| ||
|
История, о которой мы говорим, уже сделалась предметом пересудов в печати. Подробности ее, в обстановке письменных доказательств, мне сообщила потерпевшая, как и передали о ней третьи лица, просившие принять здесь участие. Случай так полон принципиальных вопросов, что посвящающий свои силы рассмотрению семейной неурядицы в России не может обойти его молчанием или невниманием. Сидя за завтраком, генерал-майор Я.П. Петров аппетитно выговаривал: — Вот покушаю, встану и начну ей мозги чистить... Это относилось к испуганной жене, которая жалась в угол, зная, что пришел час ее. Иногда это стереотипное выражение разнообразилось в другие: "Буду ей башку молоть", "буду мозги ей ковырять". На генерала это как "накатывало". На вопрос мой несчастной женщине, пришедшей с печальной повестью, отчего она не ушла от такого мужа гораздо раньше, она наивно ответила: — Это не постоянно было. Пройдет месяц, полтора, ничего нет. Я и надеялась... — Столько лет? Она молчала. В ней нельзя было узнать бывшую институтку Смольного института, прошедшую и педагогические классы при нем с наградою. Пожилая, почти старая, убого одетая, она и в лице являла что-то притерпевшееся до тупости, косное, несопротивляющееся. "Сопротивление", попытка обратиться к суду и искать защиты в печати вызвала у нее то, что, произдевавшись над нею много лет, бравый генерал прогнал ее с тремя детьми от себя, сказав: "Теперь мне до вас нет дела, живите, как знаете, семья мне надоела, хочу пожить для себя, пожить один". В феврале 1906 г. он выдал ей с тремя дочерьми, тогда 9, 7 лет и четырех месяцев, отдельный бессрочный вид на жительство, записав в него и детей, т.е. отстранив их от себя. Но когда выгнанная в нищету и голод женщина обратилась в суд с ходатайством о пособии от него на пропитание детей, он скрыл свою квартиру, так что повестку суда некому было вручить, и затем выкрал одну из дочерей от матери и сделал попытку выкрасть другую. Генерал получал пенсии и эмеритуры 265 руб. в месяц, из которых по молчаливому расчету закона часть предназначается на жену и детей. О выдаче ей этой части она и хлопочет в петербургском окружном суде, и это ходатайство, без сомнения, будет удовлетворено. — Может быть, он имеет другую семью? — предположил я невольно. — Этого нет. Но просто мы ему надоели, а к деньгам он скуп. Я взяла паспорт на отдельное жительство, так как что же это за жизнь была, и потому, что он этого хотел. Он и раньше уже пытался просто оставить нас в каком-нибудь далеком провинциальном городе, попросту забыть нас. Но я узнавала адрес, собирала, занимала сколько-нибудь денег и приезжала к нему с детьми. Все кончилось "раздельным жительством"; но он деньги, скопленные средства и пенсию, взял себе, а детей отдал мне. Между тем они в возрасте, когда началось учение. — Где же и как вы живете? — По углам, в комнате у знакомых, в надежде, что заплачу из выданного по суду. Она сказала, что одна из дочерей учится в частной гимназии г-жи Бастман на Петербургской стороне. Сюда со скандалом и шумом в урочные часы ворвался генерал, придя на урок в класс, требуя выдачи дочери. Дочь не была ему выдана, так как не им, а матерью была приведена в учебное заведение. О шуме и беспорядке, им произведенном, было сообщено начальницей гимназии градоначальнику. — Неужели же некому было вступиться, когда он приступал к побоям? И что за отвратительные выражения: "Мозги ковырять, башку молоть"? — Это любимое его выражение, когда он бил и солдат. Он всегда в голову бил, должно быть, чтобы не сохранилось следов. И меня всегда по голове. — И никого не было? Вы кричали? — Не кричала, пока было выносимо... А когда кричала, никто не мог войти, потому что пасынок держал дверь! — Какой пасынок? — От первой его жены сын, а мой пасынок... — Да что Петербург, — Туркестан, что ли? Как смел молодой и интеллигентный человек принимать участие в побоях своей второй матери? А если он поступал так, неужели вы не могли пожаловаться его непосредственному начальнику? — Я приносила письменную жалобу его начальнику генералу N, но, по всему вероятию, она не была передана ему, потому что никакого ответа не последовало. Или он на нее не обратил внимания. Вот бы где следовало проявить себя суду чести... Как это поставлено? Неужели подобным образом избиваемая и истязуемая жена не может обратиться к корпоративному обществу товарищей мужа и получить в них рыцарскую защиту? Каким образом нельзя, без риска ответственностью, без риска службою и общественным положением, ударить по щеке официанта в трактире, певичку в загородном саду, а можно сколько угодно колотить "по башке" генеральшу и бывшую институтку? Неужели только потому, что это муж? Неужели закон не может сказать, что это и мужу не дозволено? Неужели муж уже не гражданин, без гражданских обязанностей, а жена — не женщина, всюду в мире вызывающая идею покровительства и защиты? Что-то непонятное, совершенно непонятное, и по отсутствию определенного и близкого закона, и по отсутствию близкого, "подручного" суда, "своего суда", хотелось бы сказать. За грязную, буйную сцену на улице виновный отвечает перед полициею и у мирового, но за систематическое истязание дома?.. Если это в семье, — никто не отвечает по закону. В том и ужас, что такое беззаконие совершается "по закону". Какие-то ницшеанские законы, с правилами: "толкни ближнего к несчастию", "падающему дай упасть". Сумбур! Неужели об этом нельзя было бы подумать коллективному уму русских юристов? Неужели тут не могли бы помочь священники, умом, делом, советом и указанием на исповеди, ходатайством перед гражданским судом? Неужели из членов окружного суда нельзя было бы выделить одного со специальной функцией принимать и рассматривать жалобы по семейным делам? Но что самое главное: действительно все это происходит не в Туркестане, а как бы в Туркестане. И это в "благородной" среде! Тяжело, господа... Впервые опубликовано: Новое время. 1909. 20 июня. № 11950.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|