| ||
|
Всякий вид мягкости сближает, всякий вид жестокости разъединяет: вот основной принцип, при свете которого мы должны рассматривать и вековую историю нашего раскола, и вероятные последствия дарованной веротерпимости. Мы, несомненно, должны ожидать примирительных движений с церковью со стороны старообрядцев. Доселе они жили нервной болью в точке разделения. Все было исполнено жалобы, горечи, упреков, связанных с незаживающею раной. Но когда она затянулась, боль отошла или скоро отойдет, выздоровевший, очевидно, спросит себя: "Что же я буду делать далее? Чем жить? Как жить?" Успокоенное староверие фатально вынуждено будет обратиться к самоанализу, самопроверке, к освидетельствованию имущества своего и средств дальнейшего существования. Доселе оно было нервно-политическим явлением более, чем догматическим; доселе оно имело дело со становыми, исправниками, губернаторами. Только теперь оно становится на богословскую почву и получает соперников себе в лице ученых, в сонме историков, археологов, канонистов, людей спокойных, но с которыми борьба гораздо труднее. В то время, как народная староверческая толпа ликовала в Москве и других городах при распечатывании древних молелен, у вождей раскола, можно думать, впервые встали в уме тревожные вопросы: "Как быть и что делать далее?". В смысле симптомов этого возможного сближения очень замечательна статья: "Старообрядец к старообрядцам", помещенная в № 82 "Рижского Вестника". Рига есть один из важнейших центров нашего раскола, особенно беспоповщинского толка его. Сюда, в бывший Остзейский край, где не слышалось русской речи, старообрядцы во множестве выселялись, в целях охранения от него коренного русского населения. Позднее, когда были предприняты меры обрусения этого немецко-латышского края, поток выселения получил направление на Кавказ, в глухие его местности, где точно так же "раскольники" по прежней официальной терминологии были бы окружены населением, не понимающим его речи. В настоящее время в Риге находится около 18 000 федосеевцев, большею частью очень зажиточных, и здесь у них воздвигнута великолепная моленная-собор с драгоценными старинными образами, оттенки написания которых заставляли совершать сюда ученые паломничества знатоков и любителей русской и византийской церковной археологии не только русских, но и иностранцев. Таким образом, голос старообрядца из Риги есть голос члена могучей старообрядческой общины. "Время теперь поговорить о возрождении взаимной любви и доверия, отбросить в сторону упрямство, недомыслие и сатанинскую гордость лживого сознания, что только у нас одних, старообрядцев, хранится сокровищница неповрежденной истины". Голос совсем новый! Автор передает впечатления, вынесенные им из собраний членов своей общины. "Раздоры и несогласия самих же наших наставников наводили меня на сомнение, разумно ли и законно ли мы поступили, отдалившись от православной церкви". Можно быть уверенным, что таковых "недоумевающих" всегда было много, по крайней мере, они всегда встречались, но страх услышать голос: "Вы отделяетесь от нас, потому что мы гонимы", "вы хотите пристать к гонителям", без всякого сомнения, не доводил внутреннее колебание до выражения его вслух и тем более до выражения его в печати. Автор письма приводит в пример какие-то распри между наставниками "поморского согласия": Петрыниным, Иваном Марковым, Асташевою и др., — имена темные для нас, — и спрашивает: где же конец этим дроблениям когда-то обширного и слитного "согласия" и как можно верить в истину, когда она до такой степени раздробилась и стала неуловима? Остается доверить, по выбору, которому-нибудь наставнику, но кто они все? Он пишет плачевную характеристику: "Управляющие нами наставники, начетчики, хозяева, экономы, старосты и калильщики в большинстве люди невежественные, не высоконравственные и своекорыстные... Это какие-то суеверы... Кому из нас неведомы деяния наших наставников и певцов вроде Антония, Агапия, Ипатия, Ивана Павлова и др. Но лучше об этих деяниях не вспоминать". Вся стойкость старообрядчества, объясняет он, держится на страшных заклятиях, положенных умершими дедами и отцами на своих внуков и детей, чтобы они отнюдь не "обшились" с членами господствующей церкви. Обратим на это внимание. Самые "заклятия" эти положены были в эпоху сильнейших гонений, и степень ненависти, в них влитой, очевидно, была пропорциональна испытанной боли. Вот последствие жестких мер, с какими мы и сейчас не умеем расквитаться. Чем больше мука, тем яростнее клятва. Но ведь, по народному говору, слова отца и матери в огне не горят; благословление и проклятие их "не изглаживается и на том свете". Мы сами вызвали необдуманными мерами и поистине легкомысленною церковно-государственною политикою, которая все равно никого не "обратила к истине", эти ужасные клятвы "дедов", которые стали стеною между старообрядцами и нами. Очевидно, только десятилетиями новой кротости мы успокоим эту взволнованную атмосферу, в которой можно будет разобраться, начать слушать ученых и вести с обеих сторон разумные прения. Это отделение, нельзя не сознаться, поставило огромную дробь русского населения вне всякого влияния общечеловеческого света, совершенно выбросило из русла мирового движения. Миллионы русских остались в каком-то глубоком овраге с высокими краями, из которого и не выберешься и где нет других вопросов, нет иных тем, кроме волновавших Россию еще в эпоху стрелецких бунтов. Наш обрядовый раскол с точки зрения религиозной содержательности есть явление беспримерное во всемирной истории. Было идолопоклонство. Но там все-таки поклонялись веществу и форме. Настало время, оно настало на Руси, когда поклонились... типографическим ошибкам!!! Перед огромной энергией раскола нельзя не поклониться. Но это результат изуверства преследователей. Собственные темы его, причины разделения — ужасны!.. Автор письма заканчивает характеристикою масс, пребывающих в отделении от церкви: "В общем все мы представляем людей недалеких, закоснелых в упорстве, и не можем сколько-нибудь оправдать свои убеждения на незыблемой основе Священного Писания. Есть у нас какие-то старые истлевшие листочки, выписки, каковые и разобрать невозможно". Конечно, характеристика эта грешит обратным увлечением, каковое слишком понятно в "поколебавшемся". Отвергнем ее, и все же признаем, что старообрядчество в обеих его половинах, "поповщине" и "беспоповщине", выдвинуло могучих личностей, изумительных знатоков "древних книг" и, наконец, общинно оно не дало своим членам растерять свое имущество, а, наоборот, экономически укрепило их. Но все это социальные стороны дела, весьма мало зависевшая от "вероучения". Все гонимые, и всегда, почему-то страшно богатеют, все гонители, и тоже всегда, почему-то "проматываются". "Вероучение" старообрядцев, как верно заметил автор письма, все же действительно вращается в старой греко-русской, московской письменности; и к нему просто теряется всякий интерес, а оно утрачивает какое-либо значение, как только человек касается первоисточника религии — Слова Божия, в Священном Писании закрепленного. Впервые опубликовано: Новое Время. 1905. 5 мая. № 10477.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|