуждает ни вторых ни третьих браков и точно так же позволяет выходить замуж за пятого, за шестого и т.д. мужа, как и за второго», и в другом месте говорит тот же древний учитель церкви и один из величайших ее писателей и ученых: «Не осуждаю вторых ни третьих, даже, если можно сказать, осьмых браков: пусть иная примет и осьмого мужа, только бы перестала любодействовать». Из почтения к этому слову учителя церкви, для вдовцов и вдовиц, после которого бы мужа или жены они ни остались, позволительно вступать в новое супружество (реальное), которое если не будет благословлено, то вина неблагословленности и остается на отказавшемся совершить обряд, а сами сожительствующие должны смотреть на себя как на живущих в полном законном, по бл. Иерониму, браке. В. Р-в.
** Все эти мысли и наблюдения, сюда относящиеся, чрезвычайно важны, и А.П. У-ский, если бы даже в кратком письме набросал о случаях, ему известных, «состояния искупительности», — оказал бы большую услугу. Кто знает, может быть, мы все в неведении касательно главной тайны Христовой.
В. Р-в.
______________________
Дорогой В. В.
О, как горячо я благодарю вас за статьи о Бухареве («Нов. Врем.» от 12 декабря). И книжка Знаменского, и личность Бухарева вполне стоят того, чтобы о них заговорить. Пора перед всей Россией помянуть добрым словом первого пионера у нас прививки христианских начал жизни к обычной нашей мирской среде. Бухарев поистине послужил корнем этого направления религиозного сознания, которое на наших глазах разрешилось в «Новый Путь». И если много есть и будет людей, сочувствующих «Новому Пути», то все они тем самым будут уже друзьями и поклонниками и Бухарева. А как рада и благодарна вам будет Анна Сергеевна, слишком тридцать лет вдовствующая его супруга! Вы доставили ей несказанное утешение.
Прочитал я в «Русском Вестнике» вашу статью: «Демон Лермонтова и его древние родичи». Все прекрасно. Ясно видно похвальное, обычное вам, стремление уследить и открыть в древних языческих религиях зерна и следы света истины, и потому тем более грустное впечатление производит невежественная и высокомерная рецензия на эту вашу статью, помещенная в № 15 «Православно-Русского Слова». Впрочем, появление таких рецензий вполне понятно. Ведь «Православно-Русское Слово» является прямым и верным наследником традиций приснопамятного Виктора Ипатьевича Аскоченского. Чего же лучшего можно ждать от него?
Преданный вам протоиерей А. У-ский
Дорогой В. В.
Последнее ваше пространное письмо ко мне — целая философская система. Это истинная и подлинная метафизика. Я думаю, Владимиру Соловьёву Бог потому и послал смерть, чтобы лишить его возможности дать России метафизику, ибо метафизика его была бы слишком погрешительна в истине и произвела бы большую путаницу в русском религиозном сознании. Но Бог не восхотел допустить такой путаницы.
Припомните в «Критике отвлеченных начал» выдержку из преподобного Исаака Сириянина о том, что такое сердце милующее. Итак, до какой степени любви и жалости к миру преподобный Исаак дошел путем аскетизма, до той вы дошли путем брака и семейства. И в этом величайшая правда и величайшая святыня полового соития. Крайне желательно, чтобы мысли, изложенные в письме ко мне, вы развили в большую статью или целую книгу*.
Чтобы понятнее вам было печатное описание, посылаю вам маленькую иконку Софии Премудрости Божией. Икона мною освящена. Не правда ли, как замысловата, как красива и художественна икона! Но, увы! не пришлась она по духу русскому народу. Петербург, Петербург! Город поклонения Пресвятой Троице! Скоро ли наступят времена, когда народ русский будет восходить к тебе славить имя Господне (Пс. 121,4) в том виде, в каком оно открыто нам в Новом Завете, т. е. славить имя Пресвятые Троицы? «Да будет мир в стенах твоих, благоденствие в чертогах твоих! Ради дома Господа Бога нашего желаю блага тебе» (Пс. 121,7,9).
Возмогайте в Господе и в державе крепости Его (Ефес. 6, 10).
Ваш прот. А. У-ский
______________________
* Не до книг и даже не до больших статей теперь. Время дышит нетерпеливо.
В.Р-в.
______________________
Дорогой Василий Васильевич!
