| ||
|
«Ох, уж и били меня, били, били»... Эти слова грустящего Расплюева о себе припоминались все два года, как тянулась японская война. Расплюев (а впрочем, и звездоносные наши «сферы» за два года своей «расплюевщины») платился в сей несчастной оказии за шулерство и склонность к особым крапленым картам. С сими «картами» одного дружка поймали в клубе, другого на р. Ялу. Расплюев рассуждал: «Ну, ударь раз, ну, ударь два: но нельзя же до бесчувствия». И «сферы» наши плакали: «Ну, при Тюренчене, ну, у Чинджоу! Что делать! Но ведь при Ляояне, Мукдене, в Порт-Артуре. Цусиме, везде! До полной потери сознания!» И оба плакали. Но японцы знали, кого бьют. «Этого не заколотишь». И приятели, когда колотили Расплюева, знали тоже, кого они колотят. «Этот Расплюев еще женится». Действительно, у Расплюева был приятель Кречинский, это вторая и благополучная сторона того же плутяги, которую фантазия автора отделила от несчастной и неудачливой половины и олицетворила в особой фигуре с другим именем. Кречинский в это самое несчастное время, когда его приятеля «били», задумывал знаменитый свой брак и обработывал все дело с поддельной бриллиантовой булавкой. И «битая» наша бюрократия, только что жаловавшаяся: «больно! больно! больно!», едва встала, как протянула руку к чужим деньгам. Япония вправе сказать: «Ведь я говорила, что переживет! И не только выживет, а еще сейчас же сделает предложение барышне. Такие не умирают. Такие или женятся, или их бьют». Расплюев и Кречинский — только два положения. И ничего третьего, честного, обыкновенного, немецкого. Действительно, два года чиновная Россия лежала Расплюевым. На 3-й встала Кречинским. Это Кречинский распоряжался в декабре в Москве, Кречинский произносил веское слово в Марокко над распрей Франции и Германии и теперь, вот... с этой бриллиантовой булавкой, то бишь с миллиардным займом. Везде — Кречинский. Расплюева точно и не было. «Расплюев — это не я! Того били, а теперь, видите, я бью». Я одерживал виктории при Полтаве и Бородине, и вот заключаю сейчас колоссальный заем. Мне верят: какой же я Расплюев?» Скромным русским «верноподданным» приходится только дивиться на отечество. «Какое у меня талантливое отечество: казалось — бьют его, а оно ведет себя, как победитель. Где это видано, и хватит ли на это ума у немцев». Все удивительно в займе, но особенно его нравственная сторона. Кречинский получил миллиард, очевидно, не за то, что его «вчера били», а потому, что сегодня он состоит женихом богатейшей в губернии невесты. Правительство русское «получило» тоже не потому, что оно «правительство» русское, ибо ему с сим единственным титулом никто и ломаного гроша за границею не давал: ему «дали» и «поверили» потому, что оно сейчас на линии жениха, что оно «с Думою», дали «под невесту», под «невестины капиталы», под эту самую русскую «конституцию и парламентаризм». Дело очевидное, и никто об этом не спорит, что дали не «битому жениху», этому герою от Тюренчена до Цусимы, а дали «молодому», который «обручен с Думою», т.е. «поклялся в верности», порядочности, бережливости, добросовестности и других прозаических немецких качествах. Между тем у нас-то, в России, совершенно видно, в чем дело. Кречинскому именно надо только деньги, а «невеста» тут ни при чем, и заем делается именно для того, чтобы почувствовать себя независи мым в отношении «невесты» и при первом удобном случае куда-нибудь «сплавить» ее. Кречинский привык иметь дело с коридорными девушками, и эта добропорядочная немка, «русская конституция», противна ему, как гроб, как неоплаченный вексель... Заем: 1) против Думы и 2) под кредит Думы. Дума обеспечивает (в глазах иностранцев) заем, и в то же время этот заем торопливо сделан до Думы, ибо во внутренней, как и во внешней войне царит то же правило: «чтобы вести войну — надо иметь деньги, деньги и деньги». Очевидно, деньги выхвачены для войны: с кем? С «внутренним врагом», вот с этой «Думою», этой плачевно обманываемою невестою, из немок, которую кружит петербургский кавалер Krechinsky. У Кречинского в глазах мутится при виде денежек. Вчера еще слышал я фразу, донесенную из «сфер». Речь зашла о «кадетах», и «особа» выразилась: «У них (кадетов) много голосов, а у нас много пулеметов». Побежденный при Цусиме собирается побеждать на р. Неве. Может быть, даже «отмстить за поражения», — как эта маленькая «воинская месть» сказалась несомненно в пыле «преследований врага» на Двине, Висле, Москве-реке и прочих «не достопамятных» в военных летописях местах. Может быть, Кречинский торжествует и часть газет пьет шампанское. «Здоровье жениха»... Во фраке жениха заколота знаменитая поддельная брошка, взятая у французских ювелиров, вот-вот сейчас из витрины. «Сиял, шумел уж в полном блеске бал»... но мне отчего-то, сквозь блеск огней и музыки еле слышатся печальные стоны, которые слышались вчера и будут, кажется, слышаться завтра: «Как меня били! Боже, как били меня! Ну — раз, ну — два: нет, надо же до полного бесчувствия!» Впервые опубликовано: Свобода и культура. 1906. 23 апреля. № 4.
Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|