| ||
|
«Сними обувь с ног твоих: потому что место, на котором ты стоишь — оно свято» (Исход, III, 5), — сказал Бог Моисею из огня Купины, когда Моисей подходил к нему, чтобы ближе рассмотреть поразительное для него явление. Местом этим недостаточно пользовались: и 1) как заповеданием, и 2) как признаком близости богоприсутствования, и 3) как важною чертою для определения особенностей еврейско-библейского богоощущения. Купина горящая и место вокруг нее, вблизи к ней, не есть ли первый на земле храм, где молившийся (Моисей) был один, и Единому он молился? Молитвы в нашем смысле здесь не было, но ведь и скиния Моисеева называется скиниею свидения, а не скиниею молитвы, и главное требование ветхозаветного богослужения заключалось в ежегодном явлении всего народа в скинию «перед Лицо Господне». И подходя к Купине, Моисей подходил также к «Лицу Господню», как еврейский народ в скинии: следовательно, вполне мы можем думать, что на горе Хориве, вблизи горящего куста, был первый на земле и в истории храм истинному Богу. И вот закон его, высказанный Богом: не ступай на месте этом в обутых ногах. Обувь в отношении к носящему ее человеку — что идол мертвый и сделанный в отношении к живому Богу. «Аз есмь Живый», «живущий»: так неоднократно определяет Себя в Библии Бог, и определение это до того существенно и последовательно проведено в священных книгах, что даже служитель только Божий, священник, не мог касаться мертвого тела, даже родственника; а первосвященник никогда не должен был даже и видеть покойника. Идол, «сделанное», не дышащее, не одушевленное — противно было Богу, как труп и гроб. «Сними обувь» — и значило: не касайся святого места, оживленнейшего и животворящего (по близости к Богу, по началу здесь богоприсутствия) этими «идолами» (= изделиями) на твоих ногах, мертвою ношею с мертвого животного. Этого живого места (= святого) могут касаться лишь живые же, оживленные, не умершие части мира: напр., ступни необутых ног человека; но не обувь их. В «скинию собрания» (Моисея), как и в Давидо*-Соломонов храм, нельзя было вносить, и никогда не вносился, — гроб. А люди входили — и это было непременно. ______________________ * Ибо Давиду уже сказано было об его построении, и он же начал заготовлять материалы для него. ______________________ Что это все так — видно из того, что когда была построена скиния, святое место богоприсутствия, — и в нее священники не могли входить в обуви, и, кроме того, не омыв ступней ног. «И поставил (Моисей) умывальник между скиниею собрания и жертвенником и налил в него воды для омовения. И омывали из него Моисей и Аарон и сыны его руки свои и ноги свои. Когда они входили в скинию собрания и подходили к жертвеннику, тогда омывались, как повелел Господь Моисею» (Исход, XL, 30-32). Следовательно, закон горящей Купины: «Сними обувь», — повторен и для скинии. Т.е.: 1) и на Хориве был храм, 2) нельзя в храм войти «идолами» на ногах, обувью: грешно. Ступня ноги аналогична кисти руки. Как и кисть руки, — она имеет половину как бы затылочную, заднюю, и другую сторону как бы лицевую: это ладонь руки и подошва ноги. Вся значущая часть кисти руки, осязающая, берущая, работающая, «искусная», — сосредоточена именно в ладони. Верхняя половина кисти ровно ничего не делает, придаточна и незначуща, как и покрытый волосами череп головы. Кисть в отношении к цельной (до плеча) руке есть то же, что голова в отношении цельного туловища: в кисти рука как бы получает голову себе — пропорционально столь же меньшую и неразвитую, как рука меньше и проще огромного и сложного туловища. Но отношение их то же: в кисти руки, разветвленной (пальцы), «талантливой», рука, как целое и самостоятельное (связь руки с корпусом тела незначительна и механична), получила осмысленность, одухотворение, также