В.В. Розанов
«Самосуд» и темнота народная

Крестьянин Воронков, из Клина, письмо которого помещено у нас в № 10504, есть образованный крестьянин, что видно по ссылке его, с полным и тонким пониманием, на один эпизод из «Преступления и наказания» Достоевского. Тем интереснее выслушать его речь, что она принадлежит, так сказать, обоим лагерям, мужицкому и интеллигентному — что ли, хоть нам немножко и претит последнее слово. Он оправдывает «самосуд», ссылаясь, что он есть не только у нас, но и у американцев. Приводит пример горящей деревни и пьяного среди пожара суждения, где, пожалуй, читатель становится на сторону самосуда. Примеры вообще неубедительны. Я приведу ему другой пример, где уральцы-казаки поймали дикого киргиза, «из князей» туземных, разорявшего их конокрадством, которое сии князья-дикари и именуют «рыцарскою барантой» (разбоем). Что же они им сделали?! Воткнув железный от ружья шомпол, куда следует, они стали ему ворочать туда и сюда и, словом, истыкали, прорвали и перевернули все в нем кишки, печенку, почки, желудок. Страшно и для кошки и собаки. Стонал «князь», не сейчас умер. А когда сородичи, куда его «больного» отвезли, спрашивали, отчего он стонет и умирает, на кого он имеет жалобу и вообще — что с ним, то он ничего не сказал: от позора «князю», что над ним «такое» сделали; и вообще от унизительности «расправы». «Испортившие» этого человека казаки-уральцы так и знали, что он «промолчит по гордости» и, след., суда не будет. Как вот к такому «самосуду» отнесется крестьянин Воронков? И где постановить границу между «возможным» и «невозможным», «простительным» и «ужасным» в этом явлении, я думаю — сплошь черном, хотя оно практикуется у «просвещенных американцев». Не гораздо ли проще объявить американцев именно в этом отношении «далекими от просвещения»? «Самосуда» не было у греков, а они были довольно просвещенны. Не было и у римлян, народа с чувством врожденной законности. Нет в Германии, Англии, — странах, далеких от того, чтобы завидовать наукам и искусствам Соединенных Штатов. Едва ли в нашей народной массе «самосуд» не является остатком «татарщины», с одной стороны, когда эти татары «без суда судили Русь», и остатком крепостного права, с другой стороны, когда помещики тоже «расправлялись с мужиками без суда и следствия». До сих пор в одной области в семейном быту и праве, законодательством самим оставлен «самосуд»: «потому что это», видите ли, священная область, в которую никто не в праве вмешиваться. Поставлен, видите ли, в алтаре кабак. Самосуд есть именно нравственный кабак, может быть и справедливый в одном случае из десяти, но ужасный в девяти остальных случаях; а главное — где совершенно нельзя ничего разграничить и предвидеть, ничего нельзя предупредить, ибо это «самосуд» и на то он носит свое имя. И революция — «самосуд»: как к ней отнесется крестьянин Воронков, говоря, что «самосуд над мятежниками» дозволителен? На этой почве где же граница? для кого? Узда снимается равно со всех. И если мы против революции как «самосуда», то мы и против «самосуда над революционерами» по той же причине.

Человек не зверь: вот основание для полного и повсеместного отрицания «самосуда». Весьма грустно, что отсутствие повсеместного и мелкого у нас суда, суда, так сказать, уличного и площадного, моментального и вместо одного «предвиденного и формального», словом, — «законного», довело несчастную нашу деревню, наш темный народ, а в конце концов и городскую «голытьбу» до идей и приемов самосуда, где в одном случае разрешается справедливое негодование народное, а в другом случае слышится закулисное подуськивание. Ведь можно как революцию «делать», так «делать» и контрреволюцию. «Не боги горшки обжигают»; это доступно и нижним чинам. «По свистку» подымайтесь — с одного конца улицы красные флаги, с другого конца улицы — «наши молодцы» «черная сотня», что ли. Это, по-нашему, с двух концов развращение «народное». Померк здесь разум народный. Умолкла совесть. Остановилось сердце.

А «самосуд» в делах любви? Где положить конец «самосуду»: ведь от толпы он перейдет к индивидууму; ведь если это будет «право толпы», то и остервеневший человек завизжит: «Это мое право!» — с ножом в руках, занесенным над живым человеком. Суд наш, русский, действительно плоховат и толкает, несчастно толкает, темных людей к самосуду: с невыразимой болью я выслушал от одного кандидата на судебные должности в самом здании Петербургского окружного суда рассказ о том; год или два назад в этом самом красном и несимпатичном здании был вынесен следующий «суд»: зарезал, так-таки и зарезал, сутенер-повеса («красавец», рассказывал мне говоривший) девушку-швейку, заподозрив ее в неверности; сам же жил и с ее подругами; пользовался от нее деньгами. Дело как на бойне, только между людьми. Что же «милостивый суд»? Как и часто у нас: убитую не пожалел, а убийцу пожалел. Я думаю, все от деревянности: деревянные судьи. Так как преступление совершено «в азарте» (да когда же и кто режет не в азарте?!! Только на гильотине!), то «виновного и заслуживающего снисхождения» приговорили не к каторге, как бы следовало, по-моему, следовало, а к «арестантским ротам» на три года (могу ошибиться в сроке), да случай еще подошел «под манифест» — такая была радость по всей России, — и «красавец» посидел не то месяц, не то три месяца в арестантских ротах, и теперь вероятно «любит» новых швеек. Тут вот и понятен такой «самосуд», который ремесленники-отцы, ремесленники-братья совершили недавно в Варшаве над домами терпимости, куда сманивают и затаскивают, частью насильно и официально через систему «желтых билетов», дочерей и сестер несчастной этой голытьбы. Вообще самосуд есть темное и страшное явление, разыгрывающееся на почве действительной бессудности или слабосудности: и тут повинно во многом государство через ничтожную разработку судебных учреждений, парадно поставленных, а не народно поставленных. Нельзя не обвинить в этом и духовенство наше: ведь «постов» не нарушают в народе, а вот суда — не ждут. Кстати: у молокан, штундистов, толстовцев — там не слышно о самосуде; и это хорошая параллель к афинянам, римлянам и англичанам. Печально и страшно, что «православные» имеют параллели себе у татар, злых помещиков да потомков американцев-рабовладельцев.

Впервые опубликовано: Новое время. 1905. 2 июня. № 10505. С. 3.

Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.