В.В. Розанов
Об апокалипсическом числе

Число это — человеческое. Кто имеет разум — прочти его.
Апокалипсис

Это — субботнее число и вместе число древа жизни (заключающее мысль его). Его следует читать не «666» («шестьсот шестьдесят шесть»), а «6» «6» «6» («шесть», «шесть», «шесть») — день сотворения человека Богом. Таким образом, оно равнозначаще троекратному восклицанию: «суббота! суббота! суббота!» — и сливается с восклицанием Бога к человеку (Исход, Второзаконие): «ей — человече, помяни Мои Субботы». Признание человеком мысли этого числа («И поклонятся ему все живущие на земле» — Апокалипсис) выразилось бы ответным: «Ей, Господи, помним Твои Субботы». Почему цифра эта «6» — троекратно повторена?

Это — треугольное число и в качестве такового есть число древа жизни. Настоящее расположение цифр следующее:

Мы знаем, из изображений на наших образах, что «треугольником» символизируется Существо Божие; треугольником — и помещенным внутри его Всевидящим Оком: существо Бога—как Провидения мира, как Ведущего и Ведущего мир. Мы не будем повторять этого изображения: каждый увидит его в храме, найдет у себя на старом образе. Что, однако, обозначает «треугольное шесть»? Почему это — число дерева жизни?

Но что же такое «жизнь», как не «творение», не творческий принцип и самый акт сотворения, одушевленный этим принципом? И какой есть образ, образец и идеал этого сотворения, как не сотворение Богом человека, т.е. опять же «суббота». Мы в высокой степени затруднены дальнейшим толкованием, потому что гебраисты и богословы как-то немы в понимании «еврейской субботы» и, в сущности, не знают, в чем именно и главнейше она состоит. Идея, что она есть «праздник» в нашем смысле, т.е. «день отдыха после шести дней мускульной и мозговой усталости», едва ли правдоподобна по некоторым особенностям празднования ее. Именно еврейский ритуал (возжение «свечей», «светильников» в дому — по числу детей в семье) показывает, что это есть какое-то сосредоточенно-семейное торжество, «радость дома», может быть, поэзия и философия «дома», объединившаяся в его «религию». Напр., тогда как мы избираем «праздник» для усиленного «принятия к себе гостей» и «хождения сами в гости», т.е. или для «ухода из дома», или «растворения дома для внешних людей», — еврейский «дом» в субботу разобщается с внешним миром, «замыкается в себя», «собирается в себе». Он — сосредоточивается, и «суббота» есть как бы день «прекрасной небесной задумчивости семьи», «минута — созерцательности». «Шел, шел человек и вдруг остановился и — задумался»; вот это и есть «суббота». Но здесь «задумывается» не индивидуум, а — семья: число светильников есть непременно число детей, с этой точки зрения «треугольное шесть» получит в отдельных своих сторонах разные наименования:

И каждый из них взят в «субботнем» смысле, в смысле восхождения к «единству», к стороне одного «треугольника»: к покою и радости согласия. «Се — мое, а то — мое же» — в дни суеты и работы. Здесь, в «субботу», все — «наше» и «мы», образ и подобие Божие, т.е. образ и подобие Всеведущего и Всеведущего Ока, — сами есьмы в отражении и миниатюре «троица единая и нераздельная». Но это «семья» в мистическом ее слиянии есть, конечно, «листок» на древе жизни, насколько человек и человеческое «растут», «само-творятся», конечно, неназванною связью с «древом жизни», затворенным от него в раю. «Аще вкусят от древа жизни — не умрут» (Бытие), т.е. «древо жизни» есть сила жизни, есть тайна жизни: над чем гадают, и до сих пор бессильно, ученые. Но если познание тайны жизни недоступно для человека, то продолжение «тайны жизни» доступно человеку и без нее, немедленно по изгнании из рая, человек просто бы умер. Смерть есть перерыв нити между «я» каждого и «древом жизни», как рождение (собственно — зачатие) есть завязь, соединение в узел, «я» родителей с нитью от древа жизни. Тогда на «древе человечества» вырастает новый лист — «младенец». Треугольное «6» «6» «6», по-видимому, и выражает слияние человека с древом жизни, т.е., как в Бытии и Апокалипсисе равно указано, — полное и целостное возвращение человеку «древа жизни», теперь лишь частично и минутно ему доступного.

Борьба, указанная в Апокалипсисе около этого «числа человеческого» (т.е. имеющего специальное какое-то отношение к человеку), будет борьбою за обладание «древом жизни», к коему путь, наконец, откроется человеку, но досягнование до него будет затруднено, задерживаемо: а Некоторый, кто откроет этот путь, — и поведет борьбу; и о Нем заговорят: «кто подобен Ему — Он дал нам огнь с небеси». Этот «небесного происхождения огонь» и есть «живая вода», «вода жизни», о чем смутное предчувствие есть во всех человеческих сагах, но полнее всего выражена и изображена в самом конце Апокалипсиса. Он так известен, что мы не станем приводить здесь строк. Но «откровение» Иоанна, и с твердым в нем указанием, что оно относится к «последним судьбам человека и мира», — в самом деле оправдывается из этой интерпретации загадочного числа, какое мы здесь сделали. Конечно, доступ к «древу жизни», уже не ограниченный, но полный, и вкушение «живой воды», которая откроет человеку вечное бессмертие здесь же, на земле, «преобразует человека» и «преобразит землю». — «И будет земля новая и небо новое; а прежнее — совьется» (An.). В этом смысле весь Апокалипсис можно рассматривать, как очень обширный, но уже не умственный, а иносказательно-реальный комментарий к «апокалипсическому числу»: именно в видениях и через фигуры в нем показан уже самый путь к «древу жизни» и предсказано человеку, что он овладеет и, пожалуй, как овладеет закрытым, после грехопадения, «древом вечного дыхания».

«Тогда все объяснится», — говорит Иоанн. Он знал это «объяснение». Наука и философия тщетно его ищут, и, в общем, одна и другая все только «гадают» около и в направлении к «древу жизни». — «Бог взял семена из миров иных и насадил Сад Свой на земле; но все, взращенное на земле, живо лишь касанием таинственным мирам иным. Если умирает или умрет в тебе сие чувство — то возненавидишь жизнь свою» — так устами старца Зосимы Достоевский выразил чувство «древа жизни» и, пожалуй, дал маленький комментарий к загадочному числу. Пессимизм, уныние, отчаяние — суть симптомы полуперерезанной нити, связующей «я» каждого из нас с «мирами» ли «иными» или, точнее, — с «древом жизни»; радость (безотчетная) есть симптом укрепления и, так сказать, утолщения этой соединительной нити. Всякая радость на земле («безответная», «без видимых поводов») есть предварение той окончательной и насыщающей, вечной радости, коею заключится жизнь человека на земле; это (т.е. в безотчетных случаях) — небесная и райская радость («не знаю чему — но весело») как предвкушение в отношении «зари» к «солнцу». Так что «заря» собственно «будущего века», «апокалипсического века» уже теперь никогда не сбегает с земли и собственно земля этою зарею живет и поддерживается: отсюда — «поэзия» (лучшая — «безотчетная»), т.е. в смысле зари, и необыкновенная привязанность к ней человека. Да и вообще вся земля «переводит дыхание» и «не может умереть» предчувствием этого другого, «апокалипсического», еще не поднявшегося над горизонтом, покуда — «исподнего», «под землею движущегося», «в ночных странах солнца», но которое ощущается бедными растеньицами-человеками.

Впервые опубликовано: Литературное приложение к "Торгово-промышленной газете". 1899. 16 мая. № 8.

Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.