В.В. Розанов
С Рождеством Христовым!
<1915>

"Праздник мира, — где твой покой? Праздник семейств, — где твои чада?" так невольно спрашивается в сердце, так спросят сегодня бесчисленные русские семьи. Страшная, тяжкая година у нас за спиною, ушла в прошлое вечно текущего времени; и какая година перед нами, перед лицом нашим, выдвигается из темного зева будущего, в которое не может с полным знанием заглянуть ни один смертный? Никто не ответит. Как-то истины небесные и земные перемешались, стали на место друг друга. Мира нет в домах, на земле. И хоть это противоречит писанию, — ныне "Христос рождается" в трудах, в страданиях и точно в крови... Странно сказать и невольно говорится.

Христа давно отверг наш враг, — и делом, и помышлением: иначе он и не поднял бы этой лютой войны. Давно подкопано, подорвано Евангелие его учеными-историками, копающимися в мелочах древних манускриптов, в мусорных кучах библиотечных накоплений и не видящими солнца и света, лучи коего льются из каждого слова Спасителя и совершенно вразумительны простому люду. Удивляться ли? Ведь и Христа живого видели и слушали "книжники" Его времени и ничего в словах Его не поняли и распяли Его. А восприняли слово Его темные и малограмотные рыбаки Галилеи и простые сердцем девы и жены тех дней. Что было две тысячи лет назад, повторяется и в наше время. И до сих пор только страдающее и простое сердце принимает Христа, — идут к Нему все "обремененные", и Он "успокаивает" их.

Ну, — ей ее пути, нам — наши.

Вздохнем все-таки в день Рождества Христова. Довольно о войне, о борьбе, о крови. Трудно нам, всем трудно, — и все же дадим семьям своим мир в этот день, соберем малых около себя и зажжем привычную детскую елочку. Не нарушим праздника скорбию и унынием и проведем его хоть без привычного шума и веселья, однако — в тихой радости.

Вспомним и смысл праздника. Именно эта година, так упрямо потрясающая небо, зовет нас утвердить его.

А утверждение — в смиренных яслях, где между Девою-Матерью и старцем Иосифом родился Предвечный Младенец. Какое смирение, простота и близость к природе. Не указуется ли этим путь всем народам и до известной степени, не суживается ли путь всемирной истории? "Суживается" к благу человека, а не ко злу его, — что и нельзя помыслить в отношении Спасителя и всего дела Боговоплощения. Однако мы не можем не обратить внимания на то, что для этого Боговоплощения, которое по всемогуществу Божию могло произойти во всяком месте и во всякой обстановке, — была избрана не столица мира, Рим, и не обстановка богатства и знатности, а самая глухая и далекая провинция, и жилище даже не человеческое, а домашних стад. Ныне все рвутся, наперерыв один перед другим, к "империализму"; ныне и небольшие даже народцы и страны вбивают себя в чахотку усилиями побыть или показаться хоть на минуту "Римом", — чем-то "первым" и "властным". Но, поистине, в этом лежит неразумение Евангелия и того "сужения" путей исторических, какое в нем предуказанно. Рим был один и всемирный, и слава его померкла, — померкла именно в день Рождества Христова, — и никогда вновь в этой же славе не воссияет. Не главенство, а братство — вот что указал Христос; не "первенство", — а "кто будет последним — на Суде окажется первым". Всемирная история сужена в смысле соперничества. Не борьба, — а братство; не пошлая и всеудавляющая "конкуренция", а помощь ближнему по всемирной человеческой связанности и по всемирному человеческому единству. Евангелие и Христос впервые открыли всем народам их единство и впервые позвали их всех к судьбе одинаковой и смиренной, позвали к исторической скромности. Кичливость исключена Евангелием и совершенно с ним непримирима. Кто рвется к "первенству" — тот уже "не Христов". Это так ясно в Евангелии с первой страницы его.