своеобразное и самостоятельное. Независимо от «большой души» (всего человека), эта «малая душа» имеет свои желания, способности, стремления, «таланты». Обратим внимание на способность очень многих людей думать только «на бумаге», «пером»; на то, что и мысли, и связь мыслей, наконец, вдохновение, у них не появляется устно (ораторы), а лишь письменно. Обратим внимание, до чего плох бывает стиль у многих великих мыслителей; плох же он бывает у выдающихся ораторов; и дается, иногда в поразительной красоте, людям средней мысли и совсем плохого красноречия. «Дивно пишет» просто кисть руки; ее особенное и самостоятельное вдохновение, осложняя глубину мышления, создает удивительного «писателя» (не оратора, не мыслителя). Талант кисти руки к поделкам, и именно к изящным поделкам, общеизвестен. Своеобразность почерка, который кажется тем оригинальнее и неповторимее, чем оригинальнее и неповторимее «писатель-стилист», — общеизвестна же: все обыкновенные люди имеют приблизительно один или очень сходный «писарский» почерк, красивый и удобный для чтения, «утилитарно»-полезный. Перенеся все это на ступню ноги, мы увидим, что и в ней дана как бы третья «душа» человеку, третья «головка» его телесного очерка: танцы, «походка», своеобразная у каждого, как и почерк, есть область ее творчества. Не только у человека, у каждого своя «походка», — но нет двух пород животных, которые бы одинаково «шли»; а резко разделенные породы животных, как копытные и хищные, разделяются странным различием способов хождения, передвижения вообще. Отчего бы корове не прыгнуть? Между тем тигр постоянно прыгает. Таким образом, ступня ноги есть малое подобие, отдаленный образ головы же, как и кисть руки; а ее подошва, с намеками линий на ней, повторяющих столь ясные и выразительные линии на ладони, — есть начатая, бледная и тусклая, форма лица. Все это неразвито, эмбрионально, в намеке; но все это есть. «Шестикрылость» херувимов, закрывающих (переднею парою крыл) «лицо свое» (см. видение Иезекииля), и не может быть иначе объяснена, как этою множественностью лиц в человековидном существе: ибо каждая пара крыл, очевидно, относится к самостоятельному и отдельному сосредоточению фигуры, «лицу» ее; и уже по шестеричному их числу мы можем заключить, что, так сказать, и в «божественном плане» живого существа содержится не одно, а несколько лиц. «Сними обувь», к человеку, и значило: обрати ко Мне и месту Моему это сотворение Мною, хотя тебе и незаметное, лицо свое, подошву ног. Отсюда, омовение ног священниками (см. выше, из гл. 40 «Исхода»): ноги «умываются», как и лицо, и параллельно лицу, одновременно с ним; оне — и еще кисти рук. Через это Израиль должен был чувствовать, и непременно чувствовать, кисть руки и ступню ног немного иначе, чем мы: больше и как бы сгущеннее. Что касается ступни ног — мы ее вовсе не чувствуем, пользуясь ею как «данным», слепо и немо; кисть руки чувствуем «кое-как». Не только о самом их одушевлении мы ничего не знаем, но нам не приходит на ум, что это — «маленькие человечки» в большом человеке: не приходит на ум их «человекоподобность», антропоморфизм. Напротив, как только сказано: «Умой ступни ног (вся нога не омывалась священниками в скинии), входя ко Мне», — так внимание выслушавшего эту заповедь, и исполняющего ее, обращается на часть свою, имеющую особенное о себе слово Божие. Человек не только «пользуется» этою частью тела, но и несколько уважает ее. Может быть, мелькнет мысль: «Как бы не нагрешить ногою»; «Исправьте стези ваши к Господу». Вообще тут запутывается «праведное» и «грешное», «так» и «не так», «богоугодное» и «противное Господу»: запутывается в такую часть бытия человеческого, какую, например, нам никогда не придет на ум ввести в культ, религию. Продолжим мысль свою: «Сними обувь, входя