| ||
|
Великий князь Николай Михайлович. Русский Некрополь в чужих краях. Выпуск I. Париж и его окрестности. Петроград. 1915 г. Все сыны доблестного великого князя Михаила Николаевича Кавказского отличаются преданностью наукам и украшают поле российской ученой словесности и вообще науки немаловажными трудами: великий князь Георгий Михайлович предпринял колоссальное описание российских монет, начиная от нынешнего времени до начала царствования Петра Великого. Издание имеет исходным пунктом наше время и подвигается "назад", в "старину" — метод довольно основательный, никогда доселе не примененный в исторических изложениях и обзорах. Громадные фолианты этого издания каждый может видеть в нашем Эрмитаже. Александр Михайлович собрал первую в целом свете коллекцию монет греческих городов вокруг Азовского и Черного морей, — превосходящую несравненно собрания Лондона, Парижа, Берлина и Вены. Труд этот ожидает описания и рукописно подвигается вперед. Но перед всеми ими первенствуют патриотизмом, разумом и обширною предначертанностью труды великого князя Николая Михайловича, взирая на которые не может не радоваться и не гордиться своим Царствующим Домом сердце каждого русского человека, прилежащее отечеству. Главные из них имеют предметом первую четверть XIX века, — столь же русскую, как и европейскую, — с центральным лицом в этой эпохе, императором Александром I. Но нам, обывателям, еще дороже и трогательнее, что душа великого князя-историка повернулась к сохранению памяток о всех русских людях сплошь, прежде почивших и до сего дня, сколько их хранят драгоценные русские могилы и совершенные над ними надгробия. Эта историческая и ученая "Вечная память", идущая в параллель "Вечной памяти" церкви над живым гробом, окруженным рыданиями, — она до того нужна, благородно-заботлива, в ней вообще содержится столько глубины и сердечной связанности со всем народом, что "Вечная память" самому князю уже уготовлена во всех сердцах, в русских народных сердцах. "Ты, князь, наших отцов и дедов и прадедов не забыл — и наши дети и внуки и правнуки никогда не изженут тебя из памяти своей". Так совершается связь веков, так устанавливается — прочнейшая бронзовой и каменной — сердечная память поколений, сердечная связь "человека" и людского собирательного "множества". Я упомянул об "обширной предначертанности" исторической, живущей в разуме (и в сердце — относительно "некрополя") великого князя. В этом — все дело, в этом — нерв и огонь дела. "Без него — ничего". Отделив это главное — следует благодарно помнить и бескорыстных и самоотверженных помощников — В.И. Сантова, при описании "русского некрополя" в самой России, т.е. главного и почти всего тела Российской пирамиды, и В.М. Андерсона, который по указаниям, плану и с надлежащими орудиями производства изысканий в виде рекомендательных писем великого князя к соответствующим служебным лицам Франции и Парижа произвел изыскания в Париже и его окрестностях и написал прекрасное предисловие к только что отпечатанной книге великого князя Николая Михайловича: "Русский Некрополь в чужих краях. Выпуск I. Париж и его окрестности. Петроград. 1915 год" (страниц XXIII +101). Париж, — конечно, город с наибольшим числом русских "выселков", — и начать обозрение русского некрополя in partibus infidelium, "в странах неверных", долженствовало непременно именно с него. Все устремлялось, в XVIII и XIX веках, в сей город, который был "образчиком целой Европы, источником вкуса, мод и имя коего произносилось с благоговением учеными и неучеными, философами и щеголями, художниками и невеждами в Европе и Азии, в Америке и Африке" (Карамзин в "Письмах русского путешественника"). Но здесь исследователя "подробностей" ждала некоторая беда; и в XVIII и в ХIХ веках в Париже проживало множество сановных русских бар, так дивно описанных Пушкиным в "Послании к князю Юсупову", — которые, однако, в великолепии Европы теплили свою "русскую лампадку", т.е. память Москвы и память своих поместий: и прах их, если они и умирали в Париже, перевозился на родину, опять же по чувству, изображенному Пушкиным: Но ближе к милому пределу
Поэтому "русский некрополь" в Париже оказался до изумительности мал, — вне всякого соизмерения с "русской колониею" в Париже. Это — одна беда для историка, который жадно ищет богатого материала. Вторая беда, — что в Париже теперешнем не сохранилось кладбищ ранее, как с начала ХIХ века! Все старые кладбища, начиная с галльской Лютеции и потом устраивавшиеся в средние века, и наконец, в новое время — смыты, снесены ураганом Французской революции. Не пощадила она и эпиграфического материала, хранившегося в рукописных отделениях знаменитейших парижских библиотек: "Безжалостный конвент постановил 19 июня 1792 года сжечь, как "пережиток рабской старины", около шестисот томов генеалогических списков и заодно с этим предал огню множество эпитафий". Таким образом, русский некрополь в Париже ограничивается только одним XIX веком. В отличие от бедности и исторической незначительности собственно русских могил в Париже (интереснейшие из них — русских иезуитов, например кн. Ив. Серг. Гагарина, и партийных работников революции, например Григория Гершуни), — чрезвычайно богат некрополь польский. Три волны польской эмиграции хлынули в Париж, — в 1794 году, после пленения Костюшки, в 1831 и 1863 годах. "Польская колония в Париже проникнута преемственно переходящим чувством любовного уважения к родным могилам, особенно когда последние обвеяны романтическою дымкою "wygnania" (изгнания). Отражение такого пиетета сказалось в прочувствованной строфе поэтессы Конопницкой, часто встречающейся в эпитафиях. Groby wy nasze, ojczvste groby,
"В Париже по наши дни действует достойная всякого внимания польская "Komisja opieki nad grobami", возникшая в 1885 году. Комиссия эта имеет своею целью приведение в должный порядок запущенных польских могил, реставрацию и охрану старых памятников и посильное сооружение новых. Достаточная степень внешнего благообразия польских могил свидетельствует о внимательности комиссии и работе ее сочленов, особенно подчеркивая желательность подобной же организации среди наших парижских сородичей". Эти слова В.М. Андерсона справедливы не только для Парижа, но и для России. С каким прискорбием смотришь на расплодившиеся всюду у нас "Бюро похоронных процессий", которых значительнейшее число находится не в русских руках, обставлено не русскими мастерами и рабочими, — а и здесь все затянуло инородчиной и иноверщиной. Вообще небрежно относимся мы к своим дорогим покойникам. Поплакать — сумеем, а работу сработать для них не умеем. Впервые опубликовано: Новое Время. 1915. 14 мая. № 14070.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века. | ||
|