| ||
|
Сколько требовалось времени, врачебных заявлений, и, наконец, учено-педагогического анализа, чтобы, наконец, создать решимость убрать из нашей педагогической системы такую нездоровую подпорку, как переходные экзамены. Они противоречили духу системы, как он официально формулировался хотя бы и в учебной организации гр. Толстого. Официально на флаге системы значилось: «нравственная и умственная зрелость», «гимнастика мышления», «патриотизм и вера». Но вот наступал экзамен: и маленький трусливый зверек, именуемый «учеником», в бессонные ночи, с повышенной от нервности температурой, оторопело подзубривал глагольные исключения, американские города, формулы синусов и тангенсов. Он вмещал из этого, что вместится, в память, а вторую не вмещающуюся в усталую голову половину надписывал с нервной дрожью, с презрением к себе и фатальной необходимостью на ладонь левой руки, на обшлаг сорочки, на узенькую полоску бумажки, которую будет во время экзамена держать под обшлагом сюртука и тайно справляться с нею. Решительно все знали, и лучше кого-нибудь знало учебное начальство, что без обмана экзамена не бывает, и что достаточно убрать хитрости контроля из экзамена, наблюдателей, особую расстановку парт, присылку тем в запечатанных пакетах, и обманет своих экзаменаторов решительно весь состав учеников, решительно в каждом классе, решительно всех гимназий. А так как «флаг учебной системы» только развевается в воздухе, а никем на уроках не проходится и к сдаче на экзамен не подлежит, напротив — экзамены совершаются ежегодно и приноровляют к себе весь годовой труд каждого ученика, то и выходило, что неодолимою силою своею экзамены уничтожали «дух системы», — конечно, благородный дух, — и оставляли ее или совсем без «духа» или с крайне скверным духом, о котором было бы нехорошо где-нибудь прописать официально. Какой же министр сказал бы и напечатал, что «среднеобразовательные учебные заведения, в виде прогимназий и гимназий, главнейше имеют в виду соделать юношество трусливым, нервным и лживым, первоначально внедряя это невольно, а затем развивая и добровольную склонность к оному». Отсюда возникли так называемые «ученические пороки», с которыми всячески призваны были бороться нижние ярусы учебной организации, напр., бороться с обманом на экзаменах, требуя от учеников «ясной и открытой смелости». Но как невозможно «внушить» человеку не зажмуриваться перед дулом ружья, так невозможно было и ученику внушить предпочтительность остаться на 2-й год в том же классе, нежели поймать ухом несущееся в воздухе подсказыванье. Увы, не только юноши 15-17 лет, но и престарелые государственные люди в опасных коллизиях службы «сказываются больными», «подают рапорты о болезни», говорят «знаю», когда не знают, и «видел» и «слышал», когда и не видел и не слышал. История полна рассказами об интригах министров, более «придумчивых» и искусных на более тонкие вещи, нежели преждевременное узнавание гимназистами имеющих быть присланными из округа тем. Маленькое мальчишеское «перлюстрирование» официальных пакетов только вызывает в памяти перлюстрирование неофициальных пакетов, творимое миром с легким сердцем. «Что делать, нужда» — там и здесь. Во всяком случае формулировать и официально одобрить, чем стала школа, гонимая страхом экзаменов, значило бы написать весьма печальную педагогическую страницу. А она была фактом, в своем роде «под обшлагом проносимою», действующей учебной системы. Крепкое желание осуществить, наконец, надпись на флаге системы, т.