| ||
|
Может быть, никогда Россия так не нуждалась в самосознании, как сейчас. Кто мы? Что мы в мире? Для чего мы существуем? Горит ли звездочка в душе нашей? Об этом спросить невольно хочется, когда вокруг существования России подымаются какие-то туманы и заволакивают со всех сторон наш горизонт. Не бывало еще великого царства без великой миссии. Ее имели Персия, Вавилон, о которых теперь мы знаем, что это были целые религиозно-государственные культуры. Если не имели миссии иначе, как разрушительной, монархии Тамерлана и Чингис-хана, то они и разваливались сейчас же после смерти своего основателя. Это были бури, а не климат. Россия, уже по длительности своего тысячелетнего стояния, есть, очевидно, климат, а не буря: что-то длительное, устойчивое. Но какая же звездочка в ней? Хочется разглядеть сквозь надвигающийся туман. Можем ли, смеем ли мы "не токмо за страх, но и за совесть" заступиться за самое бытие свое, когда, может быть, впервые с начала нашей истории, издали показались какие-то громадные ледяные глыбы, какие плавают по арктическим океанам, и двинулись в сторону нашу, гонимые тихим, но согласным ветром и могущие "срезать" нашу историческую постройку. Ибо где кончается наш враг, мы сейчас так же не знаем этого основательно, как и того, где собственно начинается он. Именно что-то мглистое, туман какой-то, без громов, без молний: точно мы втягиваемся в тоннель, по которому еще ни разу не проходили или изгибов которого хорошенько не знаем. И вот тут-то нужно опереться на что-нибудь вековечное. Таковы показания истории, что без многозначительного центра не образуется и большой периферии, что нет великих стягиваний человеческих масс — без того, чтобы это не служило чему-то великому, ценному для всего человечества. Но что это такое в отношении нас? Есть ли всемирное в русском — вот вопрос! Хочется ответить на это без лести уже существующим партиям, хочется ответить на это и без злобы на них, на частные их ошибки, временные обмолвки. Да что мы более всего в себе любим? что любим согласно, не разделяясь? Вот это, мне кажется, и есть "звездочка" нашей души. Опросить всех — нельзя. Но можно заменить всеобщий опрос, взяв крайности и найдя согласное даже в них. Есть два цвета, белый и черный: из смеси их образуются все серые, теневые цвета. Отбросим все серое, промежуточное во мнениях и поищем истины в крайностях. Не буду философствовать, а лучше приведу конкретные факты: — И вот, после пяти лет, как я выехала из России, с намерением никогда в нее не возвращаться... гуляю я однажды близ Женевы, в компании наших. Поотстала. Сперва это само собой вышло, а затем я и не хотела догонять наших, а пошла совсем в сторону, и шла долго, опять сперва без намерения, а затем все скорее — с целью забиться в совершенное уединение лощин и гор. И оглянулась, никого нет. Не слышно ничьего голоса. Значит, — и меня никто не услышит. И запела громко-громко: "Не шуми, мати зеленая дубравушка" — и заплакала. Горячие слезы полились. И вот, как видите, я опять на родине, и говорю с вами в Петербурге. Удивительно было мне выслушать это от человека, которого видел я всего раз в жизни. Но разговор принял политико-интимное направление, и вдруг такое признание! Не могу его забыть. Может быть, вся жизнь того человека пошла прахом: но пусть эта жемчужина в его жизни сохранится на память. Приведенные слова я выслушал от пожилой уже, хотя не старой, анархистки, случайно мною встреченной года два назад. А вот совсем недавно получаю краткую записочку на "открытке", картинкою которой (место для адреса) служит "тройка". И письмо от священника, да какого! Автор огромного магистерского исследования: "О церковном предании". Сказал в "открытке" дело, ради чего и письмо написано, а затем и прибавляет "для поэзии" и собственно потому, что место осталось: "Взгляните, В. В., на эту тройку! как ее любит каждый русский! А отчего? А оттого, что она выражает широкий и беспредельный русский характер, простор его, быстроту его, молодечество его, бодрость его". И только. Но как это совпадает со слезами в Швейцарии! Какая противоположность: анархистка, всю жизнь пространствовавшая, и священник, всю жизнь просидевший на одном месте, — сливаются в любви к быту, к народному. Обобщим это, и мы получим все же хоть указание "местоположения" нашей "звезды", хотя и без точного ее определения: Любят все русские без изъятия народную песню и народный склад жизни. Это уже много. Может быть, никто не станет протестовать, если я расширю указание это и скажу так: сливаются все русские в уважении к слову, художеству, поэзии русской, и вообще к духу русскому в основных, тысячелетних и всюду распространенных его чертах. Например, будет ли радикал, марксист протестовать против народной копеечки преступнику и против наименования его "несчастным". Здесь народный взгляд на век, даже на века предупредит "антропологическую школу в криминалистике", которая начала рассматривать преступленье как "болезнь" ("несчастье") и старается не судить, а исцелять преступника. Этот взгляд Ломброзо известен во всякой русской деревне. А если русские ученые-криминалисты дали итальянцу приоритет открытия, то ведь на то они и профессора, чтобы специально тупо относиться ко всему русскому. Итак, марксист и суеверная баба сливаются во взгляде на преступника. Но этот взгляд есть уже часть религии... Нет, скажу конкретнее, научнее, точнее: это — частица "русской веры". Что она? есть ли? исчерпана ли в деятельности духовного ведомства? Что такое "русская вера"? А "русская вера", мне кажется, вся и составлена из мозаики частнейших случаев, минут, секунд — когда вдруг скажется тысячелетнее сердце народное в единичном человеке, собственная жизнь которого — минута в истории. Скажется и понудит к праведному поступку или вырвет святое слово. Это, напр., народное: "копеечку преступнику", не отразилось ли оно в литературе "Записками из Мертвого дома", "В мире отверженных" Мельшина, в очерках Сахалина г. Дорошевича — во всех этих паломничествах к преступнику, в дантовском схождении в социальный "Аид", с целью увидеть, понять и пожалеть? Вот это все и есть "русская вера". Она еще не материк, она архипелаг. Острова, островки, подводные скалы, мели — еще не выросли, не поднялись, не соединились и не слились в материк. Россия вся еще растет; и все растет еще в ней, формируется, образуется. Готового ничего нет. И вот это один из важных залогов, это есть "звезда" над нами. Ее местоположение указать не трудно: это — глубина народной души. Ее определить — это гораздо труднее, ибо она вся — в формировании. Она еще не солнце, а туманное пятно. Однако черты-то, законы-то формирования уже сказались и очевидны. Впервые опубликовано: Новый Путь. 1904. № 3. С. 193-196.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|