| ||
Удивительно, как иногда частный глаз, единоличный и в стороне стоящий ум видит, и сразу видит то, на что глаза соответственного "ведомства" смотрят целый век и все-таки ничего не замечают. Как известно, проектированные и проектируемые новые уставы семинарий и духовных академий выдвинули вперед всего заботу о том, чтобы получить и образовать хорошего "священника", хорошего совершителя "церковной службы". Этой задаче были подчинены или, точнее, этою задачею были отодвинуты в сторону и заслонены все чисто научные задачи, например, духовных академий. Не вдаваясь в рассмотрение этого взгляда на духовное образование, обратимся к тому, как он выполнен, проведен? Увы, "наука"-то отодвинута и заслонена, а "хороший священник" и хорошая "церковная служба" нисколько не подвинулись дальше и вперед, сравнительно с тем, как все это стояло и стоит. Ну, вот голос? Простое чтение Евангелия, молитвы и делание возгласов? Простые четыре слова над склоненной до полу толпою молящихся: "Свет Христов просвещает всех", - можно произнести: 1) и скороговоркою, так что никто не разберет, а разобрав, ничего не почувствует, 2) можно произнести "перебитым голосом" (особый термин об "износившемся" голосе священника), причем вообще никто ничего разобрать не может у произносящего, 3) "отхватить" без всякого выражения, 4) и произнести с глубоким благоговением к произносимому слову, с сознанием его величия и всеобъемлемости, наконец голосом, так сказать, технически звонким, отчетливым и пр. В одном и том же городе Ельце мне приходилось слышать удивительное по выразительности и "четкости" (слышно в далеких уголках церкви) произношение акафистов о. Острогорским (ныне покойный) и выслушивать целые литургии в таком словопроизношении священника, что совершенно ни одного слова разобрать невозможно было, и обедня проходила как бы в молчании: никто ничего не понимал и не слышал. Об этом-то священнике, очень ученом, мне и объяснили, что у него "давно уже перебитый голос", каковой термин я услыхал в первый раз. Также не могу забыть двадцать лет назад слушавшуюся службу в соборной церкви города Белого, Смоленской губернии. Священник был сравнительно молодой еще и совершенно безбородый (при пышных волосах): ничего не росло на месте бороды и усов; особенность его службы, при значительной музыкальности голоса, отличалась (едва ли сознательно для самого служащего) необыкновенным одушевлением, какого я потом никогда не встречал. Происходило оно как будто от уторопленности, но без всякой торопливости на самом деле: он начинал "возглас", когда хор еще допевал последнее слово молитвы... как бы вмешиваясь своим особым и заметным голосом (говор) в звуки пения. Как бы "подхватывал" те тянущиеся звуки и, кончив "говор", опять как бы бросал хор в пение... И в самом говоре он, как бы резко занося звуки под потолок (свод храма), последние слова иногда длинного "возгласа" произносил быстрее первых, с нажимом ускорения, во-первых, и подъема, во-вторых. Что же получалось: служба точно летела, было что-то вообразительное и мечтательное в ней, зовущее и ведущее. Все превращалось в великолепную лирику богослужения. А слово? Слово умирающему? Слово венчающимся? Слово на исповеди? Здесь море действий священника необозреваемо. И, увы, наши священники почти еще не пустились "в плавание" по этому необозримому морю. Да и не знают, как пуститься; и наша семинария, да и академия среди своих "гомилетик" и "алгебр" решительно не говорят ни одного слова "будущему священнику" в наставление и в руководство на этом именно пути... Такой практический и жизненный путь! Все эти мысли, конечно, давно каждому известные, вспыхнули вторичным светом в моей душе, когда я прочел в "Церковном Вестнике", органе Петербургской духовной академии, о духовном завещании орловского дворянина А.А. Ефремовского, пожелавшего на оставленный им капитал в 70 000 рублей основать новую кафедру при академии. Это - "кафедра экспромта и дикции". Совершенно неслыханная!!! Это - не кафедра, таким образом, науки, каковыми напичканы академии, а кафедра искусства или мастерства, без которого поистине "должность священника" теряет все свои краски и не достигает своего смысла. В частном дополнении к завещанию покойный ныне Ефремовский так хорошо объяснил и так жизненно мотивировал свою мысль, что ее нельзя лучше пересказать; к тому же мысль эта - весьма полезное "наставление" духовенству вообще и большой "урок" целому ведомству, которому одному только не пришла на ум эта мысль и забота, занимающая всю Россию. "Назначив, - пишет завещатель, - в собственность С.-петербургской духовной академии двести двадцать акций Соединенного банка, для учреждения, по усмотрению ее кафедры или доцентуры экспромта и дикции, я хочу объяснить повод, вызвавший мое завещательное распоряжение.
Так кончается "дополнительная приписка" к духовному завещанию. О, как хотелось бы, чтобы эти дивные, простые и вразумительные слова 80-летнего старца разнеслись по нашей России! Сколькие увидят в них надежду на лучшее будущее! Как вообще весь этот поступок прекрасен: т.е. жертва деньгами, и на такое дело! Кто он по профессии, по должности? Хотелось бы знать; академический орган не потрудился об этом сообщить читателям, вероятно не находя это любопытным. А это очень любопытно. Еще "Церковн. Вестн." пишет, что "академическая комиссия из профессоров С.М. Зарина, И.Е. Евсеева, Г.В. Прохорова и Н.А. Коновалова займется вопросом о разделении капитала, в количестве свыше 70 000 руб., между церковью на помин душ родственников завещателя и вновь учрежденною при академии кафедрою или доцентурою экспромта и дикции, согласно частному дополнению к духовному завещанию А.А. Ефремовского, утвержденному определением орловского окружного суда от 17 сентября 1912 года". Нам слышится здесь что-то сухое и формальное, - в этой комиссии и в этих профессорах. Неужели "помин души" не мог бы быть радостно принят от такого исключительного радельца о церкви бесплатно?! "Даром получили - даром и давайте", - вот слова апостола в наставление Петербургской духовной академии. Как можно с такого человека брать деньги за помин души при академической церкви? Протянутая рука задрожит, протянутая рука опустится. На энтузиазм нужно отвечать энтузиазмом. Вместо взятия "на помин души", можно бы учредить хоть в Московской духовной академии еще такую же кафедру; ибо капитал дает в процентах сумму, Достаточную для двух доцентур; уж немногое недостающее Св. Синод мог бы добавить из своих специальных сумм. Да, Синоду вообще следовало бы озаботиться учреждением таких именно кафедр, экспромта и дикции, во всех 4-х академиях!! Это с его собственной точки зрения, - что задача духовного образования главнее всего состоит в приготовлении пастырей церкви, священно- и церковнослужителей, - совершенно необходимая и даже неизбежная последовательность. Ефремовский своей частной инициативой только подсказал то, что духовное ведомство давно должно бы само сказать себе... Впервые опубликовано: Новое время. 1913. 28 июня. № 13395.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) - русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|