| ||
|
Вышла брошюра-книжка г. В.А. Добролюбова: "Ложь гг. Николая Энгельгардта и Розанова о Н.А. Добролюбове, Н.Г. Чернышевском и духовенстве". Ознакомившись с нею, я вижу, что подал автору причину к гневу действительно неосторожною обмолвкою в статье "Нов. Вр.": "Сословное ли только безвкусие" в следующих ее строках: "Иногда вопрос трудный, вопрос тонкий, вопрос нерешенный и, может быть, даже нерешимый, вдруг разрешается (т.е. писателями) почти в серию анекдотов. Не весело эту неделю лежалось косточкам о. Матвея Константиновского в могиле. Сколько раз перевернулись оне там, когда имя его повертывалось так и этак здесь (в статьях И.Л. Щеглова и Н.А. Энгельгардта)! Но в конце-концов что же мы получили? О. Матвей — случай. Около этого случая — случаи Надеждина, Чернышевского, Добролюбова, Благосветлова и общее заключение: вся антиэстетичность в нашей литературе шла от семинарий". Об этой обмолвке я жалел на другой же день по напечатании моей статьи, сказав себе: "Зачем я назвал Добролюбова". О Добролюбове автор настоящей полемической брошюры может прочесть мотивированное мое мнение в книге "Литературные очерки", в статье ее "Три момента в развитии русской критики", и из нее увидел бы, что настоящий мой взгляд на Добролюбова, сколько-нибудь обстоятельно изложенный, не мог бы вызвать у него никакого раздражения. По правде сказать, из этих мною перечисленных (почти механически, — вслед за Н.А. Энгельгардтом, который упомянул эти имена) писателей только Благосветлов и его "Дело", много лет мною читавшееся в старших классах гимназии, и тогда же вызывавшее во мне негодование, может подойти под определенье "безвкусие", "антиэстетизм". Надеждина, как журналиста и литератора, я вовсе не знаю (кроме книги "О скопческой ереси", изданной в Лондоне Кельсиевым, но это, собственно, не литература), монография Чернышевского о Лессинге, читавшаяся мною в университете, показалась мне превосходною, в стиле и, так сказать, в общем блеске взглядов, живых, добросовестных и энергичных. "Что делать" — мне показалось не интересною и самодовлеющую канителью, а другого чего-нибудь из Чернышевского я ничего не читал. Что касается Добролюбова, то я его всего и неоднократно читал с одинаковым увлечением как в его серьезных статьях, начиная с обозрения "Собеседника любителей российского слова" и кончая шуточными стихами Конрада Лилиеншвагера ("Свисток"). Не могу определить, чему я у него научился, но удовольствие чтения всегда было, как и согласие со взглядами, впрочем отнюдь не открывавшими мне чего-нибудь нового. Упоминаю о стихах и шутках его, потому что всегда несколько не понимал, почему вообще прилежный, обстоятельный и чистосердечный, хотя слишком самообольщенный критик А.Л. Волынский в своем исследовании русской критики находил пародии Добролюбова плоскими и не остроумными. Оставляю в стороне всю идейную сторону и сосредотачиваюсь на литературно-эстетической, о которой, собственно, и говорит В.А. Добролюбов, брат покойного критика, перед которым усердно извиняюсь, если неосторожно (и не намеренно) обмолвкою мог причинить ему скорбь за брата. Только напрасно он так горячо и сложно (170 страниц в брошюре) раздражается: Н. Добролюбов учил всех краткости. Что касается остального, крикливого и бранчливого, содержания брошюры, затрагивающего другие мои взгляды, то могу ответить на них словами со 2-й страницы ее: "Некоторая часть публики враждебна даже ему, потому что не понимает его". Впервые опубликовано: Новое время. 1902. 2 июня. № 9425.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|