Хочется сказать два слова о споре Вашем касательно христианства и язычества с М.О. Меньшиковым. М.О. Меньшиков имеет вообще о христианстве искаженное и грубое представление. Говорил я так на основании критики его на сочинения и дело Н.Н. Неплюева, помещенной в «Неделе» уже много лет назад. Последний его фельетон, вам в ответ, вновь подтверждает мой отзыв о нем. Не понимать и искажать Неплюева и Розанова значит не понимать и искажать христианство, значит быть чуждым Духа Христова. Г. Меньшиков продолжает осуждать и отрицать древний греко-римский языческий мир, упуская из внимания то маленькое обстоятельство, что Христос пришел «не судить мир, но спасти мир» (Иоан. 12, 47); что Бог во Христе не отринул мир, но «примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их» (2 Кор. 5, 19); что Христос, сошедши во ад, всем тамошним насельникам проповедывал спасение и избавление (1 Пет. 3, 19), и что, весьма вероятно, что в то самое время, как г. Меньшиков порицает и осуждает древних греков и римлян, все они, поверив проповеди Христа во аде, вместе с благоразумным разбойником находятся вместе со Христом во Царствии Его Кого же, значит, мы осуждаем? Оправданных Христом. Чьим же духом мы дышим, если осуждаем тех, кого Христос оправдал? Христовым ли? С другой стороны, кого дурачить думает г. Меньшиков, когда утверждает, что Мережковский и Розанов пытаются возродить язычество на христианской почве. Понимая так литературную деятельность Мережковского и Розанова, М.О. Меньшиков тем самым свидетельствует, что он держится тех старых заскорузлых византийских понятий о христианстве, за которые Византия вот уже четыре с половиной века находится в опале у Бога. Что же? Или г. Меньшиков желает, чтобы и на русских христиан распространилась эта Божья опала, под бременем которой стонет Византия? Сохрани нас Господи от такой беды. К счастию нашему, совсем не туда пошло русское религиозное сознание. Или г. Меньшиков думает зачеркнуть всю вторую половину XIX столетия и выбросить из бытия Жуковского, Бухарева, Влад. Соловьёва, Янышева, Гусева, Чичерина, Розанова, Неплюева, Мережковского? Нет, теперь уж ни Меньшикову и никому другому не остановить того могучего и многоплодного поворота русского религиозного сознания, который дан названными первоклассными русскими умами. Или г. Меньшиков мыслит себе христианство, как нечто неподвижное, в виде неорганической глыбы, вроде скандинавской гранитной скалы? Но мы, следуя за Христом, представляем и будем представлять себе христианство, как живое растущее и развивающееся дерево (Матф. 13, 31, 32), которое дает и новые ветви, и новые листья. Для нас христианство не исчерпывается национальными вкусами и понятиями одного народа, хотя бы то и греческого, но должно удовлетворять национальным вкусам и запросам всех народов, на все времена до окончания мира, причем всякий народ, вновь вступающий в состав христианства, непременно заметит в христианстве такие черты и стороны, которые не бросались в глаза предшествовавшим христианским народам. И нам, русским, стараться быть лишь подражателями грекам, стараться лишь повторять собою Византию, к чему приглашает нас М.О. Меньшиков, значило бы отрекаться от своей исторической личности, как особого самобытного народа в семье других народов мира.
Обаятельно было девство для сознания христианского грека, но у нас на современной Руси что-то очень немногих оно собою пленяет. От старой византийской подлинной девственности у нас на Руси остался один только наружный покров ее, одна только жалкая фальсификация. Ясно, что мы способны воспринимать и усвоять себе христианство с иной стороны, чем с какой воспринимали и усвояли его византийцы. В чем же наша особенность? Многочисленные лучшие и благороднейшие русские умы второй половины XIX века дружно, настойчиво и упорно приглашают христианство в семью, в среду мирского общества. Очевидно, это не случайность, а наша национальная особенность в деле веры, наша историческая задача в моменте развития и возрастание христианства. Верные данному историческому моменту, Розанов и Мережковский вот и призывают христианство с его лучезарной небесной святыней в самую центральную точку христианской семьи, в ту точку, без освещения и без освящения которой самое понятие о христианской семье разлетается вдребезги.
А М.О. Меньшиков, как и некоторые другие, во весь народ кричит: «язычество». Странное понимание в устах человека умного! Но, должно быть, «не у всех знание» (1 Кор. 8, 7), не всем дано «вкушать сокровенную манну» (Откр. 2, 17), не для всех приподнимается та завеса, из-за которой для слуха Пифагорова лились чудные звуки гармонии мира.
Нет, не язычество вызывают из могил на русскую православную землю Розанов и Мережковский, а святыню христианства из греческих монастырей выманивают в русскую семью, ту святыню, которою русская семья доселе не обладала и которой русскую семью не научили ни греки, ни русские подражатели их. Это такой вопрос, основательно и правильно решить который, роясь и копаясь только в греческих хартиях, нет никакой возможности. Нам, русским, приходится решать его заново и самостоятельно.
Ваш прот. А. У-ский
2*
Дорогой В. В.!
Пишу вам из прекрасного Киева, и как ни странно — из «интернациональной» гостиницы. Живу я сейчас в Киеве в ожидании диспута на магистра богословия. Диспут сегодня в 6 часов в Духовной Академии.
Тоскливо одному. Прекрасное утро. На душе мелькнуло воспоминание, не знаю почему — грустное воспоминание о вас. Может быть, то пролетела огненная искра душевной скорби далекого друга, что вы теперь все чаще и чаще стали оправдываться перед читающею публикой в ваших убеждениях и взглядах.
