| ||
|
Среди всевозможного требования «прав» и всяческого «обновления» многие ждали: не поднимет ли кто-нибудь голос об отмене самых застарелых, самых отживших век порядков, деспотически властвующих над русскою семьею? Увы, цензура почти отменена, четыре «свободы» дарованы, — а подите-ка, так же, как 40 лет назад, мытарят свою душу по консисториям, в судах, в «комиссии прошений, на Высочайшее имя приносимых», какие-нибудь жены, избиваемые алкоголиками-мужьями, мужья, брошенные женами, счастливые родители, никак не могущие ни узаконить, ни усыновить своих детей. Ни Геркулес, ни дитя, ни мудрец, ни законодатель не тронули стен этой Авгиевой конюшни, в которой сколько слез пролито, и об этих слезах сколько песен спето, сколько рассказано рассказов! «Обновление» их не заметило. Требователи «свобод» о них промолчали. А ведь здесь проходит самая черная полоса рабства. Скажут: «Это немногих касается». Но ведь и «свобода печати» не касается деревень и сел, а между тем семейная драма есть в каждом селе, в каждой улице города. Мы только напомнили, что это «обойденные». И напомнили к случаю: дней через десять будет рассматриваться в петербургской думе вопрос об обязательном безбрачии городских учительниц, и училищною комиссиею уже заготовлен и внесен об этом доклад в отрицательном смысле. Вот что бы нашей церкви, именующей себя «матерью», т.е. покровительницею верующих, и, в частности, которая считает все вообще таинство брака и все единичные в стране браки находящимися в ее «заведывании», вмешаться властным образом в этот вопрос и изъявить, что дума присвоила себе право, принадлежащее только церкви, «вязать» и «разрешать». С какою торопливостью расторгаются ею «неправильные браки» по случаю свойства или духовного родства (напр., мальчиком и девочкою жених и невеста были восприемниками одного ребенка от купели): а вот где надо облегчить, добиться позволения, снять тяготу бремени с людей, как, например, с этих учительниц, церковь молчит, Синод безмолвствует, духовенство не вмешивается. И где мы хотели бы видеть мать, встречаем точно постороннюю равнодушную женщину. Все доводы в докладе комиссии, части которого нам были показаны, софистичны и, местами, пытаются острить в вопросе вовсе не смешном. Напр., на то указание, что семейная учительница может лучше, серьезнее и опытнее относиться к маленьким ученикам, имея своих детей, доклад отвечает, посмеиваясь, что ведь таковое улучшение учительницы могло бы наступить лишь по достижении 8-летнего возраста их детьми: и значит, городу нужно искать именно учительниц с этими взрослыми детьми. Но кто же не знает, что материнство само по себе, в первый же год, пробуждает в женщине целый мир новых и серьезных чувств, новой заботы о маленьких человеческих существах и новое на них воззрение: вот это все, преобразившись, трансформировавшись сама, она прилагает невольно и к педагогическому своему делу. Нужно ответить прямо на вопрос: лучше ли, возвышеннее, глубже, мягче, нормальнее, здоровее замужняя женщина 30-35 лет или пожилая девица 30-35 лет, и уже на этой почве решить зависимый вопрос о том, лучше или хуже учительница замужняя или учительница вынужденно-безбрачная. Скажут: «Нет вынужденного безбрачия». Нет, оно есть: 50 руб. жалованья учительницы, сложенные с 50 руб. жалованья мелкого чиновника, совершенно обеспечивают скромную семейную жизнь. Ведь не выходят же учительницы за богатых стариков или уже выслужившихся чиновников, выходят они, как и все, «за своего брата», за равного по рангу, молодости и положению человека, и вот при этом условии, при невозможности семейно существовать на 50-60-70 руб. в месяц, множество, почти все возможные браки учительниц расстраиваются, становятся прямо невозможны. И неизвестно еще, доживут ли учительницы до «благодетельной» пенсии думы; доживут ли даже до старости; но дума у каждой учительницы, решительно у каждой изломает ее жизнь, отнимет именно в молодости жениха. Можно, наконец, попросить следующей жалости и рассуждения. Выйдя за маленького чиновника замуж, учительница лет через пять, когда ее муж подвинется по службе, положим от 50 к 75, к 80 руб., и когда у нее будет 2-3 детей, может и сама оставить службу. Тогда это возможно будет, при 80 р. жалованья одного мужа. Тут уже недолго дожидаться и лучшей судьбы, ибо служба везде растет и всегда растет. С непонятною жестокостью, — что, может быть, не всем известно, — училищная комиссия увольняет сейчас же, на другой день по выходе замуж, учительниц, и тщательно следит за их безбрачием сама, не дожидаясь доносов или «обнаружения». Тут есть какое-то инквизиторство, и, кажется, есть самая мелочная месть за то, что печать отстаивала бедных учительниц и немножко порицала за них училищную комиссию. Все доводы последней против замужества ненаучны, почти вздорны и только «придирчивы», только клонятся к тому, чтобы «настоять на своем». Все разбивается о тот один факт, что сама же комиссия оставила на своей службе всех учительниц, уже бывших замужем до 1897 года, т. е. многодетных. При чем же тут благочестивая ссылка, что комиссия «так радит, так радит» о том, чтобы учительницы заняты были только своим делом и не отвлекались от него детьми? Лицемерие, педагогическое фарисейство, и, как всякое фарисейство, — смешанное с жестокостью. Не отнимайте у молодости ее счастья: дайте возможность вышедшим замуж учительницам оставаться на службе хотя первые пять лет, до третьего, — ну, до второго ребенка. Это уже так мало, это крошечная милостыня. Пусть комиссия и дума не подражают купцу Островского, говорившему о женщине и матери: «Хочу (ее) с кашей ем, хочу со щами хлебаю». Пусть подумают и пожалеют. Впервые опубликовано: Новое время. 1905. 17 ноября. № 10659.
Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|