| ||
|
Когда человек, не имеющий ничего научного в голове своей, пытается представиться ученым, то получается... русский судья. Это "влеченье, род недуга" к "науке" наших председателей окружных судов и судебных палат, наших "членов" сих же судебных инстанций, выражается в удивительной и постоянной страсти призывать перед лицо свое ученых психиатров, отнимать у них нужное для действительных больных время и занимать их совершенно глупыми вопросами, каких не может выслушать без смеха ни один смертный: ______________________ * Летом 1912 года в Петербурге Долматовым и бароном Гейсмаром была убита с целью ограбления г-жа Тиме. Убийцами были молодые люди из известных и состоятельных семей (прим. А.М. Возлядовской). ______________________ 1) Дед подсудимого был алкоголик: что из сего следует? 2) Тетка его умерла от прогрессивного паралича: что из сего следует? 3) Мать была "в нервах", а отец иногда колотил ее: что из сего следует? И не являются ли побои, а также и "нервы" признаком какой-нибудь тяжелой мозговой болезни? Все эти вопросы совершенно дики потому, что под ними подразумевается лежащим факт, который вовсе под ними не лежит: 1) Если отец был алкоголик, то сын не может не убить... 2) Если мать была в прогрессивном параличе, то сын должен был непременно зарезать и ограбить. "Вопросы" и даже "подозрение" судей совершенно идиотичны, потому что ведь: 1) Только один сын убил и ограбил, а вовсе не все пять сынов и три дочери убивали, резали и грабили. 2) Следовательно, этот "один" и есть "один", который именуется "преступником", с личною своею ответственностью за совершенное злодеяние. Потому что от тех же родителей рожденные и имевшие тех же теток и бабушек — преступлений отнюдь не совершали, а были обыкновенными людьми, обыкновенными обывателями. Полная неспособность наших судей к какой бы то ни было науке свидетельствуется их неспособностью построить этот простой, краткий силлогизм, который предупредил бы вызовы всяких экспертов. 1) Или — все потомство преступно, 2) или — этот преступник один из "потомства" совершил злодеяние, и тогда он есть личный преступник, один, solo, с полной ответственностью за злодеяние и, конечно, вменяемостью за него, что единственно суду нужно знать по своим обязанностям, а не по интересу поговорить с учеными психиатрами. Один из виднейших психиатров Петербурга, особенно тревожимый судом, говорил мне год назад: — Хоть бы кто-нибудь обратил внимание в печати на то, до чего суд злоупотребляет нашими силами и временем. Вызывают в суд "в качестве эксперта" к такому-то часу, и чувствуешь, конечно, обязанным себя явиться "к такому часу". Но тут какое-то неглижерство к нам или халатность в распорядке своего времени у судей: "к такому часу" никогда не начинается заседание, на которое специально ты вызван, и приходится дежурить в суде часа четыре, часов пять, пока начнется рассмотрением "то самое дело, к которому ты позван". Четыре часа пустого хождения из угла в угол. Это я успел бы осмотреть восемь пациентов, действительно нуждающихся в твоей помощи... Наконец начинается "твое дело", со всею его церемонностью и торжественностью. И опять ждешь, ждешь... когда наступят те 20 минут, когда ты говоришь, и говорить приходится по отвратительно глупому делу о глупом мерзавце, пырнувшем ножом свою сожительницу, не был ли он "в нервах" и не имеет ли какого-нибудь ученого названия это его "в нервах"? Если ученое название есть, судьи расцветают удовольствием и выносят мерзавцу оправдательный приговор. Весь день убит... с разговорами на суде, с судоговорением — целый день: приходишь домой усталый и измочаленный главным образом тем, что день выкинут из твоей жизни и пошел на какую-то ерунду. Это почти буквальные слова психиатра, которого знает весь Петербург, полчаса диагноза которого могут спасти больного и притом драгоценного члена общества. Да. Но зато судьи поговорили "с интересным человеком" и в некоторой степени "приобщились к науке". ...