В.В. Розанов
К законопроекту о переходе из православия в инославие и иноверие

Опыт двух первых Дум должен бы наставить третью Думу, что завоевания тем прочнее, чем они менее торопливы. Прогресс не есть кувырканье, — и народ не посылал депутатов для производства головокружительных salto-mortale на политических «трапециях». Все это невольно говорится, когда прислушиваешься к ожиданиям и пожеланиям части печати и части депутатов в области вероисповедного вопроса. Нужно опасаться, как бы запросив слишком, — не получить отказ и в том, что получено или почти получено. Дарование равноправия с православием старообрядцам, дарование столь полное, без урезок, есть столь великий и так долго ожидаемый шаг, что его совершение должно бы наполнить душу народных представителей тем радостным успокоением, когда хочется вздохнуть, отдохнуть, хочется крепко держаться за достигнутое, — и стараться не испортить его каким-нибудь неосторожным движением в сторону или неосмотрительным прыжком вперед. Именно таково сейчас положение вероисповедного вопроса. Нужда старообрядцев — русская историческая нужда. Прибавим к этому свободный переход из православия в другие христианские вероисповедания, — и мы удовлетворим если не массовым, то все же существующим в России течениям, наконец удовлетворим разным религиозным исканиям и церковным сомнениям немногих образованных русских людей. Но этим исчерпывается решительно все. Вне этого остаются микроскопические личные движения странных фантазеров, остается житейское чудачество и, пожалуй, озорничество, когда вдруг иной Петр Иванович Добчинский захочет удивить весь свет тем, что из христианской веры он перешел в шаманство, чтобы кормить кашей соснового идола и потом больно сечь его. Добчинские на Руси никогда не переводились: и, пожалуй, иная редакция эс-дечного журнала в месяц подписки на газету заявит во всеуслышание, что она в полном составе переходит в магометанство. В таком случае подписка не может не подняться: таковы русские нравы и всемирный интерес ко всему чрезвычайному. Но это — нравы и «явления» общества, с которыми решительно нечего делать закону и законодательным собраниям. Нужды народной в законодательном разрешении переходить из христианства в нехристианские религии не существует, а закон отвечает лишь на народные нужды, удовлетворяет народной нужде, — и ничему более, никаким схематическим интеллигентским пожеланиям и настроениям он удовлетворять не обязан. Закон — не чудачество, с одной стороны, и он не ученая академия и не интеллигентный клуб, с другой стороны, где делаются теоретические построения и построяются словесные воздушные корабли. Законы русские строились от «Русской Правды» Ярослава Мудрого, от «Судебника» Иоанна IV и «Уложения» Алексея Михайловича — до «Свода» и «Полного собрания российских законов» редакции Сперанского: весь этот почти тысячелетний труд и обнимаемые им тысячи статей русского закона покоробились бы и покосились бы, если бы около них вдруг встал или, вернее, вдруг «полетел бы на трапеции» закон о том, что «православным разрешается переходить из своей веры в магометанство, иудейство и язычество». Просто это вне как-то разумения, смысла, — не говоря уже о нужде и истории. Это не только не народно, — но и глубоко антиисторично, потому что никогда такой тенденции в нашей истории не проявлялось.

Просто, это не нужно. И притом не нужно никому.

Закон, особенно теперь, когда, через представителей, он исходит из народа, — должен в высшей степени бережно относиться и к чести, и даже к самым предрасположениям, предрассудкам народным, когда они не суть предрассудки вредные или опасные. Поэтому самая формула о переходе из православия в другие исповедания должна быть выражена деликатно, чтобы не оскорбить народного чувства к православию, которое сильно и древне, которое право и высоко. К сожалению, именно в последние десятилетия наш законодательный язык сделался как-то неискусен, бездушен, груб; это какой-то деревянный или суконный язык, без всякой поворотливости и без всякого следа в себе нравственных примесей. Чуткие депутаты должны сделать все усилия, чтобы не допустить в формулу закона выражение: «Дозволяется переходить из православной веры в иные», — так как «дозволяемое» в законе народ всегда принимает за «одобряемое» законом, за «хорошее», с точки зрения самого законодателя или законодательствующих учреждений, в данном случае — Думы. Это обидит народ, да ведь этого на самом деле и нет: Дума не «одобряет» и нисколько не именует «хорошим» переход куда-нибудь из православия. Настоящая точка зрения Думы заключается в том, что она потерпит, если кто-нибудь перейдет из православия, и не станет преследовать, через закон, переходящего. Вот этот оттенок «терпения», «терпимости», а никак не поощрения и не похвалы, и должен быть выражен в законе, который должен говорить народным языком, в духе и в оттенках народного говора. «Закон не вмешивается, не преследует и не ставит препятствий тому, кто захотел бы покинуть древнюю веру отцов и перейти из православия в иные христианские исповедания». Так или в этом роде, но непременно в этом, должен быть сказан новый закон, чтобы не оскорбить и не удивить слуха русского. Представители народные, будьте на этот час внимательны.

Впервые опубликовано: Новое время. 1909. 23 мая. № 11922.

Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.