| ||
|
Г. Сослуживец покойного Кублицкого-Пиотуха порицает меня за торопливое объяснение его самоубийства, сделанное «без знакомства со средой, в которой произошло печальное событие». Между тем заметка моя уже тем не бесполезна, что вызвала сообщение г. Сослуживца о заботливом и предусмотрительном отношении к нему командира части и «его друга мичмана Э.». Сообщение это, без сомнения, все прочли с крайним удовлетворением. Приводимые в разъяснении г. Сослуживца слова из письма покойного: «...Другие, всегда склонные думать о людях хуже, чем они есть, поняли мой поступок иначе, т.е. объяснили его трусостоью или чем-то другим; резко, т.е. на словах или в поступках, это выражено не было, но я чувствовал, что на меня смотрят несколько странно. И мне кажется, я не ошибся...». — Слова эти для всякого читателя достаточно разъясняют внутреннюю, психологическую сторону самоубийства, прямо — причину поступка его. Затем, мы вполне доверяем и словам как г. Сослуживца, так и мичмана Э., что таковое подозрение покойного об отношении к себе товарищей было «безусловно ошибочно». Ум его горел, чувства были в смятении, — и он умер, собственно, жертвою мнительности, мнения своего, а не жертвой чего-либо фактического. Вот для предупреждения-го развития этого опасного «мнения», «мнительности», мне и казались целесообразными действия, которые мой критик назвал «сантиментальными». Не настаиваю на них, но позволю высказать несколько дополнительных слов по существу. Очевидно, молодой и прекрасный офицер погиб жертвой сословного понятия «чести», которое не вчера сложилось и давило на него столь же могущественно, как и на окружающую его среду. Понятие это, конечно, высокое и не подлежит ни малейшему оспариванию; но обсуждение вопросов, в каких именно случаях «честь» офицера пострадала и в каких не пострадала, нам кажется, может составить предмет суждения не одного специального сословия, но каждого русского. «Честь» — родная сестра «честности»: и где нет, абсолютно нет и тени бесчестного в поведении, напр., офицера, очевидно, им не утрачена даже пылинка из «чести». Я боюсь, не стала ли у нас в последнее время «честь» определяться как «гонор», «амбиция»: и «обесчещенным» не начинается ли у нас считаться человек, которого поведение абсолютно честно, даже, пожалуй, до героизма честно, до идилличное™, но в то же время не имеет в себе тех горделивых и великолепных выпуклостей, которые для насмешливого ума кажутся «бурбонством», для восторженного — «аристократически-воинственным», а для всякого спокойного человека есть, во всяком случае, что-то не русское, а не то польское, не то французское. Кублицкий-Пиотух не без причины и г. Сослуживцем определяется в самых высоких словах с нравственной и душевной стороны. «Нечестное» абсолютно исключено из образа покойного. И в то же время едва ли был относительно несчастия с ним такой же у всех в его среде определенный и решительный взгляд, как у командира части: иначе и поблагодарил бы он в предсмертном письме не одного командира, а выразил бы благодарность свою более общим образом, коллективно. Да и едва ли бы тогда ему «показалось» что-нибудь. Ведь ничего же ему не «показалось» относительно командира, которого он и благодарит в письме восторженно, как отца сын. Кончим мысль свою: нам кажется полезным начать твердо разграничивать понятие «марающего честь» в смысле «бесчестного», «позорного», показывающего слабость или черноту души, — и отнюдь не сливать это доблестное и великое представление с совершенно другими качествами души и поведения, «гордого», «самодовольного» или «самомненного», которые не суть русские, не суть нравственные, и даже едва ли особенно могут пригодиться перед пулями врагов, одинаково пронизывающими и грудь обыкновенную, и грудь, гордо выпяченную вперед. Впервые опубликовано: Новое время. 1903. 20 октября. № 9924.
Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|