Конечно, «блаженные времена» Пушкина минули. Нельзя теперь сказать в смысле пушкинского высокомерного аристократизма: «Я царь; я сам себе закон; презренная чернь» и проч. нелепые глаголы. Образование, просвещение, культура сделали свое дело. Масса читающей публики — это своего рода ареопаг. Тут теперь совершается суд, обсуждение и осуждение. Обращаться к этому «суду чести» не только не возбраняется писателям, но это их первый долг. И я не о том хочу сказать, зачем это вы так часто стали говорить публике: «Не заподозривайте меня...». А я хочу сказать вам: «Дорогой В. В., пишите так, чтобы не было нужды в самооправдании». Это излишне для вас. Скажу откровенно, эта apologia pro vita mea [защита своей жизни (лат.)] на многих действует не в пользу вашу. Из вашего литературного венца начинают сыпаться увядшие цветы. К чему это? Преждевременно. Нет, не преждевременно, а просто не нужно, никому не нужно. Нужен ваш гений, нужна ваша душа, сердце, ваш литературно-философский глас, к которому привыкли люди искренние, лучшие русские люди. Нужно огненное, правдивое устремление ваше в глубину современных религиозных тем, но не нужна ваша прицепка к таким понятиям и фактам языческой и иудейской культуры, которые не говорят нам лично ничего. Вас Россия любит и читает, по-моему, за вашу прекрасную личность, и личное симпатичное настроение. Об этом поведайте еще и еще, без устали, без конца. Это ваше призвание и долг, и честь, и слава.
А то вот ужасно больно читать ваше ответное письмо М.О. Меньшикову (№ 9570; «Споры по недоразумению»). Выходит не то какой-то трагизм, не то комизм. Вы не язычник, да и Меньшиков этого не говорит о вас, да кто может это сказать, кроме Бога; религия языческая лично не касается вас; это просто алгебраический знак у вас. Но вы восхищаетесь культурой язычества и иудейства, вы невольно берете отсюда только «жемчужные перлы» для вашего узора. Но ведь это литературно-философская идеализация. Зачем она нам, русским, православным христианам, людям, личностям, живым, живущим существам. Культура языческая и иудейская — уже умерли, разрушились. Осталась одна археология и медленное, печальное, унылое переживание ее. Это уж вне личной, а следовательно, и семейной и общественной жизни нашей. Нельзя вставить картину в разбитую раму. Жизнь требует своего, нашего, да — именно нашего. Об этом нашем, личном нужно говорить, его объяснять, его улучшать; но не вставками, но не «примерами благочестия» из языческой культуры и иудейских «преданий старцев». У нас свое сердце, своя душа, своя семья, свой Бог — сюда устремлять все в жизни русской должны все общественные деятели, начиная с писателей, только тем и интересных, что они проявляют, объявляют наше, родное, близкое, дорогое, вечное. И если нельзя культуру отрывать от религии, дело жизни от личного бытия, то и созерцание устоев нашей религиозной и этической жизни должно идти только чрез наше родное христианство. История нашей культуры должна отразиться в истории и жизни нашей религии, и ни в чем больше. И наши религиозные недостатки скроются, если мы будем думать «умом Христовым», слышать Его нежное сердце, уловлять Его чувствования. «Этика христианства» (по вашей формуле), а по моей, Евангелие Христово — учение о царстве Божием на земле — не только для дикарей, но и для ученых европейцев. Здесь одна цель — личное бытие, культура и религия. Нет раздела даже в умозрении, даже в философии, в литературе. Если бы у нас в жизни общественной было больше Евангельской (религиозной) простоты и истины, и добра, и теплоты, как бы засиял «свет тихий святой славы Отца небесного, блаженного, вечного!»
Истинно уважающий вас свящ. И. Филевский
______________________
* Мне пришлось быть в сложной, внимательной переписке с двумя священниками, А.П. У-ским и И. Филевским. Первый — ум строгий и критический, сердце — любящее; второй — ум пламенный, вообразительный (если можно так выразиться), вместе робкий и несколько уклончивый. Применяясь к установленным авторитетам нашей духовной литературы, я одного назвал бы Филаретом нашего нового движения, а другого Иннокентием консервативного стояния. Внимательный читатель заметит, как в этих двух богословских умах различно опрашиваются и вызывают различные до противоположности чувства одни и те же вопросы, напр. отношение к юдаизму и язычеству. А.П. У-ский весь полон чаяниями «универсализма христианства», и у него это — не мечта, а воля и мысль. Отец И. Филевский пуглив, и вместе как-то уклончив ласкающим своим языком, каждый куплет которого кончается присказкою: «Посиди на месте». Певчий талант Филевского ведет к застою; а в сердцевине его — самовосхищение (т.е. не собою, а эпохою своею, status'oм quo обсуждаемых вещей) и какое-то равнодушие к миру, который на все его сладкие звуки может ответить кратко: «Ты мне не пой прекрасных надгробных песен, а дай помогающего лекарства».
В. Р-в.
Впервые опубликовано: Новый Путь. 1903. № 2. С. 142-152.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.
|
