| ||
|
Бюджет министерства народного просвещения увеличен на тринадцать миллионов. Наконец-то! Раньше министры народного просвещения точно боялись попросить себе увеличения средств, ожидая щекотливого возражения: "Зачем? Ведь вы занимаетесь бездельем" или "вы ничего не умеете делать". Так как это несколько походило на правду в отношении главных задач министерства: 1) выработать хорошего учителя, 2) воспитать и обучить детей, 3) создать расцвет наук и учености, — то министры и жались скромно в угол, довольствуясь ожиданием "что дадут". Было похоже на то, как нищенка стоит на церковной паперти "с ручкой". В "ручку" министров просвещения и клали кое-что их упитанные сотоварищи по креслу, придвигая к себе жирные куски: 1) на ремонт вагонов, 2) обмундирование плохо одетой армии или таких-то и таких-то чинов, 3) устройство новых портов для судов, конечно, иностранного плавания, так как русского плавания нет. Но дело в том, что за спиной министров "с ручкой" стояли беспризорные, невоспитанные и не обученные малыши со всей России и запутанные, заробевшие учителя гимназий... Одновременно с известием об увеличении бюджета министерства народного просвещения появилось, напр., письмо из Владивостока: группа родителей жалуется, что дети их, уже выдержавшие экзамен в гимназии, получили в числе нескольких десятков отказ в приеме за недостатком вакансий, т.е. помещения! Но это несчастие посетило не только Владивосток, но есть что-то вроде этой педагогической "cholera nostras" [нашей холеры (лат.)] и в Петербурге! Увы, и в Петербурге "вакансий" тоже для многих не бывает, т.е. тоже недостает помещения! Не знаем, случается ли это в Берлине или в Вене. Увеличение бюджета на тринадцать миллионов заставляет повторить то, о чем печать не устанет говорить, пока не увидит исполненным свое настойчивое и справедливое желание. Это об улучшении положения учителей. На этот раз я позволю себе поделиться кое-чем конкретным. В связи с моими статьями об этом же предмете мне было одним сведущим человеком рассказано о положении учителей в австрийских гимназиях. Оно — и почетнее, и — обеспеченнее. Лучшее обеспечение достигается через то, что все течение службы учителя разбивается на пятилетия, и прибавка оклада жалованья за нормальное число уроков и часов (у нас — за 12 недельных уроков) повышается с каждым пятилетием, т.е. при двадцатипятилетии службы оно повышается пять раз. У нас такое повышение совершается только по истечении первого пятилетия, один раз за все 25 лет, и затем для чрезвычайно ограниченного числа учителей совершается еще одна прибавка в конце службы. Но эта вторая прибавка составляет такую особенную и исключительную милость, которая по ее крайней редкости вовсе не входит в учительские расчеты и планы при предварительном выборе этой службы и в течение этой службы. Это — находка, а — не "моя собственность". Таким образом, в Австрии возрастание семьи у учителя не ведет к горю, как оно безусловно ведет к горю несчастных русских учителей: при четвертом, пятом ребенке — уже нечем прокормить жену и детей или страшно трудно прокормить, обуть, одеть. Затем, при выходе учителя в отставку, — после срока службы более длительного, чем у нас, — за ним сохраняется в виде пенсии оклад полного жалованья, получавшегося им перед отставкою. Это совершенно избавляет его от страха и забот во время службы о будущей своей инвалидности и необеспечении семьи. К сожалению, я не расспросил рассказчика, сохраняется ли эта пенсия, в виде полного жалованья, в случае смерти учителя для семьи его. Судя, однако, по ходу рассказа, — именно так. Затем, не маленькая вещь, — более почетная и более прочная постановка учительской службы. Учителя, более других обнаружившие способности и ревности к преподаванию, год на 15-й службы получают титул "гимназиального профессора", и это имя, сливающее их с профессорами университета, чрезвычайно ценится у скромных и добродетельных немцев, и нет причины, чтобы оно не оценилось и у нас. Тем более что в Австрии это есть не только титул. Такого "старшего учителя" или "herr Professor'a" гимназии утверждает в должности император, и его нельзя уволить от должности без доклада императору. Я был очень удивлен этим сообщением. Воображаю самочувствие такого учителя. "Во мне есть частица велений государя, потому что я могу быть уволен только приказом государя. Я служу не министерству, а Австрии". Скажете — мечта? Но, увы, не весь ли мир построен на мечте, и не захотел ли бы мир умереть со скуки, лиши его благородной мечты и мечтательности? "У нас, — заключил мой рассказчик, — учителя ужасно унижены, и это главное зло в их положении. Этот вечный трепет перед директором гимназии, от которого учитель вполне зависит в своей службе, так как попечитель округа никогда не разговаривает с учителями, не знает их вовсе лично, а лишь сносится о них с директором гимназии, — это положение полной и почти рабской зависимости от начальства, не только ежедневно, но ежечасно за ним наблюдающего, делает учителя вечно встревоженным, мнительным, робким". В самом деле, у всякого есть недостатки, и есть они у учителей, у каждого. Директор их не исправляет, потому что всех недостатков исправить невозможно; но за самые маленькие, безразличные, безвредные почти недостатки директор вечно грозит учителю, или учителю кажется, что он грозит ему за них. И учитель нервничает, беспокоен. От этого, может быть, и происходит раннее и почти всеобщее заболевание или недомогание учителей. У директора есть тоже недостатки, у попечителя они тоже есть; но за этими недостатками следят из другого города — из округа или из столицы. Нет этого беспрерывного стояния за спиною виновного, или почти виновного, или мнимо виновного: и директор, и попечитель могут спокойно исполнять свое дело. А учитель этого не может. Все это следует обдумать: и мне кажется, следовало бы без "собираний материала" и "статистики", т.е. без откладывания дела, провести эти несколько простых мер к улучшению нравственного и материального положения учителей, которые хоть немного сравняли бы русского учителя с учителем австрийским. Впервые опубликовано: Новое Время. 1908. 10 сент. № 11673.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|