После того, как в университете они почти не занимались наукой. Студенты всех трех факультетов — историко-филологического, физико-математического и медицинского знают хорошо тип розового и цветущего "студента-юриста", с беззаботным и симпатичным лицом, курящего дорогие папиросы, который вообще "науками себя не обременяет". Это всегда было, и это навсегда осталось. Юридический факультет — самый беззаботный факультет. И вдруг этим господам — служба, цепь на шею, и "государство чего-то от них ожидает". Растерявшись и изумленные, естественно, они зовут "психиатров", из разговора с которыми публика должна уразуметь, что они, судьи, — тоже наука, "как и прочие три факультета". И только тут немножко надо разобраться, что судьи хватаются за психиатров, как утопающий "за соломинку", ибо без "психиатров" и не умея сложить простого силлогизма в голове, чем же показались бы наши судьи. 1) У него тетка пила. 2) А следовательно, он должен был зарезать. Это комическое рассуждение, на которое капля в каплю похожи все судебные рассуждения, конечно, привело бы в смех всю Россию, если бы не "психиатр". "Психиатр" все затушевывает. "Психиатр" — наука, все умолкают и с видом серьезности слушают "прения сторон" и "судоговорение" и ждут чиновников с цепями, не подозревая нисколько, что перед ним совершается комическая пантомима в великолепной обстановке. * * * Поистине мы переживаем времена старческого младенчества. Не младенчество ли это или не старость ли, с другой стороны, выжившая из ума, что: 1) Судья, судящий, страж закона... — ну, решительно не подозревает, не верит, чтобы на свете водился такой mauvais sujet [шалопай, негодяй (фр.)], как 2) преступник, злодей. "Нет преступников" — это аксиома русского суда. Ничего не поделаешь — "нет". И если кто-нибудь зарезал, то 3) должно быть, оттого, что пила тетушка. И тогда: 4) позвать психиатра. Фазисы русского суда. Глубокий комизм русского суда как-то неожиданно стал совершенно въяве после того, как этот суд "отличился" несколько раз подряд такими решениями, что только "шапку снять — и перекреститься". "С нами крестная сила"... В особенности "фаворитами суда" можно назвать, как называют на бегах: 1) плещущих кислотой в лицо, 2) отцеубийц, 3) женоубийц и мужеубийц. У нас есть прозвище — "уголовные дамы". Не очень симпатичные существа. "Но, рыба ищет, где глубже": "уголовные дамы" оттого и сбегаются в суд, что знают, что тут-то им и "болотце". "Рыбак рыбака видит издалека", и если "уголовная дама" издалека видит "симпатичного судью", то это оттого, что судья в свою очередь есть немножко "дама". Но в самом деле, без шуток: есть что-то преувеличенно женственное в нашем суде: и это отсутствие логики или "женская логика", и это — "похожее бы на науку", и "поговорить с интересным психиатром", и особенно склонность и сантиментальный интерес к роману, к "романтичным подкладкам", к "любви с кровью" этих "ужасных мужчин", которые, конечно, "невинны" и "не могут же быть злодеями". Все наши судьи немножечко романтически влюблены "в злодеев", и если стариков-убийц они закатывают в каторгу "без психиатра", то при виде юношей-злодеев, будь он отцеубийцей или женоубийцей, у наших судей колена подгибаются, в сердце — сладкая истома, и они никак не могут выговорить "злодей", а колеблются, не могут и наконец говорят изнеможенно: "Позвать психиатра". "Не можем поверить, чтобы такой красивый шатен был злодей". Это — дама. Это — судит дама, это — кричит дама. Да. Нет настоящего, сурового, мужского суда. Посмотрите на некоторых "судебных знаменитостей", до чего в них выражена эта женственная природа. Кони... да он прямо просится под кринолин. "Не судья, а одно удовольствие". Но скучно все это... Флирт, даже очень приятный, в конце концов надоедает. И решительно надоел этот "судебный флирт" чиновников с "интересными злодеями"... * * * Все это я пишу, прочтя изумленно, как, конечно, прочла с изумлением и вся Россия, — что дело об убийстве г-жи Тиме "направлено в VIII отделение окружного суда для нового освидетельствования умственных способностей обвиняемых Долматова и барона Гейсмара". Гуляли. Кутили. Убили. "Обыкновенная история"?.. Ах, для кого "обыкновенная"... Но не таков "женский глазок"... Говорят, судьи будут "интересничать" с убийцами в конце мая и не позже начала июня. Бедные психиатры: приготовляйтесь к мучениям. И ты, убитая, трепещи своего "раздеванья догола". Можно представить, что чувствует ее муж. Впервые опубликовано: Новое Время. 1913. 27 марта. № 13305.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|