В.В. Розанов
Кого они выбирали???

Мучительный день измученной России... Потянутся к урнам партии, одни с торжеством и злорадною насмешкой над противниками, а другие с унынием, раздражением и проклятием. «Удалось!» «Сорвалось!» — вот восклицание, которое готово вырваться из тысяч грудей людей, несущих бюллетени к урнам и которое через несколько часов сорвется с этих уст и понесется по домам и улицам, оглашая наш город. «Удалось!» «Сорвалось!» — этот туман азартной игры заволок собою от политиканов и политиков несчастья нашей родины, а сами политиканы и политики заслонили собою от Европы и России здравый русский смысл, спокойный русский смысл.

Какое множество лиц появилось на фоне нашего парламентаризма, о которых Россия ни разу не услышала до дня этого парламентаризма. И с другой стороны, Россия не увидела в своем парламенте никого или почти никого из тех, кого она привыкла чтить, уважать ранее парламентаризма. Душа русская, талант русский во всяком случае в нем не представлены. Вот наше горе! И как не представлены лично талантливые русские люди в парламенте — так, можно думать, в нем и вообще не представлены талантливые стороны русской души. Кажется, больше всего в парламенте выражены сварливость, бранчливость, крикливость улицы. О знаменитом русском благодушии и не слыхать! Как будто его и не бывало, как будто это был миф! Благодушие русское вовсе «не представлено» в парламенте, и эта частица русской души, не худшая, кажется, горько плачет где-то в уголке, совершенно «провалившись на выборах». И поделом тебе, скромница: ты не умела ни кричать, ни орать, тебя и не приметили.

Без сомнения, сделаны огромные ошибки при установлении системы выборов. Все было вновь. Всему мы только теперь учимся. Совсем иное дело — прочитать о парламентаризме по книжке или испытать парламентаризм на деле. Напр., эта двухстепенная система выборов и то, что в выборщики можно выбирать только лиц, живущих в том же выборном районе, где и податчик бюллетеня, эта система имела последствием то, что весь образованный Петербург почти весь подает и завтра подаст голоса отнюдь не за тех лиц, коих каждый считает наиболее желательными в народном представительстве, а за каких-то подсунутых им кандидатов от партий, о которых подающий бюллетень обыкновенно не имеет никакого представления, никакой с ними связи, не имел никогда личного общения! Подача голосов сделалась «втемную», — и через это она сейчас же попала в руки сведущих «знатоков дела», т.е. «партий» и их организаций. Голосует Россия: но голосует-то она не за почетных в России людей, дорогих каждому русскому человеку, не за заслуги, не за талант, не за ум, не за высокую привязанность к родине, а за «октябристов», «кадетов», «социалистов»... Это все подсунуто. Это все сделалось и сделано помимо воли людей, которые понесут завтра бюллетени. Именно этим, т.е. совершенною неизвестностью для выбирающих людей тех лиц, которые указаны им со стороны партийных организаций, и объясняется в значительной степени огромный процент лиц, вовсе отказывающихся подать свой бюллетень, не участвующих в выборах, несмотря на принадлежащее им право. Просто русские люди оказались не так глупы, как рассчитали партии: они оставляют бюллетень лежать у себя в кармане, вместо того чтобы положить его в урну для чьего-то удовольствия, и отнюдь не для своего удовольствия. Множество русских людей не хотят «оказать любезности» партиям, может быть, равно презирая все партии и любя горячо Россию; но вот для «любви-то к России» и нет бюллетеня, не заготовлен бланк и, словом, нет никакого способа выразить свою любовь к России через формы нашего парламентаризма.