е. сделать образование «зрелым, воспитательным, патриотическим, религиозным», и понудило, наконец, покончить с главным источником нарождения в учениках всяческих имморальных качеств, начиная с дряблости характера и кончая положительным явным обманом. Экзамены держались, потому что предметы курса и самый метод прохождения их, казалось, никак не могут быть внедрены «в души учеников» иначе, как через посредство баллов, и особенно экзаменационных, определяющих судьбу ученика баллов. Как только лозунгом всей образовательной системы сделалось улучшение методов преподавания, улучшение личного учительского состава, замена схоластических предметов преподавания реальными, — так ослабел мотив экзаменов, как исключительного «убежища» и «прибежища» системы. Мы думаем, что отмена экзаменов сделается самым могучим рычагом вообще улучшения преподавания: теперь надеяться не на что, кроме как на занятия учителя с учениками в классе, на талант рассказа и объяснения, на способность приохотить учеников быть внимательными на уроках. У самих учителей, мы говорим, нет иных опор деятельности, как в их собственных педагогических талантах, и можно быть уверенным, что отныне всякий учитель не даст заснуть и атрофироваться своему возможному дару или частице дара, но виртуозно разовьет его до возможных пределов. Иные сетуют, зачем началась реформа гимназий. Но только близкие к делу люди знают, каких глубин дезорганизации достигла наша гимназия, казалось бы, в благополучные министерства 80 и 90-х годов. Отмена экзаменов будет одним из самых важных элементов этой реформы. На самое первое время, на год или два, она, может быть, и разовьет в гимназиях, в силу реакции, некоторый нежелательный дух, проистекающий из неосновательных надежд учеников. Вообще, старые пороки системы отзываются самым неблагоприятным образом и на новых и необходимых преобразованиях. Легко гулять со здоровым; но подите-ка прогуляться с подагриком, расслабленным. А всякая реформа есть движение, стремление, усилие: и она глубоко затруднена с обессиленным болезнью учреждением или существом. Но повторяем, после краткого срока колебаний курс гимназий с почти отмененными экзаменами, без сомнения, пойдет успешнее, чем до сих пор. Станет немыслимым преподаватель, — ибо что же теперь он будет делать, чем заниматься? — который в былую пору умел только задавать уроки и строго экзаменовать. Классные занятия, классные объяснения возрастут, удесятерятся. Образуется у учеников честь и благородное соперничество в приготовлении уроков. Ибо где же, где есть состязание и устранено наказание, это соперничество не развивается? Целый ворох пороков гимназии падет. Наприм., учителя перестанут задавать непосильные уроки, против чего до сих пор не было мер просто потому, что стоило, задав такие уроки, припугнуть учеников, чтобы они «напряглись» и выучили; теперь же никакого смысла в таком задавании не будет, ибо ученики выучат именно столько, сколько могут выучить без лихорадки и без бессонной ночи. Ход занятий будет в сентябре не менее прилежен, чем в марте; он будет ровный везде в течение года; и в марте, в апреле не будет того «педагогического пробуждения» гимназической весны, которое до сих пор сказывалось в том, что годовые лентяи протирали глаза, испуганно хватались за учебники ввиду экзамена, зубрили, недозубривали, страдали, болели — и все-таки в заключение «проваливались» на непосильном испытании из плутовато пройденного в году курса. Но самое главное — исчезнет обман и водворится спокойствие, то спокойствие и та честность занятий, какая присуща домашним занятиям детей, хотя бы приготовляющихся в гимназию, и которая фатально гибла и заменялась ложью на каждом шагу, каждую минуту, как только мальчик переступал порог гимназии. С другой стороны, родители, зная, что ловля баллов ничему более не помогает и что судьба детей их единственно определяется добровольною серьезностью домашних занятий, приучатся основательно смотреть и бояться, и предупреждать зарождение у детей своих домашней лени, комнатного ничегонеделания, всяческого молодого far niente [безделье (ит.)]. Учебная забота дома, но забота ровная, без возбуждения, без испуга, без болезни и трусости, выровняет характер русского отрочества и юношества, до последней степени ныне расшатанный, какой создается именно в системе «случайностей», «удач», «смелости в ответе и обмане», этой довольно разбойнической обстановке, какою была вся обстановка экзаменов. Вся Россия им скажет с удовольствием: «Вечная память». Впервые опубликовано: Новое время. 1902. 15 февр. № 9322.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) - русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|