| ||
|
Преподанные Государем Императором указания министру народного просвещения касательно преобразования средней школы кладут конец неопределенному ее положению и неопределенным ожиданиям общества. Важнейшие перемены, которые отныне можно считать «состоявшимися», заключаются в следующем: 1) Греческий язык отменяется (перестает быть обязательным) для всех воспитанников гимназий, кроме поступающих на филологический факультет и на факультет восточных языков. 2) Реальные училища дают право поступления в высшие технические заведения. 3) Возникает новый тип шестиклассного училища — для приготовления губернских служащих. 4) Энергично указуется развитие среднего технического и профессионального образования. 5) Подготовка учителей, заведение пансионов и ряд мер касательно нравственного и патриотического направления учеников обнимает нравственную сторону образования. Все эти рубрики в более или менее ясном виде уже предносились в ожиданиях общества. Уничтожение греческого языка вызывало ожидание сокращения гимназического курса до семи лет. В самом деле, греческий язык составлял более чем восьмую долю трудности общего гимназического курса. А если принять во внимание, что учителя будут лучше подготовляться, нежели было до сих пор и, следовательно, ученики пропорционально будут облегчаться в домашнем приготовлении уроков, главной трудности учения, то можно будущий курс учения и вообще признать не затруднительным и вполне бы усвояемым в семь лет. Но раз уже сохранен восьмилетний курс, то можно ожидать, что устранение из программы греческого языка дает простор шире и основательнее поставить преподавание других предметов. Между ними русская история и русская словесность выдвигаются на первое место. Избежание многопредметности в гимназии должно, нам кажется, остаться принципом школы: лучше немногое проходить, но основательно, твердо, подробно. Нужно не только усваивать предмет, но привязываться к предмету, находить в нем «вкус». Вот отчего вполне желательно, чтобы заключительные слова Высочайших указаний касательно «материала, который должен быть усвоен учащимися взамен греческого языка», — не были Ученым комитетом министерства истолкованы в смысле непременного введения нового предмета или даже нескольких предметов. Так называемое «отечествоведение» вполне может быть только расширенною и практически (с экскурсиями) проходимою частью родной истории, родной географии и народного творчества (часть курса словесности). Далее, изучение новых языков должно быть доводимо до способности читать без словаря средней трудности немецких и французских авторов. Но главным последствием сохранения восьмигодового курса, при облегчении его трудности приблизительно на одну пятую долю, должно быть окончание, и радикальное окончание, с контингентом «исключенных учеников», а равно с контингентом учеников «засиживающихся». Мы совершенно почти не знаем ни семинаристов, «выбывших до окончания курса», ни кадет военных корпусов — в таком же положении, ни студентов университета. Только гимназия растеривала больше половины поступивших в ее первый класс. Это есть безобразие, и общество вправе ожидать, и энергично ожидать, что министерство, наконец, даст ей гимназию, куда отдавая девятилетнего мальчика, родители, наверное, знали бы, что через восемь лет неограниченного им распоряжения со стороны учащего и воспитывающего персонала они получат оттуда приготовленного кандидата на университетский курс. Все жалобы на то, что семья сама виновата в неокончании курса ее сыном, ничтожно ввиду того, что таких жалоб не приносят ни кадетские корпуса, ни семинарии, ни университет. Исключения, конечно, бывают, но они должны быть редчайшими, непредвидимыми, и на которые бы удивлялись все: на сто учеников пусть один будет «исключенный по неспособности», но не более. Внимательно разобрав механизм учения, как оно совершалось прежде, нельзя не видеть причины «исключений» именно в нем, а нисколько не в семье и даже нисколько не в ученике. Припомним пресловутые экзамены в четвертом классе разом за все четыре года, при полном отсутствии устных экзаменов в первом, во втором и третьем классах гимназии, чтобы понять, что этот четвертый класс был какою-то непостижимою педагогическою ловушкою, куда попадали мальчики 15-ти лет, и в этом бессильном возрасте по крайней мере на одну четверть общего своего числа расшвыривались на все четыре стороны («исключен по § 34 за непереход в следующий класс»). Столь же редко, исключительно и ненормально должно быть и «оставление на повторительный курс в том же классе», т.е. сиденье два года в одном классе. Лишь продолжительная болезнь ученика может оправдать это. Все восемь классов и порознь каждый отдельный из них должен быть таков, чтобы его свободно усваивал без изнурения ученик со средними, даже только с посредственными способностями. С другой стороны, талант преподавателей и качества учебников и методы давания уроков должны быть так выбраны, рассмотрены и подготовлены министерством, чтобы ученик, если только он не урод и не больной, заинтересовывался предметом и находил в нем «вкус». Решительно нельзя винить ученика в «лености» и «неспособности», если, учив «от сих до сих» учебники шесть лет, он бросает их на седьмой с угрюмым молчанием и внутренним воплем: «Не могу более». Вся неспособность учителей перекладывалась на учеников и некоторая нерадивость учебного ведомства (за годы 1870-1900) в направлении к выработке учебников и учителей записывалась как «нерадивость учеников и распущенность родителей». Кто же не знает, что и родители, и ученики тех несчастных лет из кожи лезли вон, чтобы заполучить золотую бумажку «аттестата зрелости», открывающую юноше все двери и без которой все двери перед ними были закрыты. Итак, восьмилетний курс должен отныне сделаться в точности восьмилетним, никак не более, пребыванием ученика в гимназии, и оканчиваемым по крайней мере 95 процентами всех поступивших в первый класс гимназии. Впервые опубликовано: Новое время. 1903. 14 апреля. № 9736.
Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|