В.В. Розанов
К университетской реформе

На главную

Произведения В.В. Розанова


Умиротворяющая сила новых университетских правил сказалась с быстротой, какой нельзя было ожидать: очевидно, что отсутствие самостоятельности профессорской коллегии стояло постоянным раздражителем перед студенчеством, дразнило его, как красное сукно быка. Не уважался учитель, и в этом видели себя оскорбленными ученики. 1-го же сентября было по телефону сообщено из Москвы:

"Заседание совета профессоров для выбора ректора состоится завтра. Студенты между тем массами вносят плату за слушание лекций. Никогда еще не было такого огромного поступления платы в первые дни, и это объясняется благоприятным влиянием закона об университетской автономии".

Конечно, и объяснить нечем, так как еще накануне публикации новых правил не только было неизвестно, возобновятся ли занятия в высших школах, но почти было известно, что они не возобновятся. И вот, не сговариваясь, лично и разрозненно, в первый же день, как стали известны правила, студенчество повалило к дверям университета, удостоверяя в желании возобновить занятия самым ощутительным и достоверным образом — взносом платы за слушание лекций. И действительно, немедленно появилось следующее сообщение:

"Одновременно с совещанием профессоров происходило собрание студентов, на котором решено приступить к занятиям. Это решение благоприятно повлияло на большинство студентов".

Появились, с призывом к возобновлению занятий, статьи в "Русск. Ведом.", органе московских профессоров. И все это — не вяло, все с одушевлением, а одушевление одного человека, одушевление где-нибудь поднимает сердца в том же направлении и кругом. Чем можно было добиться этой умиротворяющей волны? Ничем. Никакая репрессия, никакое "заставление", понуждение, угроза, "лишение прав", отнятие у профессоров жалованья и пр. и пр. не дала бы того результата, какой дала мера прямо обратная: поверить, уважить человека и группу людей, согласиться с их настойчивым желанием, отнюдь не опасным, не разрушительным, не нарушающим никаких прав, хоть кой-кому и неприятным. "Неприятно" в Петербурге, зато "приятно" в Москве; "неприятно" в департаменте, зато "приятно" в университете. Что такое за привилегия на "получение приятностей" непременно в департаментах, в высоких комиссиях, у людей большого чина и жалованья. Их и без того Бог наградил. Надо и маленьким людям кой-какой "приятности".

На съезде делегатов от Академического союза, бывшем в последних числах августа в Москве, упомянуто было в одной из речей о заботах министерства о "сохранении и соблюдении в университетах наружного порядка", к чему за последние годы сводилась в сущности вся политика в отношении университетов. "Как бы не было шума и волнения; а остальное как-нибудь". Не чувствуется ли в таком отношении не только страшный внутренний беспорядок, но и прямо разгром, буря над всем учебным делом. Ведь это в своем роде "всеобщая забастовка", идущая и дошедшая даже до конца — сверху! Если весь нерв дела, идеал, полная удовлетворенность заключается в "тишине и порядке", то уже зачем же и собирать молодых людей и ученых мужей в таком количестве в одном месте? "Распустить их по домам", разогнать "толпу", раз в университете как самая сущность дела усматривается "шумящая толпа". Очевидно, глубочайший внутренний беспорядок, полная анархия дела заключалась в этом воззрении на университет, которое приняло побочное и неважное в нем за главное, за все. "Не шумели бы"... Ну, а занятия, наука, блеск преподавания, ученый авторитет, имена профессоров, с уважением произносимые и за границей? Ученые труды и участие в ученых экспедициях? "Ну, что это? К чему нам? Есть — хорошо, а нет — не плачем". В самом деле, какой ущерб для департамента, что, напр., русские не участвовали и не произвели сами ни единой экспедиции и ни единой раскопки в исторических странах Древнего Востока, в Египте, в Финикии, в Месопотамии, Персии? Ни одной. Никакого участия. Нет даже кафедры в университетах, посвященной этим предметам, тогда как на Западе это есть великая по успехам и занимательнейшая по результатам страница науки XIX века. Только г-жа Рагозина написала единственную популярную историю этих стран и сделала описание открытий в них. Кто она такая? профессор? в каких отношениях находится с министерством нар. просвещения? -Вольный человек!! И вот мы видим очень дельную сторону в опубликованных дебатах по поводу предположения основать "вольный университет": что там могли бы получить начало многие кафедры, т.е. преподавание многих наук, которых в университетах вовсе не читается. Ведь наши университеты именно в составе своих кафедр и в "утвержденном плане преподавания" (программа государственных экзаменов) есть буквально недоросль, который тащится где-то на задворках европейской науки и вечно повторяет "зады", да и "зады-то" не полные, а растерянные.

В "департаменте" народного просвещения этого вовсе не видно; просто — не интересно это. Ему все время интересно было, говоря аллегорически, выдран ли за уши такой-то студент, говоривший такую-то речь на сходке, или такой-то профессор, подпускающий "вольный дух" в лекции. И вся эта катавасия с "неблагонамеренными" профессорами и студентами, с визгами и свистами, с одной стороны, с распускаемой в аудиториях зловонной жидкостью и, с другой — с "арестами" и "высылкой на место жительства" до того противна, до того не отвечает духу и существу университетов, до того для них уничижительна и оскорбительна, что сердце падает при мысли об этом. Просто — нет университета. Есть какая-то вечно разгоняемая и все-таки неразогнанная сходка. "Пожалуйста, разъезжайтесь по домам", "мы не хотим разъезжаться, а останемся здесь": вот к какой "борьбе атлетов" свелся храм науки. И нельзя не заметить, что придирка, инициатива такого "переворота вещей" идет сверху, откуда выискивается, высматривается, выслеживается "беспорядок". Ну, а уж кто долго смотрит в одну точку — непременно увидит там "зловещее пятно" или "чертиков"; да и есть такой идеал "порядка", такая мера его, что никакой живой шевелящийся предмет не удовлетворит требованию "покоя"...

Вне сомнения, сама по себе "ученая коллегия" профессоров уже самым выбором себе жизненного занятия доказала и вечно доказывает, что она есть тихая из тихих, спокойная из спокойных. Шум или волнение, всякая буря до того не сродни университету в его верхнем, преподающем слое, что, когда она там разражается, она всегда бывает занесена извне или каким-нибудь царапающим, частным инцидентом, или "общим положением страны"; но и это "общее положение" все же получает в профессуре наименее острое отражение сравнительно с другими группами граждан, и притом преимущественно своею культурною, а не едко-политическою стороною. Это так очевидно! Это до того невольно! Против этого говорит только предрассудок!!

Самым выбором себе науки как содержания и интереса жизни профессура доказывает свою вечную "благонамеренность", но только в культурном и образованном смысле, в смысле историческом и философском, а не полицейском. Эту "благонамеренность" хорошего и честного гражданства и некоторой мудрости государству давно пора зачислить в "плюсы" своего существования, скорее холить и беречь ее, прямо даже нежить ее, а отнюдь не стеснять, не мучить, не придираться, не подозревать и вполне доверчиво, свободным голосом, обращенным к свободным людям, вверить ее попечению подрастающее поколение. И не бойтесь инцидентов, случаев, "шипов" около "розы". Всякие "случаи" пройдут. Опаснее общая испорченность почвы, зараженность воздуха, болота: таковые-то мы прошли, промучившись в них весь XIX век. Но, слава Богу, вылезли из него или вылезаем.


Впервые опубликовано: Новое Время. 1905. 7 сент. № 10602.

Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.



На главную

Произведения В.В. Розанова

Монастыри и храмы Северо-запада