В.В. Розанов
Кому и когда воспитывать?

Лозунг: "Воспитывать прежде всего, воспитывать даже впереди ученья" — дан нашей школе. Но это похоже на задачу, тема которой дана, а способы решения не указаны.

В самом деле, "кому воспитывать?" и "когда воспитывать?" — на два эти вопроса элементарная школа еще может ответить; а средняя, основная школа, которая собственно и вызвала поведением своих учеников постановку этого вопроса и руководителям которой указана эта суровая задача, ничего не может ответить на данный вопрос. Воспитывать — и некому, и некогда. В начальном училище, в сельском — сидит 50-60 мальчиков; и с ними все утреннее время бессменно проводит один и тот же учитель. Он знает их всех по именам. Они к нему привыкли. Здесь и лицо воспитателя, и время воспитания — перед глазами.

Возьмите университет и скажите ему задачу: "Университет должен воспитывать студентов", и вы уже вызовете только улыбку. — "Да мы их не знаем, - ответят профессора о студентах; "и, кроме того", добавят: — Мы обязаны прочесть курс лекций в уровень с состоянием науки". Два эти ответа снимают самый вопрос. И в общем хотя университеты не оставляются без сильных порицаний, однако никому в обществе или в администрации не придет на ум обвинять корпорацию профессоров данного университета за то, что студенты часто видны в "Bierhalle" ["Пивная" (нем.)], что они любят посещать загородные сады и проч.

Между тем гимназия в средствах воспитательного действия на учеников чрезвычайно удалена от типа начального училища и приближается к типу университета.

Учеников от 400 до 600 в гимназии. Директор: 1) дает, как и прочие учителя, уроки (обыкновенно — в одном классе уроки древнего языка), 2) связан отчетностью по гимназии и вообще составлением и чтением всех "бумаг", для коих не без причины же заведена канцелярия с письмоводителем, 3) представительством от гимназии в городе, т.е. участием во всех тех филантропических или властительных органах и явлениях в городе, с которыми связана та или иная материальная помощь бедным ученикам. Учитель может быть ни с кем не знаком в городе, но директор не может жить таким монахом: он сам является видным и властительным лицом в составе высшей городской администрации. А это прежде всего требует внимания и времени. Таким образом, директор лишь наблюдает, так сказать, за "поведением учебного заведения in corpore" и входит в поведение единичных учеников, только разве тогда, если случится какая-нибудь история. И тут у него роль не воспитателя вовсе, а администратора и судьи.

Конечно, влияние его на поведение все-таки огромно: влияние и в добром, и в злом, распущенном смысле. Но это непременно — не личное влияние, не частное, не на ученика Ивана или Петра. Директор держит строй учебного заведения. "Распущенным" или "строгим" учебное заведение является исключительно в зависимости от лица директора, его личного, индивидуального характера; от его болезненности (всегда — строгий директор) или цветущего здоровья ("директор у нас добрый"), от возраста (молодые добрее, старые всегда строже), от нервов и биографии. В персонале учителей, и именно почему-то преимущественно учителей математики, мне приходилось встретить личностей настолько "строгих", что, думается, доверь директорство им в самой распущенной, даже развратной гимназии, разбойничьего типа, и учеников в 600 состава, или дай им в руки юнкерское училище или кадетский корпус, опять же какой угодно распущенности, — они в один год поставили бы заведение "в струнку". И тут не одна сила взысканий, суровость, или по крайней мере не она одна. Есть какая-то тайна характера, железного, неодолимого, которую сразу все чувствуют, и сразу все начинают ей повиноваться. Таких я знал, за 12 лет учительства, трех математиков и одного латиниста. Все люди еще не старые, даже — не пожилые. Из них только последний был на самостоятельной должности: и не через год, а в самую неделю его появления в прогимназии, чрезвычайно распущенной, все стало "тише воды, ниже травы".

Теперь он хоть в губернском городе; служил ранее по маленьким уездным городам. А между тем какую пользу принес бы в Петербурге, Москве, в большом университетском городе и вообще везде, где "справы нет с учениками". Учителя математики, к сожалению, никогда не назначаются в директора и почти никогда даже в инспектора так называемых "классических гимназий", между тем как должность директора очень мало преподавательская и почти всецело административно-педагогическая.