в святое место», «в храм». В Соломоновом храме служили сотни священников, в скинии — десятки. Мы можем представить себе, что все зрелище богослужения было несколько иное, чем привычное нам, когда столько лиц, деятельно участвовавших в нем, все были босы, разуты. Они бесшумно двигались по деревянному полу (это было оговорено при построении Соломонова храма), сверкая белизною свежевымытых ног. Совсем другое зрелище! Войдем (мысленно) в собор св. Петра в Риме, на торжественное богослужение: и кардинал, и епископы, и сотни патеров — все перед лицом народа, и Бога! — без обуви. Что-то более интимное, сгущенно-телесное и более домашнее. Так можно приблизительно вообразить впечатление, не испытав его. Во всяком случае ясно, что колорит богослужения и храма получается совершенно иной, чем у нас. Кстати, приведу здесь отрывок, передающий живое впечатление от зрелища ветхозаветного богослужения. Это — стихотворение одного из древнейших еврейских поэтов, Бен-Сиры, современника первосвященника Симона праведного (эпохи Селевкидов): Как прекрасен был он, когда выглядывал из шатра
Как в этом описании чувствуется, так сказать, белый колорит религии: и ликованье — звуки рогов (напоминание о пастушеском быте), и роскошь одежд-занавесов, и благословение. Вспомнишь основной мотив отношений человека к Богу и Бога к человеку: «Служите Господу Богу вашему: и Он благословит хлеб твой, и вино твое, и воду твою. И отвращу Я от вас болезни. Не будет преждевременно рождающих и бесплодных в земле твоей; число дней твоих сделаю полным» (Исход, XXIII, 25-26). И везде — эта полнота, обилие. Бог «полнот и обилий» отвращает лицо Свое от болезней и дает полноту дней жизни каждому. И полною же грудью отвечает человек «Богу полнот», щедрот: и звуком рога, и песнею, и жарким коленопреклонением. Я сделал обмолвку об «одежде-занавесе». В самом деле, вчитываясь в описания священнических и первосвященнических одежд, нельзя не обратить внимания на ту особенность, что оне 1) не шьются, а скрепляются шнурами и кольцами, т.е. не представляют целых закругленностей сшитого платья; 2) что оне сделаны из тканей, тонких. Это суть в точности «занавесы», — и священник в них драпирован, как мы убираем занавесами окно. Далее можно заметить ту аналогию, что священник в этих «одеждах-занавесах» был «образом и подобием», правда, малым и недостойным, точь-в-точь также завешенного «Святого святых». И там — шнуры, кольца и полотнища тканей, и даже тех самых цветов — голубого, червленого, синего, как и одежды на служащем Богу человеке. Таким образом, и «антропоморфизм» древнего богослужения и храмового устройства для молящихся был нагляден из этого устроения священнических одежд: и все напоминало человеку вечную истину, первое Откровение: «По образу Божию сотворен человек». Возвращаемся к «разутым ногам». Лицо и руки, и ноги священников, как и первосвященника, были совершенно обнажены, а в некоторые, особенно торжественные праздники (напр., в День Очищения) первосвященник до семи раз погружался весь в так называемое «Каменное море», огромный бассейн с водою, стоявший во дворе храма — перед лицом молящихся. Омовений, в самом храме происходивших, было так много, что «из загородных источников, специально для омовений в храме, вода была проведена через особый канал» (цитирую историка). Все это — бледно в чтении, но в картине и зрелище давало колорит, совершенно нам не привычный. Святая атмосфера храма, наполненная благовонными курениями и дымом золотой курильницы, стоявшей перед завесою Святого Святых, смешивалась с живым и тонким запахом множества человеческих тел. Получалось зрелище св. Петра в Риме, но где бы мраморы ожили и задышали. Впервые опубликовано: Новый Путь. 1908. № 8. С. 146-153.
Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|