| ||
|
«Росту народной русской культуры вредит засилье националистов. После битвы при Калке татары связали пленных противников, положили их под доски и сами сели на доски обедать. Современные националисты вошли в роль этих татар. Связав инородцев, они на их костях ораторствуют и пишут на тему: Россия для русских»... Так я прочел, в «Речи», за подписью социал-кулябки Философова, статью против себя, против А.А. Столыпина, покойной княжны Дондуковой-Корсаковой, с которой «основательно» отказались говорить шлиссельбуржцы, против Пушкина и его «Клеветников России», против Лермонтова и его «Бородина», против Толстого и его «Войны и мира»: все мы «осатанели» (слово Философова), все сидим на костях инородцев и жирно едим, жирно пьем, когда Мережковский и Философов по-христиански постятся над местом, где зарыт прах Мордки. Сидим, веселимся и кушаем, а косточки инородцев трещат... Встал — и пошел к гипсовой маске, снятой с покойного русского философа Страхова, где у меня хранятся нужные бумажки. И вот достал документ о притесненных инородцах: это — «Повестка о назначении дела (генерала Петрова против меня) к слушанию»: ...«На основании 882-й ст. уст. уг. суд. защитником ему, Розанову, председателем назначен присяжный поверенный Аркадий Львович Зильберштейн». При повестке приложен, на отдельном листочке: «Список, составленный на основании 589-й ст. уст. уг. суд.». Вот его текст: «Именной список гг. судей и товарищей прокурора 2-го уголовного д-та сбп. судебной палаты. Председатель д-та А.И. Руадзе, члены палаты: Л.В. Позен, И.Д. Архангельский, М.В. Лешко-Попель, И.П. Савастьянов, В.В. Граве и Г.И. Орлов. Товарищи прокурора М.С. Тлустовский, А.С. Червинский, И.Н. Шведер, М.П. Стремоухов, А.Н. Благовещенский, П.М. Устимович, О.Ю. Витер, А.П. Мякин, Е.О. Шарко, Н.А. Громов и М.В. Литовченко. За секретаря В. Зек»... Вот вам и «лежат под досками»... Не нашлось «Ивановых», «Семеновых», «Вознесенских» для суда в столице Империи... Но какой же «Иванов» не дурак и какой же «Зильберштейн» не умница? «Зильберштейн», очевидно, талант, а вот, напр., присяжный поверенный А.М. К-нцов, мой ученик по Елецкой гимназии, сидел-сидел в Петербурге, бился-бился, составил, несколько лет проработав (на невольном досуге), биографию К.Н. Леонтьева: ждал, просил, искал, — и никакого не только дела, но и делишка не нашел, с женой и ребенком, и вот сейчас собирается в провинцию что-нибудь искать, как-нибудь устроиться... и, поистине, найти Где оскорбленному есть сердцу уголок. Когда судилась в той же спб. судебной палате моя брошюра «Русская церковь», — то заседание началось часов в 8 вечера, и во всех отделениях палаты заседания уже окончились, но присяжные поверенные, желая, вероятно, послушать защищавшего меня С.А. Андриевского, задержались на несколько минут — и вошли в зал... Зрелище, которое мне открылось, было до того внушительно и страшно, что, признаюсь, я потерял способность следить за ходом защиты моей брошюры: плохо освещенный большой зал весь наполнился темным людом, с адвокатскими значками, между которыми не было ни одного русского лица, с этакою «русскою бородою» и русской походкой, словом, — признаки есть, ошибиться нельзя... Весь русский суд уже захвачен нерусскими, и тут «так сложилось дело», что вновь приходящему русскому «не просунуть и носа»... Ну, есть Андриевский, есть Карабчевский, еще, конечно, найдется десяток, может, два десятка на весь Петербург, которых уж никак нельзя было не пустить, сила у них большая, талант слишком яркий... Но все, что не «сом», все, что помельче «сома», — все это не пущено, в сущности, вовсе не «сомами», а «Зильберштейнами», которые «умны» и «подходящи» просто потому, что они «Зильберштейны» и что тут «свой своего держит и чужого топит»... «Чужой, которого топят» около русского суда — это «русский»... Когда (с месяц назад) я это передавал с горем г-ну Фарбману, руководителю книгоиздательства «Пантеон», — мне симпатичному еврею — он улыбнулся какою-то «знающею улыбкою» (и сейчас стал мне от этого противен) и ответил: — Да, ну что же... евреев никуда не пускают, и они захватили суд... Что «никуда не пускают» — я пропускаю: но что «захватили суд» — это его слово, слово еврея, полное глубокого сознания и глубокого удовлетворения. На «никуда не пускают» я имею только тот ответ, что, «куда бы их ни пустили», они и там «все захватят»... Захватят и не оставят даже «5-процентной нормы» русским... Так что кто же «лежит под досками» и жирно кушает, г. Философов? Ну, да возьмите русскую газету «Речь», печатающуюся в русской столице и на русском языке: уж не Философов ли там «сидит на доске», а «под доскою» лежит Гессен и Любош... Бедный Гессен: на нем сидит русский барин, русский помещик Философов, сын члена Г. Совета, и поет он, этот Гессен, в глубокой зависимости от Философова, русскую песню и в русских интересах... Барин Философов, счастливый Философов... Он поет свободную песнь и одному вдохновению покорен: Не для житейского волненья,
Ах, господа русские баре: скоро-скоро кошечка оближет ваши косточки и умоется лапкой... И, ей-ей, даже не вспомнит вашего многострадального терпения... Это как в Великий Четверток поется на всенощной: «Слава многотерпению Твоему, Иисусе»... Вспомнишь и, обернувшись к русскому люду, скажешь: — Слава многотерпению вашему, человецы... Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 25 октября. № 12795.
Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|