В.В. Розанов
О староверии и староверах

На главную

Произведения В.В. Розанова



Относительно многих явлений можно заметить, что, не будь около них и из-за них излишне страстной борьбы, излишне упорного спора, и они сами не были бы так ярки, заметны. Существование их и история их прошли бы тусклее. Это в особенности применимо к нашему старообрядчеству. Если бы страстность патриарха Никона и остального духовенства того времени, особенно же приехавшего на Московский собор из Греции, не была так велика, то людям, не принявшим «исправленных книг» и поправленных в мелочах обрядов, было бы предоставлено, «впредь до вразумления», пользоваться прежними книгами и употреблять старые обряды, и так называемого «раскола» в русской церкви вовсе не произошло бы, существовала бы группа населения, именно «невразумленного», до времени, пожалуй, «неразумного», и за два века исторической жизни это «повреждение» зажило бы, опухоль на народном организме рассосалась бы, все, вероятно, сгладилось бы, уравнялось, пришло в норму. «Преследования» подняли на дыбы сперва сотни, потом тысячи и, наконец, миллионы людей; преследования и совершенно вредная полемика, взамен ожидаемых и нужных учено-исторических исследований, создала, можно сказать, все болезненное и, наконец, опасное явление «раскола». Каждая полемическая книжка подчеркивала явление, которого вовсе подчеркивать не следовало; каждая такая книжка резче обводила «разность веры», мотивировала отделение в вере. Всякая насмешка, издевательство, запрещение, стеснение прав — все это обособляло и обособляло, заостряло и заостряло в сущности тихое явление: желание молиться по книгам древней печати и кланяться иконам старого письма. Посмотреть на дело с никоновской строгостью, то ведь васнецовская живопись в Киевском соборе должна бы вызвать новый раскол. Ибо не следует забывать, что новые «пошибы» иконописания, не менее чем и типографское исправление богослужебных книг, были причинами «отделения»; и что сам Никон и вообще весь Большой Московский собор решили реставрировать церковь сообразно древнейшим, еще греческим образцам, уставам, типам, отметя московские и вообще туземно-русские «новшества». Старообрядцы взяли «perfectum» веры. Никон захотел поставить «plusquamperfectum». Мы теперь, со множеством новейших вариантов, куда можно отнести и живопись Васнецова, живем, пожалуй, в ее imperfectum, а ведь еще есть futurum веры? Вере все нужно, все и всякие времена; она всеобъемлюща. Иногда думается, что старообрядчество составляет почти нужный вариант веры, во всяком случае позволительный, не проклятый. При благом и обширном взгляде, старообрядчество почти входит в гармонию веры как остаток древнемосковского, древнесуздальского «пошиба» в богопоклонении. Ведь как страстно и как многие теперь, например, отрицают особое значение аскетизма, другие — защищают. Не делиться же из-за этого церкви, не разделяется же она? А уже это суждение простирает свои поползновения на самый дух веры, а не одну форму ее. И все существует мирно, без войны, от более расширенного, универсального духа самой веры. Словом, «раскола» никогда бы не возникло в условиях теперешней нашей психологии, теперешних представлений о церкви, о религии, и представлений именно верующих русских людей, верующей церковной общины.

А судить и вести дела вперед мы можем силами только теперешней русской психологии, теперешней живой, живущей церковной общины; нас всех, верующих. Все это устремляет нас к миру; устремляет к погашению не догматических «разностей веры», а самого ощущения этих «разностей»; двигает к затушеванию всяческих «обособлений» и в основе всего к затушеванию чувства обособленности; антагонизма, разделения. Не в этом ли самая мысль «единоверия», «единоверческой церкви»? Но, может быть, оттого «единоверческая церковь» и не получила особенного успеха и желаемых результатов, что стояла она изолированно, что около нее, вокруг нее не было соответственного движения в законах, в чувствах, в добрых пожеланиях, что не было «единоверия» в сердцах наших. Напрасно стояли отворенными двери «единоверческих» церквей, когда за те самые обряды, которые уже там были допущены как «истовоправославные», людей все-таки преследовали, угнетали, когда их опровергали и высмеивали в «миссионерской» полемике». Никто в эти двери и не входил, а о немногих входивших оставшиеся говорили, что они попали в «ловушку»...

Преследования создали «раскол» в сумме его психологических данных, в его гневе, азарте, злобе, во всем печальнейшем разделении. Без них это была бы тихая и безопасная вера «старопечатного» типа — и только. Итак, в субъекте своем, внутри души своей, люди дониконовских обрядов суть просто «староверы», «старообрядцы», каковыми неизменно и исключительно они именуют себя, оскорбляясь именем «раскольник» почти так же, как в другой области и другая группа людей оскорблялась именем «незаконнорожденный». «Раскольник» есть не имя, а кличка, и притом ругательная уличная кличка. Она ожесточает, и без нужды и пользы ожесточает сердца старообрядцев так же, как «свиное ухо» — татар, как «пейсы» — еврея. Для законодательного языка, для языка судебного и административного это есть просто неприличное словоупотребление, есть нечистоплотность языка и понятий. Закон должен и имеет право пользоваться только научно-точными, бесстрастно-точными терминами. «Откололись» от старообрядцев гневом своим, страстью своею, бранью своею — мы; и во всяком случае каким образом они могли стать «раскольниками», когда ничего и никогда не «раскалывали», оставаясь точь-в-точь в том положении, в каком была и исповедывала веру вся Русь до 1666 г. Итак, первым делом «единодушия», которое есть истинная дверь и к настоящему праведному, искреннему «единоверию», должно быть не только оставление, но и запрещение в полемике, в спорах миссионерских, в книгах и брошюрах употреблять слово «раскольник», неточное и бранное; не говоря о полном исключении его из языка законодательства, суда и администрации. Нужно заметить, что в народе, обществе и литературе не употребительно слово «раскольник»; всегда говорят: «Там живут староверы», «это старообрядец», а «раскольник» никогда не употребляют по причине совершенной бессодержательности и бессмыслицы самого слова, которое ничего собою не определяет и не выражает и значит только «не наш», «не мы». Что же это за употребление слова: «не наш»?!! Очевидно, подобную бессмыслицу нужно вовсе убрать. Она не убрана только из нечистоплотной полемики и фигурирует в ней исключительно в значении порицательного, ругательного термина; ибо и в серьезных, даже в богословских, книгах и статьях «раскольник» вовсе не употребительное слово и заменяется везде точно обозначающим, конкретным именем: «старовер», «старообрядец».

Можно сказать, эти последние люди сами стараются погасить «разделение», говоря: «Мы не раскольники»; т.е. что «в расколе, в разделении, в отделении от остального православного русского люда мы не хотим быть». С какой же стати мы в одном случае вводим «единоверие», а в другом «откалываем» от себя людей?! С имен надо начинать, ибо надо начинать с нервов. Раз уже законодательство решило двинуться по пути милосердия, нужно, чтобы первым его шагом была эта элементарная справедливость: возвращение людям настоящего человеческого имени вместо ненаучной уличной клички. Как еще до сегодня с клички начиналось в «собеседованиях» оскорбление, и, конечно, сейчас отсюда рождался гнев и упорство; так с имени начнется знак уважения: и они будет внимательнее слушать нас, как уважающих их людей, как людей просто вежливых и деликатных.


Впервые опубликовано: Новое время. 1905. 10 февраля. № 10393.

Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.


На главную

Произведения В.В. Розанова

Монастыри и храмы Северо-запада