| ||
Второй раз переезжаю через коротенький мостик, переброшенный через широкую канаву, вырытую между Deutschland'oм и Россиею, и то же впечатление... Приложитесь лицом к отверстию большого мешка с заношенным бельем, которое отдается в стирку, и вдохните всей грудью воздух: это Вержболово... Я все ходил по его сложным коридорам, каким-то ненужным, пустым комнаткам и, наконец, по большому залу, где в семь часов утра пассажиры в последний раз пьют "русский кофе". Этот "носильный запах" немытого белья, какой-то потный, какой-то удушливый, какой-то неприятный, все время преследовал меня... Лица тусклые, серые, недовольные... Перед поездом стоят огромные, красивые жандармы. Через поезд проходит, отбирая паспорта, жандармский офицер в клеенчатой накидке, — быстро и энергично совершая окрики и жесты... — Ваш паспорт?.. Это он обратился к пассажиру, ночью влезшему в наше купе и сейчас же улегшемуся на верхнюю лавочку. Теперь от этого пассажира, из-за шерстяного одеяла, виднелась только спина. — Эй, вы... — повторил офицер. Не оборачивая спины, пассажир протянул руку с паспортной книжкой. Возвращается. Пассажир все так же спит. — Возьмите ваш паспорт, — говорил желчно офицер. Тот не шевелится. — Вам пора вставать, — говорит он досадливо, видя перед собою вместо человеческого лица опять ту же спину. Из-за спины этого господина послышалась скороговоркой громкая брань, в которой можно было разобрать только слова: "Это черт знает что такое. Легче готтентотскую границу переехать, чем русскую..." Офицер прошел дальше. Пассажир не шевелился... Между тем ведь "сейчас выходить из поезда"... И все пассажиры, даже дети, стоят в пальто и шапках, в шляпах, у дверей, у окон, в проходах, встречая Германию и прощаясь с Россией. Короткий свисток. Кондуктора встали на "подножки", и поезд тронулся. Переходим из России в Германию. По сторонам мостика два белые столба, наш "казенный" и тамошний "государственный". "Наш", как все верстовые, имеет черную, свившейся змейкой, кайму на себе. Но вот мост пройден: и "их" столб, короткий, белый, квадратный, — являет совсем другой вид. Может ли быть "дух" у столба? У казенного, пограничного столба? Вообразите, — есть! Немецкий столб, именно — короткий и белый, без закругленностей и выгибов, — являет прямой дух, вместе с тем хорошо промытый и без запаха. — Staatsrechts*... [государственное право (нем.)] Наш... Я обернулся назад, к убегающей родине... "Лукавая и грязная страна"... "без границ, без определений"... "без концов и начал"... Поезд стал. На другой стороне подан германский поезд. Встречают пассажиров уже немецкие "Trager"'ы [носильщики (нем.)]. Совсем другие лица, чем "наши". Совсем другая компоновка мяса, фигур, другая живопись движений. И на станции... совсем другие надписи на вагонах. Ругавшийся пассажир наконец слез с постели-лавочки. Это был рыжий еще молодой еврей, и такой худой, точно волк, которому несколько суток ничего не попадало на зуб. ? * * * Таможенный досмотр... Раскрывают чемоданы, сундуки. "Trager"'ы очень милые. Но перед высокой конторкой стоит и что-то записывает со строгим, взыскательным видом человек в форме, лет 40-45, огромного роста и красивый, с усами, как у императора Вильгельма. Совершенно такие же! И оклад лица, молодцеватый и без выражения, напоминает известное всем нам лицо, воинственное и без маски. Как это ухитряются немецкие супруги рождать мальчиков, в огромной пропорции, все "на одно личико", — я не знаю. Но вспомнил из Грибоедова: А оттого, что патриотки. Немцы, очевидно, не ревнуют своих жен к этому "мысленному искушению", которое, наверное, есть... Мы перешли на другой поезд. "Е у d t k u h n e n". Как и в первый раз, лет шесть назад, меня обрадовали и удивили эти совершенно не встречающиеся на русских железных дорогах широкие, будто двойные, окна... Точно отодвинута часть стенки вагона, и воздух, полевой-лесной, врывается широкою струей в вагон. Все чисто, легко дышать. Как легко вдруг стало дышать! Впервые опубликовано: Русское слово. 1910. 2 июля. № 150.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|