Всей России известные люди часто и почти всегда неизвестны населению той улицы, на которой они живут. Улица их и не выбирает; с другой стороны, «вся Россия» также не может их выбрать, ибо она обязана выбирать только по участкам. «Знаменитые люди» остаются «за флагом» парламентаризма. А выбираются какие-то «известные своей улице» люди, юркий адвокат Иванов или врач Петров, и «представляют русский народ». Где жил Менделеев? Этого России и даже Петербургу неизвестно. Это известно было только десятку и много сотне лиц, лично знакомых с ним семейно или которые к нему приходили по делам, но которые, к несчастью, жили все не на Забалканском проспекте, где он жил. На Забалканском проспекте лавочникам, домовладельцам, приказчикам, ремесленникам, даже учителям школ и гимназий вовсе не известно было, что среди них живет автор книги «К познанию России». Они бы его выбрали, — но не могут, ибо вовсе им не известны знаменитые люди, живущие в их участке. И они выбирают своих «участковых людей», в своем роде «не помнящих родства Иванов». Получилось «участковое представительство», а не всероссийское. Им быстро овладели партии, партийность, которая не справилась бы с русским умом; ну, а обстричь шерсть с участкового обывателя — это могут партии самые завалящие. «Вы нас обмеривали на коленкоре, а мы вас обмеряем на парламентаризме». Так и случилось. Уже через год появилась разочарованность в парламентаризме; но она нисколько не относится к существу парламентаризма, к существу конституционализма, а только к крайне неудачной системе выборов, нами принятой. И все друзья русской свободы, настоящей ее свободы, через немного лет подадут свои бюллетени за единственную партию, настоятельно нам нужную, которая лозунгом своим напишет одну строку: «Реформа избирательной системы».

В прошлые выборы торжествовавшая кадетская партия провела в Г. Думу двух безгласных кандидатов Н. Кареева и Кедрина. Кедрин пребывал совсем безгласным, а Кареев раскрывал рот для глупостей. Неужели кадеты, прошедшие в огромном большинстве в выборщики, не могли назначить никаких других имен? Неужели в Петербурге, где столько высших учебных заведений, публичная библиотека, музеи, где сосредоточена печать, где есть светила администрации, публицистики, финансов, промышленности, торговли, где живет столько авторов замечательных или любопытных книг, — неужели в этом Петербурге не нашлось пяти людей умнее двух болтунов, Кедрина и Кареева, и одного дотоле никому не известного адвоката Винавера? Будь бы так, можно бы Петербург назвать самою скудоумною столицею в Европе, ничтожнее Белграда и Бухареста. Но вот, видите ли, секретному организационному комитету кадетской партии нужны в Г. Думе именно пешки, а не головы: ибо самостоятельная голова может и не пойти на привязи этого организационного комитета, не поплестись вслед за «умницей» Милюковым, уму которого, впрочем, Россия поверила в кредит. Этот честолюбец довольно мелкого разбора и «умница» не в широкой государственной политике, а в закулисной интриге не захотел рисковать, выпустить из своих рук ниточки, за которые он дергает кадетскую партию. Талант в кадетской партии ему решительно не нужен; он, видите ли, сам талант, «я сам». Этот «я сам» указал на безгласных рыб, Кедрина и Кареева, которые не могли не поцеловать у него ручку за выбор и уж ни в чем не перечили своему барину. Проф. Петражицкий, как поляк и католик, как тоже профессор и всего только профессор, не мог составить противовеса Милюкову, который «страдал» в тюрьме. Ниточки остались в руках Милюкова: ибо, сорганизовавшись раньше и прочнее других, столичный организационный комитет кадетов, естественно, уже «принял в свои объятия» выбранных по другим городам кадетов и, таким образом, всю эту охапку пешек понес в место, какое ему нужно было, к провозглашению лозунгов, требований, выкриков, какие ему были нужны.

Что такое Милюков лично, «я сам» — это мы видели в «Речи», и вся Россия, весь Петербург это видел. Совершенно обыкновенная форма ума. Конечно, не глуп. Но ведь кто же особенно-то глуп теперь? Разве «пешки» кадетской партии. Милюков есть что-то серое, тусклое, именно не яркое, не гениальное. Ни черточки таланта, талантливости. Это сколок, но только вольный общественный сколок с тех господ в нашей бюрократии, которые передвигались от тайного советника к действительному тайному советнику и умирали членами Государственного Совета. Точь-в-точь, ни тени отличия. Только прежде заслуживались ордена, теперь заслуживается голосование, и прежде это делалось на «выходах» во дворцах, на парадах и военных смотрах, а теперь на митингах и еще вернее, безошибочнее — в «предварилке» или «Крестах»... «Такой умный человек страдает»... «Умный человек» помалкивает, и иной «умница», может быть, оттого и сидит полжизни по тюрьмам, что у него талант весь скрыт, если позволительно так сказать, в «органе сиденья». Вот это крепко и основательно. А во всей России кричат: «Какая основательная голова!»

Ну, и пройдут завтра кадеты, и начнется опять «кадетская масленица»... Но пока у кадетов «масленица», не прекратится у России великий пост.

Впервые опубликовано: Новое время. 1907. 7 февраля. № 11102.

Василий Васильевич Розанов (1856-1919) - русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.