Инспектор должен бы быть настоящим воспитателем учеников, но он дает уже очень много уроков, связан, как помощник директора, административной службой; а главное — множество учеников в 400-600 человек лишает его возможности лично заниматься судьбой, характером и воспитанием которого-нибудь порознь ученика, нуждающегося в особом воздействии, сливая перед ним все их множество в тусклую, безличную фигуру "вообще ученика". Инспектор фактически есть апелляционная инстанция при наказаниях: ему жалуется и учитель на исключительную выходку ученика, и ученик, если его учитель несправедливо наказал. Он имеет компетенцию наложить более строгие наказания, чем учитель, — и только.

Классные наставники исполняют роль свою фиктивно. За 160 р. в год, добавочных к жалованью учителя, эти рядовые учителя, заваленные трудом давания уроков (с 9 час. утра до 3 ч. пополудни) и поправления тетрадей (диктант, задачи, extemporale) у себя на дому, едва имеют возможность "отписаться" от своего "классного наставничества" исполнением формальной стороны этой должности: именно, составлением "отчетных ведомостей" за каждую из четырех четвертей учебного года, каковые каждый из них и прочитывает на большом "четвертном" педагогическом совете. Жалованье в 160 р. собственно они берут как добавочное к скудному учительству вознаграждению, и, начиная с директора, все понимают, что это так и есть, что "должность классного наставника" в сущности не имеет никакого реального содержания, есть педагогическая синекура, наравне с библиотекарством, регентством в церкви над хором учеников и проч. Давая урок, классный наставник — и дает его: тут не до воспитания, не до "влияний" на ученика, не до "бесед" с ним. А в прочее время он не видит его или их ("своих" учеников, коих он "классный наставник"). Польза, и большая, реальная, от классных наставников только одна: учеников, напр., обременяет огромными задаваемыми уроками, без предварительного объяснения их в классе, бесталанный или беспощадный учитель. Это бывает и было бы еще неизмеримо чаще, если бы не было классных наставников. Ученики тогда обращаются к нему (по терминологии "жалуются": но это всегда бывает деликатно и лишь когда ученики доведены до крайности бестактным учителем), и тогда он может, переговорив с учителем, повлиять на более ровное и правильное распределение учебного материала.

Вообще учебная роль классных наставников очень благотворна; можно сказать: с ними именно и вследствие их отошел в предания "мифический период русской гимназии", последние годы которого и я, как ученик, застал еще там (ровно в 1870 г.) и который страшно, жутко и смешно вспомнить. Первые 70-е годы имели такую обстановку учения, таких учителей и такие "происшествия" и "нравы", каких печатным станком закрепить невозможно. Всему этому разом был положен конец институтом классных наставников: вошел глаз, притом ближе к ученикам стоящий, нежели к учителям, в каждый порознь класс, и стал видеть и следить за всем, что тут делают все остальные учителя. И все "остальные" в отношении этого класса поподтянулись; и так "поподтянулись" через это во всех классах. Следует заметить, что почему-то "классного наставника" ученики всегда считают "своим", исключительным, немножко задушевным; и он так сам себя чувствует. Это я наблюдал без исключений. Даже "лютый учитель", если он случится как редкость, — в "своем классе" мягок и является защитником, ходатаем. С ним ученики неизмеримо откровеннее (при рассказе о "происшествиях"), нежели со всеми прочими учителями, к которым равнодушны, или нежели перед инспектором или директором, которые "не наши": и от них все скрывается, или они во всем обманываются.

Должность классных наставников единственная обещающая в смысле воспитания. Тут у учеников образовалось чувство "своего", "нашего класса" и "близкого доверенного человека", "защитника". Из этого можно много вывести. На этом можно много построить. Если бы должность классного наставника оплачивалась половиною учительского жалованья, т.е. он мог бы сбросить с плеч своих половину даваемых уроков и посвящать не минуты (в перемену), а часы "своему" классу; если бы далее он получил право сидеть на уроках других учителей (конечно, без права каких-нибудь замечаний), как сидят же классные дамы на уроках учителей в женских гимназиях, но с другою функциею — именно присматривать за самым преподаванием других учителей, а также и с готовностью помочь, поддержать ученика, слабого по данному предмету, то мы, может быть, получили бы начало ответа на вопрос: "кому и когда воспитывать", теперь стоящий без ответа.

Впервые опубликовано: Новое Время. 1904.14 авг. №10220.

Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.