| ||
|
Единство направления и духа во всяком деле, однородном по существу и задаче, — есть несомненная аксиома вообще всякого упорядоченного управления. Церковно-приходская школа, явившись младшим братом около школы земской и министерской, захотела играть роль старшего брата около них, — и не неудачно. В недавнее наше время личность министра, его ум и наступательная решительность, играла немаловажную роль: и в пору Делянова, Боголепова, Ванновского и Зенгера школа министерства народного просвещения, хотя была лучше организована и имела лучший подбор преподавателей, пасовала перед церковно-приходскою школою и пятилась перед нею, благодаря выдающейся личности и влиянию обер-прокурора Св. Синода, К.П. Победоносцева. Но все это было до крайности ненормально ввиду того, что во множестве случаев сельские батюшки даже печатно заявляли и жаловались, что им решительно некогда заниматься школою и они должны оставлять учеников и прерывать урок, если их зовут исповедать умирающего или совершить другую неотложную требу. В мотиве возникновения церковно-приходских школ играла роль не столько педагогика, сколько политика и даже мелочное политиканство: жалобы законоучителей, что им преподавать «некогда» и к преподавательской деятельности они не готовились, — оставались втуне, ибо не в преподавании тут было и дело, а в том, чтобы до деревни через школу не дошел «тлетворный дух». Батюшки и вообще вся церковно-приходская школа была тем буфером между образованным городским населением и простодушным «мужичком», — который должен был не допустить их опасного соприкосновения; тем мертвым камнем, который не пустил бы воду, куда ее по соображениям не надо было пускать: вот и все! Соотношение вещей до того неестественное, что оно не могло и не может долго продержаться! Селу и деревне нужны училища, и непременно практические училища. «Ученье есть свет» — так выразил народ свой идеал. В награду за этот идеальный взгляд народу должна быть дана образованными классами такая школа, чтобы он сказал: «Училище — это хлеб». Не нужно играть на идеальных представлениях народа, пользоваться ими, эксплоатировать их. Грех о полуголодном мужике говорить: «Видите, в школе он ищет света, о хлебе он не заботится, мирскими нуждами пренебрегает. Пусть же читает Четьи-Минеи св. Димитрия Ростовского, пусть восторгается отшельническими подвигами греческих пустынников IV века после Р. X. И если он в то же время ходит без сапогов по неумению их сшить и пашет землю скифским способом, то не духовенству же об этом заботиться, которое имеет свой специальный круг ведения». Конечно, духовенство имеет «специальный круг ведения», как и специально-ограниченное миросозерцание, и читает книги довольно «специального подбора». Но, кажется, на такую «специальность» имеет право и 100 миллионов пахарей: знать, каковы бывают почвы, какие есть способы удобрения, какие способы земледелия, плодоводства, огородничества, какие где употребительны плуги, веялки и прочее. При праве на «специальность» двух совершенно разнородных сословий, двух совершенно разнородных задач жизни и способов жить, не для чего было пытаться слить, сроднить два эти сословия: сельское и духовное, слить в сущности целого отвержения всей самостоятельности деревенско-земледельческих забот и подчинения 100-миллионного сельского населения специальным духовным интересам и миросозерцанию духовного сословия. Пусть это останется частью в народе, но не занимает всего пространства народной души. Школа церковно-приходская есть искусственное явление, а с точки зрения утилитарно-народной она не является и полезною. Народу, при его нищенском положении, нужно читать не о том, как жили греки IV века, а как нужно жить и как работать в XX веке, в холодном климате, при лютой зиме и истощенной почве. Кстати, церковно-приходская школа теперь везде есть, в каждом селе, во всяком благочинии: но примеры «благочестивых сирийцев, греков и египтян», гревшихся совсем под другим солнцем, не удержали бывших воспитанников церковно-приходских школ от «аграрных беспорядков» и всего культурного ужаса и вандальства, каким они сопровождались. Вот отчего нельзя не порадоваться и не пожелать практического осуществления начавшим ходить слухам о передаче церковно-приходских школ, а равно и школьных сумм, на них ассигнуемых или ими заведуемых, — министерству народного просвещения. Через церковную службу и через таинство, особенно через исповедь, духовенство имеет совершенно достаточную возможность воздействовать на душу народную. В высшей степени желательно, чтобы духовенство все силы приложило к тому, чтобы совершать как можно старательнее эту службу, — особенно страдающую недостатками от торопливого или неискусного чтения Евангелия в церкви, от торопливого или глухого, едва слышного чтения молитв. Напомним также о глубокой небрежности духовенства при исповедании, что не составляет ни для кого тайны, и о совершенно ничтожном по содержанию и машинном проповедовании. Есть о чем подумать в своем «специальном круге забот», далеком от того, чтобы стоять на высоте положения. Что касается до вопроса: кому передать церковно-приходские школы? — то мы предпочли бы остановиться на земстве. Это — его излюбленное дело, привычно-излюбленное. Пусть оно его и культивирует. Кроме этого министерство, за централизованностью своею, вследствие того, что оно все видит из Петербурга и делает из Петербурга, — не может придать деревенскому учению того практического, хлебного, попросту выгодного характера, в котором теперь почти все дело. Ибо мужик голоден — это прежде всего! Перед таким «memonto mori» должны отступить всякие идеальничанья, как и все шаблоны. Впервые опубликовано: Новое время. 1905. 17 ноября. № 10659.
Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|