| ||
|
Почти одновременно пришли сообщения: одно — о многочисленных прошениях, поступивших в министерство земледелия и государственных имуществ об открытии сельскохозяйственных учебных заведений, низших, средних и даже двух высших; и другое сообщение — о предполагаемых переменах в преподавании некоторых предметов в наших классических гимназиях. К реальным, практическим знаниям, а главное — к практическим уменьям и навыкам Россия рвется. Достаточно оглянуться и понаблюдать до какой степени все промыслы, ремесла, все вообще практические профессии захвачены у нас не коренными русскими людьми, а инородцами и иноверцами, частью пришлыми из-за границы, чтобы понять и согласиться, как много с этой стороны сделано у нас упущений. Достаточно видеть огромное число иноземцев, управляющих имениями и служащих в нашем лесном ведомстве, чтобы опять сознать и пожалеть о том, до чего мы мало учили свое юношество и как плохо учили его важнейшему промыслу страны, важнейшему и господствующему занятию русского населения. В то же время, сколько русских "классиков" перебивается уроками, мелкой газетною работою и обивает пороги канцелярий, вместо того, чтобы сидеть на земле и около земли, и, не тяготя собою людей, помогать им в житейской работе. Министерство финансов деятельно взялось за насаждение у нас коммерческого образования, и, можно надеяться, его усилия дадут практический, нужный плод. Желательно было бы, чтобы в своей сфере и министерство земледелия сделало тоже, и еще более желательно, чтобы оно не ограничивалось словами, планами, чтобы оно не развело школы словесные и бумажные, но школы именно дающие уменья и навык. Именно в уменье и навыке, в способности прямо взяться за предлежащее дело — Россия страшно нуждается. Если вовремя мы не сумеем этого сделать, если мы не создадим хорошо и умело работающий русский люд, а будем сдавать свои промыслы, торговлю и, наконец, заведывание своими именьями и лесами чужеродцам и чужеверцам, мы лет через 50-70 очутимся в положении Польши XVII—XVIII века, где было шляхетство польское, польское "быдло" — крестьянство, а все городовое работающее население состояло из немцев и евреев. Так называемые "реальные училища" гр. Д.А. Толстого оказались еще менее жизненны, чем классические гимназии. В них было слишком много дано жеста теории, и слишком мало давалось практике, именно навыку, уменью. Там теоретизировали по математическому способу, как в классических гимназиях, теоретизировали по грамматическому способу. И как "классики" 70-80-х годов, выходя из гимназий, никогда во всю остальную жизнь не раскрывали ни одного классического писателя, да и не смогли бы его прочитать, если б раскрыли; так точно и "реалисты" тех лет совершенно не знали, к чему и как применить свою тригонометрию и физику, и также фланировали по отечеству и просились на канцелярскую работу, как и надоевшие себе самим классики. Все это очень печально, все это приходится поправлять, и с разных сторон ищут усилия поправить. В высшей степени желательно (и так это делается теперь), чтобы специальные учебные заведения открывались и заведывались специальными ведомствами, как министерством финансов или министерством земледелия. Именно приходится желать этого в видах практической постановки дела. Министерство народного просвещения в силу самого своего устройства, духа и традиций всегда будет давать перевес теоретическим программам перед практическими навыками, будет держать завтрашних мастеров-механиков на анализе "Бориса Годунова", на крестовых походах и борьбе патрициев и плебеев. Его роль должна ограничиться общим образованием, и здесь оно может быть или, по крайней мере, должно стараться быть мастером своего дела. Классическое образование в министерстве гр. Д.А. Толстого было также дурно задумано и выполнено, как и реальное; т.е. также бумажно, кабинетно, теоретически. Ученики подавляются громадой материала, вовсе не связанного с главною задачею образования и его коренною мыслью; учителя не в силах выполнять программы. Все это отражается не только торопливостью и сухостью, — всего преподавания, но и черствым эгоизмом — порой жестокостью взаимных отношений учеников и учителей. Никому ни до кого нет дела, и ни до чего нет дела: "только бы кончить программу", — думает учитель; "только бы приготовить уроки", а иногда "только бы завтра обмануть учителя", — думает ученик, "а там посмотрим" — заключают оба. Никакого ученья в серьезном воспитательном и развивающем значении нет. Министерству народного просвещения нужно зорко всмотреться в это дело, нужно честно дать в нем себе отчет; нужно поездить и поездить по России, присмотреться к быту наших гимназий, всмотреться в жизнь не только — учеников, но и учителей. Все это чрезвычайно важно, все это чрезвычайно многозначительно. Жизнь учителей также задавлена extemporale, "домашними упражнениями", уроками коротенькими и частыми, в которые и объяснить толково урока нельзя (ибо непременно нужно много спрашивать); задавлена программами, которые пройти можно, но которых повторить в течение года нельзя, — о чем, по-видимому, не подозревает министерство народного просвещения и учебные округа, посещающие гимназию на день, на два и видящие их только в парадный момент и на одном уроке, а не в годовой работе, не в экзаменационной "страде" и "давке". Нужно иметь искусство и мужество подойти к гимназиям с заднего крыльца, посмотреть на них с черного хода, и посмотреть с любовью и всепрощением, чтобы прежде всего научиться, понять. Злоупотреблений в гимназиях немного ("не до жиру, быть бы живу"), но несчастия и несчастия — без конца... Мы объясним много, если объясним одну черту: письменные работы на так называемых "испытаниях зрелости", которые должны просматриваться пятью членами комиссии, последними двумя, имеющими 2-3 часа на их просмотр, не просматриваются уже вовсе, и балл под ними, а вместе и подпись, ставятся иногда в самом совете педагогическом, после вопроса: "Ну, как"? И это за абсолютным недосугом, это инспектором и директором, это под работами, которые не только фактически решают судьбу ученика, но и свидетельствуют ведь не о малом: об окончательном результате восьмигодовой работы над ним всего учительского состава, целого учебного заведения. "Некогда, некогда"... — это есть как бы лозунг, под которым была построена вся наша классическая система 70-х годов; и, вместе это есть крик боли, слышащийся из всех наших учебных заведений — сумейте только прислушаться. И между тем по самой мысли именно классического образования — все здесь должно совершаться тихим темпом, все должно идти эластично, мягко, не торопливо; ибо везде должна быть вдумчивость — у ученика, одухотворенность — у учителя. Впервые опубликовано: Свет. СПб., 1897. 21 янв. № 20.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|