| ||
|
Скромно изданный томик рассказов И.Л. Щеглова прочтется с удовольствием и широкою публикою, и записными любителями литературы. Вторыми — как просто восемь рассказов из «нашей жизни», — той жизни, которая и коротка, и бесполезна, и пуста, и глубокомысленна, и скучна как будто... а однако, все-таки «жизнь», т.е. такое, лучше чего нет ничего из сотворенного. На всех рассказах есть налет мысли и грусти, — и вместе все они «рассказаны» если не «сквозь смех», то сквозь легкую улыбку человека, имеющего вкус к шутке и понимающего ее жизненное значение. Рассказы — просты, ясны. Щеглов — из прежних писателей, которых гнетет декадентская «запутанность» и которые удержали ясность и простоту, — завещание еще античного мира, — как высшее мерило красоты, ума и порядочности. Недаром вместо эмблемы и эпиграфа И.Л. Щеглов поместил на обложке книги снимок со статуи эллинского бога: это идет, и это верно. Наконец, это не одно притязание. ______________________ * Иван Щеглов. Рассказы. СПб., 1910. ______________________ Любители же литературы с уважением поставят на полки своих библиотек первый томик рассказов того автора, который когда-то дал нашей литературе такие chefs-d'oeuvres, как «Убыль души» и «Около истины». Щеглов — правдивый писатель: и все изломанное и фальшивое, всякая подделка и личина ему претит органическим образом. В рассказе «Около истины» он дал убийственное изображение «колониального толстовства», т.е. толстовцев, собиравшихся в «колонии»... Рассказ, может быть, немногими помнится, но его поучительно было бы перечитать сейчас. В свое время он вызвал бурю негодования, и, что остроумно, в рядах отнюдь не «не сопротивляющихся злу»... Бог весть почему поднялся ураган злобы против тихого изобразителя добродетелей Черткова. Кто читал дивный «Дневник Дьяконовой в Париже», увидит, что и у этой правдивой и беспритязательной курсистки Чертков очерчен так же, как у И.Л. Щеглова: а поехав к проповеднику почти «на поклонение», она не имела мотивов ни лгать, ни преувеличивать. Помнится ее пометка: «Все говорили (у Черткова в гостях) о мужиках, о земле и труде земледельческом: но из разговаривавших никто не сумел бы отличить колоса ржи от колоса пшеницы». Впрочем, Бог с ними: история все унесет и все пронесет, одно золото останется... Тон рассказов Щеглова — добрая, прощающая шутка; неверие в героизм и, пожалуй, нелюбовь к героизму; все «наше», «обыкновенное». В некоторых рассказах, как «Тетя из Витебска», звучит скептицизм, пожалуй чрезмерный. Жизнь, конечно, не удержалась бы в известной колее и даже не имела бы силы идти вперед, если б она вся и до дна была так мелочна и ложна, как кажется автору. Поверим в абсолютный порок, и наряду удержим восторг и полную веру в абсолютную добродетель. Есть один, есть другая; точно есть, не в фантазии, не в оптимизме. Кроме шуток и смеха есть горе, есть слезы; благороднейшие человеческие слезы и настоящие. Без примеси настоящего вообще жизнь была бы невозможна. Да вот пример: я упомянул о Дьяконовой. Ее «Дневник», ее изумительная смерть от безнадежной любви к человеку, которого она даже хорошенько и не знала, — ее душа, такая прелестно-девичья и до того русская-русская, — разве все это не настоящее, без прогаров, без фальши, без притворства? ...И сколько таких настоящих... И чем была бы наша русская жизнь, если бы не эти настоящие... В рассказах И.Л. Щеглова и их преувеличенной грусти сквозь шутку, печали сквозь забаву есть эта односторонность или недостаток, что как будто судьба-мачеха не дала ему никогда в жизни встретиться с настоящим... И он никогда не содрогнулся, не удивился и не передал в своих рассказах вот этого, от чего бы он содрогнулся или чему удивился. Впервые опубликовано: Новое время. Приложение. 1910. 1 мая. № 12260.
Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|