| ||
|
Как великие люди и великие партии заставляют страну или город благословлять себя, так бездарные и мелочные люди и бездарные и мелочные партии вызывают у современников своих, говоря мягко, уныние, а говоря жестко — пришлось бы употребить эпитеты совсем неудобные. Навязавшая себя России кадетская партия каждым, можно сказать, шагом своим производит подобное уныние. Сами кадеты приписывают это вызываемое ими чувство политическим опасениям, — тем, что кто-то испуган глубиной и сложностью их замыслов и планов: на самом деле ничего подобного нет, никто их не боится, никто ими не испуган, никто не подозревает в них ни глубины, ни сложности. Но все решительно безумно скучают, видя в сто первый раз показываемый фокус или слыша в тысячный раз какую-нибудь эффектную фразу, вся «глубина» которой заключается в ее двуличности. Уныние, причиняемое кадетами России, происходит единственно от того, что это в сущности вовсе не политическая партия, а журнальная партия в политике, стремящаяся подчинить реальные интересы и реальные нужды колоссальной страны и тысячелетнего народа идеологии русской журналистики второй половины XIX века, — и только. Она вся построена на фразерстве и коротеньких мыслях, вся сводится к личностям и самопоказыванию, хвастовству. «Только бы мы были на верху положения: а там... apres nous le deluge» [...после нас хоть потоп (фр.)]. Что касается их лейб-органа «Речи», то никакой там «политики» нет, потому что нет никакой политической мысли: «Речь» смешным образом принимает за политику газетное зубоскальство по поводу той или иной правительственной меры да еще клевету, инсинуации и заподазривание непопулярных в обществе лиц и, наконец, темные намеки на то, будто газета что-то такое знает и скрывает, когда она ничего решительно не знает, чего не знали бы все, и скрывать ей решительно нечего. Наконец, она преисполнена, конечно, целым ворохом благопожеланий русскому народу, серию которых можно безгранично удлинять, так как все они чисто словесные и бумага все терпит, и внушает наивной части своих читателей, что правительство оттого не исполняет эти пожелания, будто бы изображающие «программу», что они, кадеты, суть народолюбцы и благородные люди и правительство предполагаемо состоит из людей неблагородных, которые денно и нощно помышляют о том, как бы причинить побольше зла и каверз русскому народу. С такой «политикой» издавать газету в невоспитанном обществе еще можно: но куда же с такой «политикой» лезть в государственные дела и протягивать руки к власти. Государственность — это великая реальность. И государственными людьми становятся только великие реалисты. Государственные люди Англии, или на континенте Бисмарк, Кавур, Гамбетта, все сплошь люди крепкого национального корня — вот пример. Они не разводили «программы» на Газетных листах, а работали день и ночь, исполняли, проводили меры. И, состоя в оппозиции, можно умною критикою правительства добиваться известных мер, разумных и осуществимых, необходимость которых до очевидности показана с парламентской кафедры. Перед разумом все отступят, перед любовью к отечеству все опустят головы. Но ни одного, ни другого у кадетов не обретается. Унылая партия выдвигает унылые кандидатуры. Никто решительно Кутлера не опасается на думской кафедре. Кутлер, проведший всю жизнь в департаментском пролазничестве, всегда был исполнителем только чужих намерений, прежде — Витте, теперь — Милюкова, с совершенным безразличием к тому, что проводить и что из этого выйдет для России. Как отвратительную сторону старой бюрократии составляло то, что она выдвигала по службе людей без своего лица и без своего взгляда, дабы ими с удобством пользоваться, так поистине отвратительную сторону кадетской партии и ее престидижитатора составляет то, что они двигают вперед людей, которых удобно было бы дергать за ниточку и управлять ими, как карточным солдатиком. Так в свое время был проведен Муромцев в председатели Г. Думы. Кутлер позволит себя дергать за ниточку Милюкову: и вот все его права быть представителем Петербурга. Но что же за дело Петербургу до пассий г. Милюкова, молчалинского безмолвия Кутлера и всех этих поистине уничижающих соображений. Петербург — столица России и имеет свою гордость. Петербург не может не зардеться румянцем перед Россиею, Россия не может не попрекнуть Петербурга, если от лица его будут вылезать в «представители народные» такие люди, как то Винавер, то Кутлер. Что такое Винавер, как не третьестепенный адвокат? Почему он, которого имени никто не слыхал до выборов в Думу, а не которое-нибудь из светил адвокатуры, известных на всю Россию? Отчего Винавер, а не Андриевский? Почему еврей, а не русский? Почему серенький ум, серенький талант, тусклая известность, среднее образование, а не человек, об образованности и красноречии которого знает по книгам и знаменитым судебным речам вся Россия? Отчего Винавер, а не Кони? Но от того, что ни Кони, ни Андриевский не стали бы играть роль Молчалина около Милюкова. Они люди с лицом — и их не надо. Но для чего же все это разыгрывать на счет политической чести Петербурга, который, кроме Винавера и Кутлера, имеет жителями и гражданами своих целый ряд блестящих умов, деятелей, образованных людей во всех сферах человеческих поприщ. Винавер или Кутлер «от Петербурга» есть оскорбление для Петербурга: потому что вся Россия может подумать: «В Петербурге никого нет блестящее Винавера и благороднее Кутлера». Вот в какое унизительное положение ставят кадеты петербургское население, — ставят через то, что они захватили в свои руки выборную машину, уменье агитировать и подставлять своих безличных личностей. «Покладистый Винавер», «покладистый Кутлер»... Из Петербурга еще не выметен Грибоедовым сор, который он вымел из Москвы своим Молчалиным: ...Собаке дворника, чтоб ласкова была... Москва и выбирает таланты: она выбрала Маклакова. Может ли выбрать Петербург человека, сущность которого и вся служба, вся деятельность состояла в зависимости, и этою службою он выработал в себе все психологические особенности зависимого человека, — человека на службе у другого, подстраивающегося, подделывающегося к другому. Милюкову такой человек нужен, но Петербургу такой человек вовсе не нужен. Петербург должен остановиться на ярком лице, большой фигуре. Сказать, что их нет в Петербурге, что в Петербурге не находится никого талантливее Кутлера, — совершенно дико. Впервые опубликовано: Новое время. 1909. 2 сент. № 12024.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) - русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|