Борьба эта, окровянившая у нас милое "Рождество Христово", страшная и невольная, но она именно в путях Христовых имеет освободительное предназначение. Как же иначе? Германия рвется к гегемонии, — но у нас и у всех людей, у всех христиан, есть единый "гегемон", т.е. "вождь" и "управитель" и "глава" — Христос на Небе. Мы же под Ним и все — как сироты, слабые и в грехе, слабые и ограниченные. Евангелие в небесной высоте своей именно и открыло всем людям их чрезвычайную ограниченность, бессилие, открыло беспомощность даже "спастись", уже не говоря о "победе", своими силами и без помощи Христа. Вот вечный урок, который мы не можем забыть и который мы повторно выслушиваем на каждом своем богослужении. Какая тут "гегемония", когда ноги сломаны, и мы вечные сироты — "если бы не Христос".

Христианство, сломив гордыню человечества, которая высшей своей точки достигла в римских кесарях вроде Нерона, Домициана, Диоклетиана, — открыло единство и родство его "по благодати" и вместе смиренную судьбу, включенную в границы некоторого до известной степени провинциализма. Народы не имеют единого средоточия и единого увенчания. Они образуют как бы "провинции" христианские, объединенные только в понятии "Божьего царства людей". Нашему народу это понятие как-то особенно близко и сразу ясно. Никогда нельзя забыть случаев, когда, в благодарность за помощь в постройке церкви, православные помогают татарам того же села строить мечеть; и что не бывало случая, чтобы, войдя в чужеземную страну, — православные не уважили чужой святыни, иноверного храма. Этого никогда не было, и это по складу русской души немыслимо. Что же это обозначает? Отсутствие самой мысли — всех людей привести к единообразию. Т.е. вечное утверждение "провинциализмов" в истории, без мысли и всякого даже желания, чтобы они кончились, перестали быть, выдвинув над собою какую-нибудь одну "главу". И сам русский народ хочет быть, хочет остаться собою и своеобразием среди других, но себе главенства и первенства не ищет. Вот это-то требование скромности как чего-то окончательного и венчающего, как такого, что останется "до конца", — составляет самый стержень русской души и суть нашей истории. И вот почему с таким упорством и как один человек мы поднялись на защиту в сущности всего человечества против германской гегемонии. Эта "гегемония" и мысль ее — есть самое противное и несносное, что русский человек может представить себе.

И мирно вспомним все-таки в этот день "Рождающегося Христа". Он принес нам Свет — и окончательный. Будем помнить, что и на снежных полях Литвы и Балтики мы ведем борьбу защитительную; что наступательного в нас — ничего нет. Что мы в снегах, холодах отстаиваем кровью Того, Кто язвлен был и пролил кровь за нас. Кровью — за кровь. Если мы не победим, — Христос будет побежден; Он Сам — и дело Его, христианство. Может ли это быть? Какие колебания?!.. И вот залог, что после великих напряжений — гордыня "германского гегемона" будет сломлена.

Пока Русь в деревянных хижинах и верна своим заветам, связанным с духом евангельским, — она непобедима. Русь первобытная есть вместе с тем и вечно-бытовая. Камень у нас может развалиться, но дерево наше никогда не развалится. Ибо именно первобытной-то и простой Руси и отвечает Дух Христов. Между прочим, оттого этот первобытный наш дух вечен, что никого не теснит и не оскорбляет. Было чистым безумием со стороны Германии накинуться на Россию, которая с удивительным терпением и так долго ей во всем уступала. Уступала, — теснясь, сама внутри себя. Они явно хотят что-то отнять у нас; или в чем-то нас поработить, притом совершенно осязательно. Ибо все прочее, кроме своих территорий и явной зависимости, мы немцам "уступали" по изумительному добродушию, миролюбию и снисхождению. Но немцы рвутся к "гегемонии". Это — уже другое дело. Они ее получат, только переступив через наш труп. Но с верою во Христа Россия трупом никогда не будет.

Германия, конечно, ошибется, и ее чисто языческий путь, который она открыла своею прусскою грубостью, оборвется, прервется. Смело веруйте в это, русские, — с нами Бог.

И будем мирно и тихо, хотя и без родных своих, сидящих сейчас в окопах, встречать милый и родной праздник. С Рождеством Христовым, неисчислимые русские деревеньки, и города, и столица, и все Царство! Проведем его без скорби, — и опять за ружье.

Впервые опубликовано: Новое Время. 1915. 25 дек. № 14295.

Василий Васильевич Розанов (1856-1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.